Молодость века

— Так тебе нужны английские фунты, обязательно английские фунты…

Прохожие остановились. Появился милиционер.

— Ваши документы?

Я вручил ему красную книжку с золотым гербом. Он начал читать вслух…

— …«Объявляется всем и каждому о том…»

Потом вытянулся, отдал честь и сказал:

— Покупка и продажа валюты по закону разрешаются…

Я почувствовал слабость, тоску, безразличие…

В гостинице «Княжий двор» было тихо. В маленьком ресторане седые официанты, шепотом разговаривая между собой, бесшумно накрывали столы к обеду. По коридору, скрипя ботинками, важно прошел высокий пожилой немец, в тугом накрахмаленном воротничке и черном галстуке.

Поздно вечером позвонил Канторович: Георгий Васильевич ждет к одиннадцати часам…

В комнате не было никого, кроме Канторовича, который перебирал бумаги и, когда звонил телефон, разговаривал, прикрыв трубку рукой.

На его столе вспыхнула лампочка, и он исчез за высокой двойной дверью. Через минуту вернулся:

— Вас.

Большая, ярко освещенная комната напоминала то ли библиотеку, то ли кабинет архивариуса или ученого. Огромный письменный стол был завален бумагами, газетами на всех языках, книгами и папками. Книги валялись на креслах и на диване, громоздились в шкафах. Передо мной стоял человек, закутанный шарфом, среднего роста, с красным носом, маленькими пронзительными карими глазами, бородкой и усами, и смотрел на меня поверх очков. Тонким голосом он сказал, указывая на кресло:

— Садитесь.

Некоторое время он продолжал меня рассматривать поверх очков, потом закрыл глаза, открыл их и заговорил:

— Советская внешняя политика должна рассматривать мировые события в их перспективе. Вы видели, с каким мужеством афганский народ боролся за свою независимость и завоевал ее. Теперь национально-освободительное движение охватило Турцию. Союзники — Англия, Франция, Америка, Греция — заставили султана подписать Мудросское перемирие. Фактически они разделили Турцию между собой и оккупировали Константинополь. Кемаль-паша сражается с войсками султана и Антанты, стремясь восстановить независимость Турции. Мы сочувствуем турецкому народу. Мы помогаем ему оружием, деньгами и другими средствами. Греческий флот вошел в Самсунский порт и обстрелял город, а заодно и наше консульство. В Трапезунде и Самсуне стоят американские контрминоносцы. Вы поедете в восточные провинции Турции — в Карс для осуществления Карсского договора. В Карсе, Эрзеруме, Сарыкамыше, Битлисе, Ване находится много пушек, снарядов и другого военного имущества, оставленного русской армией после мировой войны. Вы примете меры, чтобы все это через Батум и Самсун могло быть переправлено в Ангору, Кемаль-паше. В Сарыкамыше находится Кязим Карабекир-паша, свяжитесь с ним.

Чичерин встал, прошелся по кабинету, и его карие, птичьи глаза приняли стальной оттенок. Он круто повернулся и остановился передо мной:

— Как вы думаете, что такое советский дипломат?

— Это коммунист, которому поручено защищать честь, достоинство и интересы Советского государства.

Георгий Васильевич посмотрел на меня и заговорил каким-то особенно звонким голосом:

— На Востоке это прежде всего друг угнетенных народов. Национальное освобождение народов Востока не ограничится одной Турцией. Пройдут годы, может быть, десятилетия, и оно охватит народы Азии и Африки. Это неизбежно. Вся наша политика на Востоке должна исходить из этого основного положения…

Потом, как бы раздумывая, он добавил:

— Это не исключает, конечно, того, что в течение определенного исторического отрезка времени в той или иной стране капиталистические державы могут еще ставить у власти нужных им людей. Даже в самой Турции, среди национальной буржуазии, особенно в портовых городах, и среди деятелей, окружающих Кемаль-пашу, имеются люди западной ориентации, которым курс Кемаль-паши не очень нравится. Возьмите такие фигуры, как Бекир Сами-бей, Реуф-бей, Рефет-паша, Аднан-бей. Сейчас, когда на фронте у Кемаль-паши длительное затишье и обе стороны готовятся к решительной схватке, интриги англо-французов могут дать самые неожиданные результаты. Это, однако, не меняет основного положения: мы будем верными друзьями Турции в ее справедливой борьбе за национальную независимость. Вы познакомились со всеми материалами?

Я ответил, что не получал такого приказания.

— Указания будут даны. Старайтесь изучать первоисточники. Для этого, конечно, нужно знать языки…

Он задумался.

— Вот меня сейчас интересует проблема Палестины. Приходится изучать древнееврейский язык. Я уже читаю на нем довольно свободно. Кстати, вы получили классическое образование?

— Да, я учился в классической гимназии.

— Гм… А кого вы предпочитаете из римских поэтов?

— Публия Овидия Назона.

Он наклонил голову несколько вбок, и круглый глаз его блеснул, как у птицы…

— Гм… Действительно, в «хорум поэтарум» первого десятилетия нашей эры он считался королем. Участь Овидия Назона была печальна. Благодаря интригам он был объявлен «обсцени доктор адультерии» и сослан Октавианом Августом в Добруджу. Вы помните эпитафию, написанную им самому себе?

И он прочитал нараспев и несколько картавя:

Он встал. Я откланялся. Провожая меня, на пороге он повторил:

— Основное — это то, что мы хотим иметь дружественную, сильную и независимую Турцию. Нам не нужны никакие территориальные приобретения или экономические выгоды. Мы несем большие жертвы, чтобы помочь Кемаль-паше в его справедливой борьбе. Ни с одним государством, даже с Германией — своим основным противником, Англия, Франция и Америка не поступили так жестоко, как с Турцией: они захватили Константинополь, расчленили страну на части, фактически превратили ее в свою колонию. Турецкий народ может теперь убедиться, что Советский Союз его единственный друг в беде.

У Георгия Васильевича было много странностей. Он стеснялся женщин и старался не пользоваться их услугами, был замкнут, чрезвычайно не любил публичных выступлений, всякого рода банкетов и торжественных церемоний. И не потому, что терялся в так называемом «светском обществе». Он не любил суеты и внешнего блеска. Член партии с 1905 года, он по безукоризненному знанию множества языков и, можно сказать, сверхъестественной культуре был фигурой совершенно необычайной.

У Г. В. Чичерина была редкая для большевика биография. Он происходил из традиционно-либеральной, старинной дворянской семьи. Отец его был дипломатом. Чичерин воспитывался в замкнутой аристократической среде и с детства увлекался историческими книгами. В частности, он чрезвычайно любил читать и перечитывать хранившиеся у матери дипломатические документы и мирные трактаты. Он играл с гувернанткой в игру, которую сам придумал: оба брали одинаковое число мячиков, бросали их на пол и стремились подобрать их. Кто подберет больше, считался выигравшим большое или малое сражение. На столе лежал открытый атлас, причем игроки изображали собой два определенных государства; после каждого сражения на карте отмечалось, куда передвинулись армии воюющих стран, пока одна не доходила до столицы другой; тогда Чичерин садился писать по всем правилам мирный трактат с уступкой победителю нескольких провинций. Лишенный естественной среды, мучительно оторванный от жизни, семи-восьмилетний Чичерин проводил часы за часами у своего столика, читая исторические книги или оставшиеся у матери документы прошлого, составляя по энциклопедическим словарям списки византийских императоров или римских пап.