Жаркие горы

Полудолин подошел поближе и остановился за спиной солдата. Тот, не заметив офицера, увлеченно продолжал свое дело. Теперь Полудолин видел — солдат большим ножом точит деревянные колышки. У его ног лежала кучка нарезанных пилой чурбачков, а рядом груда поменьше, по всему видно — готовая продукция. Для чего нужны в военном деле такие колышки, майор не имел понятия, но подумал, что человек этот вряд ли стал бы заниматься делом бесполезным.

Ничего не говоря, Полудолин взял вторую канистру и сел рядом с солдатом. Тот, увидев наконец майора, хотел вскочить, но Полудолин придавил его плечо ладонью: «Сиди!»

— Здравия желаю! — сказал солдат с заметным грузинским акцентом, и лицо его осветила приветливая улыбка. — Совсем не успеваю.

— Зачем они? — с любопытством спросил Полудолин. Он достал из кармана складной нож, взял чурочку и стал ее обстругивать.

— Для рябой бочки, товарищ майор.

— Для рябой бочки? А что это такое?

— Виноват, товарищ майор, — смущенно сказал солдат. — Вы у нас новенький. Я забыл. Рябую бочку только старые знают.

Он произнес слово «новенький» с изрядной долей снисходительности, с какой в школах обращаются к новичкам, появляющимся в классе в середине учебного года. Но Полудолина это не задело. В беседах с комбатом он уже сделал вывод, что звездочки на погонах пока предоставляли ему здесь только право старшинства, но о его боевой зрелости нисколько не свидетельствовали.

Солдат тем временем поднялся с места и, как положено по уставу, церемонно представился:

— Рядовой Гогиашвили. Вахтанг Георгиевич. Водитель спецмашины. По-простому — водовоз. Здесь без своей воды жить трудно. Моя спецмашина и есть «рябая бочка».

Полудолин тоже встал. Только теперь увидел он на груди солдата медаль «За отвагу». Судя по цвету ленты, носил ее Гогиашвили не первый месяц.

Полудолин пожал солдату руку. Сказал подобающие слова.

— Теперь прошу мою машину посмотреть, — предложил Вахтанг.

— Рябую бочку? — спросил Полудолин, с удовольствием произнося понравившееся название и не представляя, что увидит.

— Так точно, ее.

Они прошли под легкий навес, где стояла цистерна с надписью на борту: «Питьевая вода». Замполит сразу обратил внимание на то, что бочка была и в самом деле рябой. Бока цистерны, покрытые серой краской, испещряло множество бурых точек.

Полудолин подошел поближе и разглядел, что это гайки, замазанные охрой.

— Откуда это? — спросил он, не догадываясь о причинах их появления.

— Моя беда, — ответил Гогиашвили серьезно. — Горе прямо. Космос освоили — бочку бронебойную сделать не хотим.

— Почему бронебойную? — спросил Полудолин и вдруг сообразил: — Так это от пуль?!

Он тронул пальцем нижнюю гайку, посаженную на резиновой шайбе и туго затянутую.

— Так точно, — подтвердил Гогиашвили. — Сил бороться нет. Уже восемьдесят две дырки заделали.

— Все ваши? — спросил Полудолин, и морозные пупырышки тронули кожу на руках.

— Двенадцать до меня было. Остальные мои.

— Сами-то не ранены?

— Вероятность невелика в меня попасть, — сказал Гогиашвили серьезно. — Бочка большая, а я не такой большой.

Гогиашвили не сказал «я маленький». Он был человеком гордым. И даже случайным словом не позволял себе задеть собственную гордость.

— Что-то вы часто попадаете в переделки, — заметил Полудолин.

— Обязанность такая, — ответил солдат. — В рейд без танков ходим запросто. Без рябой бочки — никогда. Наверное, помните фильм, где поют: «Если в бочке нет воды, не туда и не сюда».

— «Потому что без воды и ни туды и ни сюды», — поправил Полудолин. — Без нее действительно туго.

— Нет, товарищ майор, — возразил Гогиашвили. — Не туго. Без нее здесь просто дня не проживешь. Я иногда два-три раза подвожу. И не хватает. Нужна модернизация. — Вахтанг выговорил это слово как-то по-особому, перекатывая звуки во рту, будто смаковал их.

— Что предлагаете?

— Надо на военные бочки ставить борта из броневых листов. Это главное. И кабину немного усилить. Много раз просил сделать — не делают.

— Добьемся! — заверил его Полудолин. — Модернизируем.

Он хотел произнести слово так же, как и Гогиашвили, но у него не получилось.

