Не поле перейти

Хмуро, туманно, зябко. Маленькая группа согетскгч воинов. Люди шести национальностей из шести советских республик, спаянные солдатской дружбой и дпсциплиной, единые в стремлении выполнить свей долг перед Родиной.

Все ли они вернутся на этот плац?

Командир роты сказал последние напутственные слова. Он не отличался красноречием, и все, что было сказано, Иван Махалов слышал не один раз. Но сегодня эти знакомые слова звучали иначе, в них открывался новый, особый смысл.

Если разобраться, то Иван был не очень доволен службой. Уже с первых ее дней секретарь партийного бюро Баскалов рассказывал солдатам о древнем русском юроде Курске. Может быть, здесь, где стоит РХ казарма, шли битвы против татар, монголов и половцев, где-то здесь шла кровавая резня князей, с этг.п городом связана история русского государства.

Неисчислимое количество битв происходило к а курской семле. Но больше всего от бесед Баскалопа осталось в памяти "Орловско-Курсксе направление".

Дважды знала Советская Родина это направление.

15 октября 1919 года Ленин и партия указали на его первостепенное значение и послали сюда лучших своих людей. Ворошилов... Орджоникидзе... легендарная конница Буденного... Здесь наголову был разбит Деникин, рвавшийся к Москве. Вот это были схватки! Но и их превзошли сражения на Орловско-Курском направлении во время Великой Отечественной войны. Здесь рождались герои, здесь гибли герои, покрывая себя бессмертной славой. А кто в девятнадцать лет не мечтал стать героем!

И грустно было Ивану Махалову, что ему досталась только учеба, строевая подготовка, караульная служба, а если нет провинившихся, то и очередные наряды на кухне. Сиди и чисти картошку. И как нарочно, одна за другой шли беседы о боях, проведенных частью, куда он пришел служить.

Иван Махалов словно видел весь ее боевой путь.

Он "11иво представлял себе картину, как, окруженные со всех сторон гитлеровцами, насмерть сражались его однополчане; как в самый трудный момент комиссар Ермаков, оставаясь во главе бойцов, передал старшине Сурозову знамя и приказал вынести святыню части из огненного кольца.

Здесь, на плацу, где стоял теперь Иван Махалов, он принимал присягу под этим боевым, простреленным знаменем.

Да, было время... Сражения, штурмы, пороховой дым... А ему и вспомнить нечего будет. И все-таки он думал: "Ну что ж, и я бы смог..."

Капитан подал команду "Вольно!", но приказал не расходиться.

Всэм, кто был сегодня на плацу, приходилось участвовать в парадах, смотрах, от них всегда требовали подтянутости, чистоты, аккуратности, и они старались выполнять эти требования. Да, попробуй не выполни:

увидит старшина, командир взвода, командир роты или старшие командиры, уж кто-нибудь да обязательно заметит несвежий подворотничок или другой непорядок.

Будет стыдно.

В эту минуту на плацу едва ли кто сделал бы им замечание. Но все машинально подтягивались, поправляли л руг на друге одежду, ремни. Во всей обстанозке плаца, такой знакомой и привычной, было сегодня что-то новое, неизведанное.

Приглушенно, точно перед выходом в бой, гудел мотор бронетранспортера. Он стоял неподалеку, но сквозь туманную дымку виднелся лишь его угловатый силуэт.

На фоне тяжелого серого неба одиноко поднимались два высоких столба с толстой перекладиной и недвижно спускались вниз кольца на длинных веревках.

Немного дальше - черные громады затянутых в брезент танков.

Никто не ощущал страха. Было торжественно, радостно и немного жутко.

- К машине!

Быстро и бесшумно заняли места в бронетранспортере. Рядом с водителем Солодовниковым сел командир роты.

Тишина.

- Все на местах? - оборачивается капитан.

- Так точно! - отвечает старшина Тюрин.

- Поехали!

Будто прожекторы, ударили фары. Сильнее загудел мотор, машина тронулась, медленно обогнула здание и осветила одинокую фигурку с автоматом у шлагбаума.

Часовой прикрылся рукой от света, и Солодовников тут же погасил фары.

