Страница 43 из 115
В тот же день произошло еще одно событие. Ботаник Спаррман легкомысленно забрался в глубь острова, чтобы заняться сбором гербария. Несколько туземцев, улучив мгновение, когда он рассматривал какое-то растение, выхватили у него из-за пояса кинжал, единственное имевшееся у него оружие, ударили его им по голове и, накинувшись на него, разодрали в клочья и сорвали часть одежды. Спаррману удалось все-таки подняться, и он пустился бежать к берегу. Но кусты и колючки замедляли бег; туземцы догнали его и собирались уже отрезать ему кисти рук, чтобы завладеть рубахой, рукава которой были застегнуты, но он сумел зубами разорвать манжеты. Другие островитяне, увидев ученого голым и избитым, дали ему свою одежду и отвели к месту торга, где толпилось множество туземцев. В то мгновение, когда Спаррман появился в таком виде, все, не сговариваясь, убежали. Кук сначала заподозрил, не совершили ли туземцы какой-нибудь кражи, но, заметив естествоиспытателя и поняв истинную причину их бегства, он подозвал некоторых из них, заверил, что не будет мстить невиновным, и немедленно обратился с жалобой к Ори. Тот, расстроенный происшедшим, обрушился на своих подданных с гневными упреками и обещал предпринять все возможное, чтобы разыскать воров и украденные вещи.
И в самом деле, несмотря на мольбы туземцев, король сел в шлюпку командира и пустился вместе с ним на поиски виновных. Те где-то спрятались, и от мысли поймать их временно пришлось отказаться. Ори отправился с Куком на корабль и пообедал вместе с ним: когда он вернулся на берег, островитяне встретили его с невообразимой радостью, так как не надеялись больше увидеть.
«Один из самых приятных выводов, к которому мы пришли во время нашего путешествия, — пишет Форстер, — состоял в том, что здешние жители вовсе не погрязли в сладострастии, как неправильно утверждали первые путешественники, и что мы наблюдали среди них проявления самых человечных и самых тонких чувств. В любом обществе имеются порочные люди; но злых людей в Англии и во всякой другой цивилизованной стране вы насчитаете в пятьдесят раз больше, чем на этих островах».
Когда корабли снимались с якоря, Ори явился к командиру с сообщением, что воры пойманы, и предложил ему съехать на берег, чтобы лично присутствовать при их наказании. Но это оказалось невозможно. Тогда король пожелал проводить Кука, проследовал с ним с пол-лье по открытому морю, а затем распрощался самым нежным образом.
Стоянка была очень удачной. На кораблях имелось теперь больше трехсот свиней, не говоря уже о домашней птице и плодах. Если бы англичане пробыли там еще некоторое время, вряд ли им удалось бы раздобыть еще много продуктов.
Капитан Фюрно согласился взять к себе на корабль юношу, по имени Омаи, скромность и сообразительность которого должны были создать прекрасное мнение о жителях островов Общества. Когда молодой таитянин прибыл в Англию, граф Сандвич, первый лорд Адмиралтейства, представил его королю. В Банксе и Соландере Омаи нашел покровителей и друзей, обеспечивших ему теплый прием в лучших семействах Великобритании. Он прожил там два года и вернулся на родину на корабле Кука, совершавшего свое третье путешествие.
Командир направился к острову Ульетеа (Райатеа), где туземцы оказали ему самый дружелюбный прием. Они с интересом осведомились о Тупиа и англичанах, виденных ими на «Индевере». Король Ори поспешил возобновить знакомство с Куком и снабдил его разнообразными свежими продуктами, какие только имелись на острове. Во время этой стоянки Порео, ехавший на «Резолюшен», высадился на берег и остался здесь жить с молодой таитянкой, сумевшей его пленить. Его заменил уроженец острова Борабора — юноша лет семнадцати или восемнадцати, по имени Ойдиди, выразивший желание отправиться в Англию. Скорбь, проявленная туземцем при расставании с соплеменниками, говорила о его чувствительном сердце.
Семнадцатого сентября корабли, загроможденные четырьмястами с лишним свиней, домашней птицей и плодами, окончательно покинули острова Общества и направились к западу. Шесть дней спустя они очутились в виду одного из островов Херви (Мануаэ), а 1 октября бросили якорь у острова Эуа, который Кук вслед за Тасманом назвал Миддельбург (острова Тонга, или Дружбы). Туземцы встретили гостей радушно. Вождь, по имени Тиуни, поднялся на корабль, дотронулся до носа командира корнем перечного дерева и, ни слова не говоря, уселся. Доброе согласие было установлено и закреплено подношением нескольких безделушек.