Почувствовав, что замполит поддерживает его, солдат обратился к нему еще с одной просьбой.

— Рябая бочка — нехорошо, — сказал он. — Разрешите мне на ней надпись сделать.

— Какую?

— «Амирани» хочу написать. По-русски и по-грузински.

— Что значит — Амирани?

— Вы не знаете, кто такой Амирани?! — искренне удивился солдат.

Полудолин улыбнулся. Знал бы Гогиашвили, сколько еще есть на свете неведомого их майору. Если б только знал!

— Амирани — это герой. Наш, грузинский, Прометей. Научил людей железо ковать. Сам был огромный, смелый. Глаза — как целое сито. Силой обладал — будто дюжина быков и буйволов. Мне так приятно назвать машину.

Полудолин, глядя на восторженное лицо солдата, хотел было дать согласие, но вдруг подумал, что Гогиашвили, наверное, кому-то уже излагал свою идею. Почему ему не разрешили? Подумав, сам нашел ответ.

— Нет, — сказал он солдату. — Никаких надписей.

— Почему, товарищ майор? — спросил тот разочарованно.

— Очень просто, Гогиашвили. Представьте, вы сидите в засаде. Идет колонна. В ней три наливные машины. На одной — большая надпись. На двух других — нет. Какую вы сами постараетесь поразить первой, если смысл надписи вам неясен?

Солдат думал недолго. Изумленно качнул головой:

— Мощная психология! У меня самая большая надпись! Может, потому так часто стреляют?

— Может, и так, — сказал Полудолин. — Давайте попробуем бочку перекрасить. Надпись сделаем поменьше. Слово «Амирани» напишите на крышке капота изнутри. Устроит?

— Ва! — Солдат стоял и широко улыбался. Потом на радостях стукнул кулаком по цистерне. — Мы еще поживем! Салют, Амирани!

— Один вопрос, Вахтанг. Как вы относитесь к Синякову?

— Товарищ майор! — воскликнул Гогиашвили. — Этот человек очень настоящий. Очень!..

Последним, с кем беседовал Полудолин о Синяково, был капитан Ванин.

— Синяков? — переспросил он майора. — Никаких вопросов! Две государственные награды: медаль «За боевые заслуги» и представлен к ордену Красного Знамени.

— Вы говорите о представлении как о состоявшемся награждении, — заметил Полудолин. — По-моему, это все же вещи разные.

— У нас в роте, — ответил Ванин с некоторым вызовом, — само представление можно рассматривать как награду. Такую мы ввели систему.

— Каюсь, с вашей системой не знаком. Просветите, Тимофей Кириллович.

— Это мне, видимо, каяться следует, потому как допускаю самовольство. Дело в том, что от существующей системы наград я лично не в восторге.

— Интересно! — произнес Полудолин с иронией. — Претензии у вас, как вижу, с большим размахом. Чем же эта система вам не угодила?

— Коли спрашиваете, отвечу прямо: мало в ней по нынешним временам демократичности. Что вы так на меня смотрите? Не то говорю? Только разве годна ко всему одна мерка: если мы живем в демократическом государстве, то все, что вокруг делается, демократично.

— Разве не так?

— Я вижу, вам не очень нравится слушать, поэтому давайте не будем продолжать.

— Почему? Раз уж начали — говорите.

— Тогда лучше по порядку, товарищ майор. Так вот, на мой взгляд, в нашей наградной системе два недостатка. Во-первых, нет в ней системности. Во-вторых, в ней должно быть больше демократичности.

— В системе нет системности. Забавно.

— Не забавно, скорее, печально. Вообще-то, орденов, медалей, почетных званий у нас хватает. Да вот появлялись они в разное время и не укрепляли систему наград, а, наоборот, вносили в нее хаос. Возьмем орден «За службу Родине в Вооруженных Силах». По статуту награжденный таким орденом трех степеней имеет право на бесплатный проезд в любом транспорте по стране раз в году. В городах он не обязан платить за проезд в метро, трамвае, троллейбусе. Ежегодно ему дают бесплатную путевку в санаторий. Хорошо? Думаю, даже очень. Я не против: награда есть награда. Но вот у нас в Нижнем живет Иван Егорович Маслов. Ветеран. Гвардии капитан Отечественной войны. Летчик-истребитель. У него орден Ленина, Красного Знамени и два — Красной Звезды. К сорокалетию Победы наградили «Отечественной войной». Итого — пять высших орденов страны у старика. Орден Ленина! А ни права на бесплатный проезд, ни путевки льготной не предусмотрено. Это что — система?