Туман рассеялся. Начиналось хорошее осеннее утро. Бронетранспортер выехал на улицу Дзержинского. Она пересекает две крутые горы, на которых стоит город. Первые трамваи уже спускались с этой немыслимой крутизны, миновав седловину, карабкались вверх к центральной площади города площади Ленина.

Как удерживаются они на рельсах, почему не летят, не кувыркаются, трудно понять.

Тормозя двигателем, Солодовников спустился вниз, а потом долго выбирался на гору. Преодолев подъем, быстро миновали короткую прямую улицу Ленина, и перед солдатами открылся как на ладони Кировский район.

Со всех улиц и переулков шли люди и, точно горные ручейки, стекались на широкую центральную магистраль, к которой приближался бронетранспортер.

Десять тысяч, человек покидали район.

Из дома в дом, из квартиры в квартиру шли агитаторы, терпеливо объясняя необходимость оставить свои жилища, поторапливали, помогали престарелым.

Жители и раньше знали о том, что им придется временно эвакуироваться. Трижды в день по радио передавали наименования улиц, переулков, площадей, попавших в опасную зону. И все-таки только теперь в полной мере ощутилась эвакуация.

С горестным чувством уходило население.

Вот красивый особняк. В большой комнате на столе посуда, остатки завтрака. Девушка перед зеркалом, торопясь, пудрится, красит губы.

- Верочка, - говорит пожилая женщина, - выпей хоть стакан чаю, что сегодня за наказание...

- Некогда, мам, трамваи не ходят, я на работу опоздаю.

Схватив чемоданчик, убегает.

Женщина идет в соседнюю комнату. Возле письменного стола с выдвинутыми ящиками высокий, энергичный человек в пенсне. Это, может быть, врач, инженер, преподаватель... Он укладывает в чемодан бумаги.

- Боже мой, второй чемодан! - всплескивает она руками. - Ты же сам сказал: "Все будет цело, ни одной тряпочки не брать".

- Да, да, да - ни-че-го. Ничего, кроме рукописи.

- А черновики зачем? - кивнула она на нижний ящик. - Ты их уже десять раз переписал.

- Надо! - в сердцах говорит он. - Это плоды всей моей жизни. Пойми ты наконец.

Раздается звонок, женщина выходит.

Он бросает в чемодан бумаги из ящиков, со стола, и вдруг взгляд его останавливается на фотографии жены. Воровато оборачиваясь, кладет карточку в чемодан, быстро накрывает пачкой бумаг.

Входит жена.

- Это агитаторы, просят поторопиться...

В соседней квартире идет спор. Молоденький агитатор, паренек с комсомольским значком, убеждает пожилую женщину, которая не собирается уходить.

- Вы говорите вещей не брать? - спрашивает она.

- Конечно нет, все будет в полном порядке, - с готовностью отвечат юноша, не подозревая подвоха в вопросе.

- Так зачем уходить?

Паренек не сразу находит ответ, а она уже снова наступает:

- Нет, уж раз взялись вывезти снаряды, значит, вывезут.

Не добившись результата, паренек уходит. Через несколько минут появляется бригадир агитаторов, такая же пожилая женщина, как и хозяйка.

- Вы тоже агитатор? - удивляется та. Ей становится неловко. - Ну уж пошел, нажаловался... Видите, вот собралась, сейчас ухожу...

А паренек уже на пороге следующего дома. Дверь в комнату приоткрыта. Пожилой человек, взобравшись на стул, снимает портрет молоденького офицера в форме летчика первых лет войны с орденом Красного Знамени.

- В простыню обернем, и будет хорошо, - отвечает он на вопрос жены.

Она грустно всматривается в портрет, так похожий на мужа.

Паренек кашлянул, постучал.

- Вам не нужна помощь?

- Нет, нет, сейчас уходим...

На углу, в крохотной мастерской, копошится старый часовщик. Он бережно собирает колесики, пружинки, инструмент, упаковывает в бумагу, укладывает пакетики в маленький чемодан.

Рядом суетится совсем седая старушка.

- Так все разбросать по всей мастерской надо уметь, - говорит она незлобиво.