Тиуни повел англичан в глубь острова. В течение всей прогулки пришельцев окружала густая толпа туземцев, предлагавших им ткани и циновки в обмен на гвозди. Щедрость островитян нередко доходила даже до того, что они делали подарки и ничего не хотели брать взамен.
Тиуни привел новых друзей в свое жилище, расположенное в приятном месте в глубине красивой долины под тенью нескольких шеддековых деревьев. Он угостил англичан напитком, приготовленным на их глазах из сока «кава» и обычно употребляемым почти на всех островах Полинезии.
Вот как делается этот напиток. Прежде всего куски корней растения, являющегося разновидностью перечника, разжевали, затем положили в большую деревянную чашку и залили водой. Когда настой был готов для питья, туземцы перелили его в сосуды из зеленых листьев, сложенных в виде кубка, вмещавшего больше полупинты[111]. Только один Кук решился отведать этого напитка. Способ его приготовления отбил у остальных моряков всякое желание попробовать питье, но островитяне не проявляли подобной сдержанности, и чаша быстро опустела.
Затем англичане посетили несколько плантаций, отделенных одна от другой изгородями из тростника и соединявшихся между собой дощатыми калитками, навешенными на крюках. Тщательная обработка полей, сильно развитый инстинкт собственности — все говорило о более высоком уровне цивилизации, чем на Таити.
Несмотря на приветливый прием, оказанный Куку, он не смог достать ни за какую цену свиней и домашнюю птицу, а потому покинул Эуа и направился к острову Амстердам, называемому местными жителями Тонгатабу, где надеялся раздобыть необходимые ему съестные припасы.
Вскоре корабли стали на якорь на рейде Ван-Димен, на глубине восемнадцати саженей, в одном кабельтове от рифов, окаймляющих берег острова Тонгатабу. Туземцы, очень доверчивые, привезли ткани, циновки, оружие, украшения, свиней и домашнюю птицу. Ойдиди поспешил купить у них красные перья, по его словам чрезвычайно ценившиеся на Таити.
Кук высадился на берег в сопровождении туземца, по имени Аттаго, с первой же минуты сильно к нему привязавшегося. Во время прогулки Кук увидел храм, несколько похожий на «мораи» и носивший общее название «фаитока». Храм стоял на искусственном холме, возвышаясь на шестнадцать — восемнадцать футов над поверхностью земли, и имел продолговатую форму; к нему вели две каменные лестницы. Построенный подобно жилищам островитян из столбов и поперечных жердей, он был покрыт пальмовыми листьями. По углам стояли два грубо изваянных деревянных изображения вышиной в два фута.
«Так как мне не хотелось оскорблять ни островитян, ни их богов, — рассказывает Кук, — я не решился до них дотронуться, но спросил у Аттаго, являются ли они „эатуа", то есть богами. Не знаю, понял ли он меня, но в ту же минуту он взял их в руки и достаточно бесцеремонно перевернул, словно то были простые куски дерева; тогда я убедился, что они не представляли собой изображений божества».
Произошло несколько краж, не испортивших, впрочем, отношений, и англичанам удалось запастись в большом количестве свежей провизией.
Незадолго до отплытия командиру довелось встретиться с человеком, окруженным исключительным почетом и единодушно признаваемым туземцами своим вождем.
«Я застал его сидящим, — пишет Кук, — с видом такой бессмысленной и сосредоточенной важности, что, несмотря на все слышанное о нем, принял его за идиота, которого народ обожал в силу каких-то суеверных представлений. Я поздоровался с ним и заговорил, но он ничего не ответил и даже не обратил на меня внимания… Я собирался было покинуть его, но один из островитян дал мне понять с достаточной определенностью, что то был вождь. Я предложил ему в подарок рубаху, топор, кусок красной ткани, зеркало, несколько гвоздей, медали и стеклянные бусы. Он их принял, вернее, позволил, чтобы все это надели на него или положили рядом; при этом он сохранил всю свою важность, не вымолвив ни слова и даже не повернув головы ни вправо, ни влево».
[111] Пинта — мера объема жидкостей и зернового хлеба в Англии и США: британская пинта эквивалентна 0,57 л.