Вторая гробница

– Я думаю, вам нужно идти в полицию, мисс Джонс!

– Ты с ума сошел, Говард! – воскликнула Сара и покачала головой. – И что я скажу в полиции?

– Правду! Вы должны рассказать все, что случилось!

– И ты думаешь, что кто-то поверит в эту историю? Что баронесса фон Шелль устроила в потайном кабинете, о котором никто не знал, настоящий культ своего умершего мужа? И все это длилось пятнадцать лет? Нет, Говард, ни один человек не поверит в эту историю!

– Но это же правда!

– Да, правда! Но она порой бывает столь невероятна, что нужно очень много вранья, чтобы в нее хоть кто-то поверил.

– Может быть. Тогда нам нужно придумать другую историю: как и почему мы нашли эту статую только сейчас.

– В любом случае это выльется в скандал, что для школы, как ты понимаешь, совсем некстати. Скандал – последнее, чего можно желать в сложившейся ситуации.

Аргументы Сары были очевидными: частную школу, в которой пятнадцать лет хранились краденые произведения искусства, разыскиваемые по всему Соединенному Королевству, признают вне закона, учебное заведение станет предметом насмешек.

– И что же вы думаете делать, мисс Джонс?

– Ничего, Говард. По крайней мере, пока мне в голову не придет подходящее решение.

Говард понимающе кивнул и сказал:

– Едва ли можно предположить, что барон был грабителем Странным он был человеком!

– Это несомненно. Не только у него, но и у баронессы тоже были странности.

– Интересно, знала ли она об ограблении?

Мисс Джонс пожала плечами.

– Признаться, мне трудно представить, что она не интересовалась происхождением этой статуи. Впрочем, нельзя доказать, что барон фон Шелль причастен к ограблению. Возможно, ему предложили купить статую, а он и не знал, откуда она.

Говард подошел к полке напротив окна и вытащил стопку листов.

– Я тут кое-что обнаружил, и это подтверждает ваши предположения. Счет из аукционного дома «Филипс» в Лондоне на чучело крокодила, счета с аукциона «Самсон-Антик» в Кенсингтоне на египетский известняковый рельеф… А вот еще на греческий кратер [6] в двадцать пять сантиметров высотой и стоимостью в пятьдесят гиней и двенадцать шиллингов.

Мисс Джонс указала на красноватый глиняный сосуд с черными фигурками, стоящий на полке. Потом она долго смотрела на Говарда.

– Мне кажется, этот человек не был таким уж любителем приключений, как он об этом рассказывал. Думаю, барон фон Шелль жил в мире иллюзий, и все его приключения – это сюжеты книг из его библиотеки. Наверное, все его дальние путешествия проходили по сюжету, от первой страницы до последней. Есть люди, которые всю жизнь обманывают сами себя.

– Почему он так поступал?

– На это мог бы ответить только сам барон, но он уж пятнадцать лет как умер. Или баронесса. Но…

– Да, я понимаю. Значит, скорее всего, это так и останется тайной.

– Возможно, нам удалось бы составить портрет этого человека по грудам вещей, которые окружали его. Но на это требуется уйма времени, а результат явно не оправдывает ожиданий.

– Я охотно поддержу вас в этой работе, мисс Джонс.

– Дело не требует спешки. – Эти слова заворожили Говарда, который понимал, что тогда он сможет наведываться в школу еще несколько месяцев.

Около семи вечера Картер, закончив свою работу, хотел вернуть ключ от кабинета барона в комнату дирекции, но задержался у двери и постучал, а затем долго стоял в ожидании: у него не было никакого желания еще раз застать мисс Джонс в компрометирующей ее ситуации. Вернее, даже не из-за мисс Джонс, которая в его глазах нарушила все нормы приличия, а больше из-за себя самого. Он не хотел вновь пережить такое фиаско, такое крушение надежд. Сара Джонс очень разочаровала его, и в душе он уже отказался от нее. По крайней мере, Говард пытался смириться с этой мыслью.

Мисс Джонс поблагодарила его и пожала руку, чего она еще никогда не делала. Потом она протянула ему две однофунтовые банкноты и объяснила, что это задаток для успешной архивной работы.

В первое мгновение Говард хотел отказаться от денег. Он чувствовал себя уязвленным: Сара оплачивала его услуги, как услуги посыльного. Но, с одной стороны, он должен был сам о себе заботиться, а два фунта – неплохие деньги. С другой стороны, он хотел взять деньги и тем самым показать, что отныне их отношения перешли на сугубо коммерческую основу.

