Рено, или Проклятие

– У вас приятный голос, – заметила госпожа Филиппа. – Вы поете? Бедняжка Омер пел, как ангел… И знал столько прекрасных стихов!

Она вытерла набежавшую слезу кончиком сиреневой вуали, которая спускалась ей на плечи из-под золотого обруча, охватившего покрытые сеткой волосы. Барона ее чувствительность не растрогала.

– Я предлагаю вам дамуазо, а не менестреля и не трувера! – сумрачно уточнил барон. – Певцы достаточно часто стучатся к нам в двери, не говоря уж о тех, которых мы держим в Куси. И я хочу немедленно получить ответ, подходит ли вам этот молодой человек или я увезу его с собой в замок. И вас тоже, потому что не могу оставить вас здесь одну, на попечении слуг, без надежного защитника, достойного этого имени. Ее Величество королева обойдется без вас, только и всего!

– Почему бы вам не остаться? Ваш кузен Жиль прекрасно справляется со всеми делами в замке.

– Но не с делами в поместье, из-за которых меня призывает Эрмелен, мой сенешаль.

– Так же, как госпожа де Блемон, не так ли? – произнесла она с язвительной горечью, вызвав вспышку гнева в глазах Рауля.

– Вы забыли, что мы здесь не одни и что брату Адаму, хоть он и полон снисходительности, присущей божьим людям, вряд ли интересны наши ссоры. Соизвольте дать мне ответ, так как ваше молчание становится оскорбительным. Принимаете ли вы Рено де Куртене в качестве дамуазо?

– Имя громкое и звучит лестно… и собой совсем недурен. Можно попробовать, потому что мне и в самом деле нужно оставаться при королеве и дожидаться освящения аббатства Мобюиссон, в котором она принимает деятельное участие.

Рауль де Куси не удержался от вздоха облегчения, от которого в глазах командора зажглись веселые искорки. Рено преклонил колени перед супружеской четой в знак своей преданности их дому, после чего с искренним чувством признательности простился со своим покровителем и последовал за слугой, которому было поручено отвести его в банное помещение, где бы он смог наконец избавиться от накопленной за многие недели грязи. Коротких омовений в Забытой башне, в монастыре Жуаньи, по дороге в Париж и на подворье тамплиеров в столице было явно недостаточно.

Одна мысль о настоящем мытье в горячей воде наполнила Рено младенческой радостью. В поместье Куртиль его приемная мать всегда неустанно заботилась о чистоте, под стать своему мужу, сиру Олину, который, побывав на Востоке, пожив в Иерусалимском королевстве, очень скоро приохотился к самым разным видам бань – холодным, горячим, теплым, парным и сухим, а также к ароматическим маслам и благовониям, которыми пользуются богатые люди.

Погрузившись в бадью с горячей водой, Рено не торопясь намылился и стал яростно растираться, а потом приказал слуге вылить на себя не одно ведро холодной воды, чтобы хорошенько ополоснуться. После мытья, завернувшись в простыню, он доверился брадобрею, который сначала избавил его щеки от юношеского пуха, а потом принялся подравнивать неровные космы Рено.

Брадобрей еще орудовал ножницами, когда дверь, ведущая из низкого предбанника в банное помещение, отворилась и на пороге появилась молодая женщина. Она застыла, сложив руки на груди, и ее чистый лоб без единой морщинки перерезала гневная складка.

– Как?! – воскликнула она. – Еще не готов? И даже не одет? О чем вы думаете, прохлаждаясь здесь, когда вас ждет наша госпожа?

– Потерпите одну минуточку, – умильно взмолился брадобрей. – Поверьте, у меня еще много работы…

– Охотно верю! Дикобраз, которого я видела, совсем мне не понравился. Посмотрим, что ты сможешь с ним сделать.

Она спустилась на несколько ступенек вниз и остановилась перед Рено, пристально и въедливо его изучая. Ошеломленный молодой человек замер. Одно он мог сказать твердо: девица ему очень не нравилась. А между тем она была необыкновенно хороша собой – светловолосая, зеленоглазая, с дерзким вызывающим взглядом. Одета она была в темно-зеленое шелковое платье, мягко облегавшее ее высокую грудь и пышные бедра, которые подчеркивал золотой пояс. Вьющиеся волосы свободно падали на спину, голову покрывал высокий чепец в тон платью, подхваченный под подбородком накинутым сверху тонким шарфом. Лицом она была бы схожа с большеглазой кошечкой, но природа по недогляду украсила его ярко-красным, пухлым, похожим на вишню ртом.