Несмотря на поздний час, солнце еще стояло над горизонтом. И Картер с равнодушным видом ловеласа-неудачника отправился домой. Он испытывал смешанные чувства. Мисс Джонс была лучше всех девушек с грязных почтовых открыток, которые можно было купить за шиллинг в табачной лавке. Раньше у него и мысли не возникало, что когда-нибудь он сможет изменить свое мнение о мисс Джонс. Но теперь все виделось иначе.

Погруженный в размышления, Говард Картер не заметил мужчину, который издали наблюдал, как он выходит из школы и направляется в сторону рыночной площади.

За два дня до окончания учебного года Чарльз Чемберс незаметно вошел в школу для девочек. Он выбирал подходящий момент, чтобы его никто не видел, потому что по одному только внешнему виду можно было догадаться о его намерениях. Чемберс удачно выбрал время: после обеда никого не было на улице. Несмотря на жару первого в этом году по-настоящему летнего дня, на Чарльзе Чемберсе были, как обычно, кюлоты и бархатный сюртук. Но в этот день на нем была еще и белоснежная рубашка с рюшами на отворотах, белые чулки, так что казалось, будто он сошел с картины Гейнсборо [7]. В левой руке он нес букет, обернутый газетной бумагой. Правой рукой маленький седоватый человек держался за перила, потому что подъем по лестнице доводил его до одышки.

Следуя своему плану, он поднялся в комнату дирекции, вежливо постучал в дверь и дождался приглашения войти. Вначале он лишь приоткрыл дверь и просунул в щель букет цветов. Мисс Джонс должна была догадаться, что это именно он скрывается за дверью, но, не дождавшись ответной реакции, Чемберс вошел.

Чарльз Чемберс по натуре был чувствительным человеком. Его лицо в одно мгновение заливалось краской. Но когда он без предупреждения вошел в комнату, оно стало просто пунцовым, потому что возле Сары Джонс сидели миссис Кемпбелл и мисс Сьюзан Мелье, школьные учительницы, которые вопросительно уставились на него.

– Простите за вторжение, дорогие дамы. Я не знал… – беспомощно залепетал он и попятился к выходу.

Но мисс Джонс разрешила эту неловкую ситуацию словами:

– Ах, мистер Чемберс, вы же не думаете, что женщина отвергнет кавалера с букетом. Вопрос только в том, кому из нас вы хотели подарить эти цветы.

Сьюзан Мелье и миссис Кемпбелл улыбнулись и запоздало потупились, а мисс Джонс продолжила:

– Подходите смелее, Чарльз, мы все равно уже заканчивали наш разговор.

Учительницы попрощались с Сарой. И когда Чарльз и Сара остались наедине, он сказал:

– Мне искренне жаль, что я пришел так некстати. Мне нужно было предупредить о своем визите.

– Ну что вы! – рассмеялась мисс Джонс. – Выпьете со мной чаю?

– Весьма охотно, – ответил Чарльз, проведя рукой по вьющимся волосам. Он всегда так делал, когда был крайне взволнован. – Мне показалось, что сейчас не совсем подходящий момент, но сегодня ночью мне приснилась моя почившая матушка, которая сказала: «Сделай это, мой мальчик. Ты должен непременно сделать это сегодня».

– Сделать сегодня? – удивилась Сара Джонс и недоуменно взглянула на гостя.

Тут Чемберс начал лихорадочно распаковывать букет. И когда наконец ему это удалось, он подошел к Саре, преклонил колено, как священник перед алтарем, и протянул возлюбленной цветы – розовые гладиолусы. Затем он театрально закрыл глаза и, сглотнув, произнес:

– Мисс Джонс, уважаемая Сара! С первой нашей встречи ваш облик очаровал меня. Я смущаюсь, когда вижу вас, и волнуюсь, когда не вижу вас. Я не богат, но у меня есть некоторые добродетели и сердце, полное музыки. И если мы объединимся, получится хороший союз. Может быть, ваше учебное заведение превратится в музыкальную школу, где знатные девушки будут учиться пению, игре на пианино и лютне. Разве это было бы не чудесно? В любом случае я хотел бы сегодня официально…

6

Кратер – вид греческой вазы.

7

Томас Гейнсборо – английский живописец, график, портретист и пейзажист.