– Могу я узнать, прекрасная дама, с кем имею честь вести беседу? – осведомился Рено, смирившись с учиненным ему экзаменом, поскольку был в руках брадобрея и все равно не мог шевелиться.

– Девица, а не дама, – тут же уточнила она. – Меня зовут Флора д’Эркри, я одна из приближенных госпожи Филиппы и пользуюсь ее особым доверием. Похоже, вашу голову привели в порядок, посмотрим, как обстоит дело со всем остальным.

Рено поднялся с лавки, на которой сидел, но уж чего он никак не мог предположить, так это того, что одним ловким движением с него сдернут простыню и он предстанет перед молодой особой обнаженным. Обнаженным и полным ярости.

– Мадемуазель! Неужели таковы манеры благородных девиц в Париже?

Она издала воркующий горловой смешок, влекущий и соблазнительный.

– В Париже и не только здесь. Знайте, прекрасный дамуазо, поскольку я вижу, что вы и не предполагаете, что рыцаря, вернувшегося с войны, встречают, купают и одевают дамы и девицы. Они же бинтуют и врачуют его раны. Ту же честь оказывают и важному гостю, который приехал в замок. А насколько я знаю, никто не купается одетым. Так что рано или поздно… Теперь я вижу, что оказывать вам эти услуги будет очень приятно. Извольте теперь одеваться, и я вам помогу.

Одежда лежала на лавке. Очень ловко, но вовсе не торопясь – что мало соответствовало ее недавним речам, – Флора д’Эркри стала подавать Рено вещь за вещью, помогая ему в них облачаться. Он противился как мог. Юноша привык одеваться самостоятельно, и делал он это очень быстро, поэтому не мог понять, к чему эта странная церемония. Одевание походило на причудливый танец, который невольно его волновал, так как красавица то и дело прикасалась к нему, и ее прикосновения были лаской. Она подала ему нижние белые штаны и белую льняную рубашку, потом брэ[6] фиолетового цвета и короткие сапоги из мягкой кожи. Сапог, впрочем, пришлось перемерить не одну пару, прежде чем нашлись по размеру. Наконец она подала ему котту, длиной до половины бедра из плотного сукна тоже фиолетового цвета, с пуговицами-аграфами и изящной вышивкой серебряной нитью у ворота. Фиолетовый плащ ожидал Рено на другой скамье.

– Цвета госпожи Филиппы – фиолетовый и белый, – сообщила Флора. – Вам не составит труда это запомнить.

Она встала на цыпочки и поцеловала Рено прямо в губы. Он невольно вздрогнул, но на поцелуй не ответил. Флора расхохоталась.

– Держу пари, что вы девственник, милый друг, не так ли? – проворковала она.

– Мадемуазель! – снова воскликнул Рено в негодовании. – Ваш вопрос…

– Самый что ни на есть естественный для вашего возраста и… вашей неопытности. Но это можно поправить… к нашему взаимному удовольствию, – добавила она, понизив голос. – В любом случае не беспокойтесь: если вы столь же мужественны, сколь красивы, вы сделаете этому дому честь!

И Флора пригласила Рено следовать за собой, чтобы отвести его к госпоже Филиппе. На этот раз хозяйка дома удостоила Рено улыбкой и выразила свое удовлетворение. Когда же она узнала, что молодой человек умеет читать, писать и даже неплохо образован, то воскликнула:

– Кто знает, быть может, со временем вы будете столь же приятны в общении, как мой бедный Омер… И потом, если я в самом деле желаю остаться в Париже без моего господина и супруга, я должна покориться и принять надежного защитника.

Любезные слова Филиппы совсем не обрадовали Рено, и не будь он так хорошо воспитан, он бы с удовольствием ответил, что, со своей стороны, предпочел бы общество воинов, какие бы трудности оно ему ни сулило, а не женскую юбку, возле которой он будет то ли слугой, то ли девицей-компаньонкой. Не нравилась ему и Филиппа: она показалась унылой и непривлекательной.

6

Короткие штаны до лодыжек с завязками.