Страница 16 из 59
Иностранные писатели удивляются привязанности славянских женщин к мужьям, за которыми они следовали даже в могилу. Если женщина выходила замуж в чужой род, то при строгом и ревнивом надзоре новых родичей муж был единственным существом, от которого она ждала и любви и покровительства; умирал муж – положение жены, лишившейся единственной подпоры, единственного звена, соединявшего ее с чужою семьею, становилось горько. Но при этом очень вероятно также, что у славян, так как и у германцев, было верование, что мужчина легче достигает блаженства в будущей жизни, если приходит туда в сопровождении женщины. Впрочем, справедливо замечают, что этот обычай не был вкоренен между славянами.
После брачного обычая, в котором резче всего выражаются нравственные понятия народа, для летописца, христианского монаха, был всего важнее обычай погребения, в котором выражаются обыкновенно понятия народа о загробной жизни, и потому в летописи читаем описание этого обычая. Радимичи, вятичи, северяне и кривичи совершали тризну над покойником, потом сожигали труп, кости собирали в небольшой сосуд, который ставили на столбе при дороге. В чем состоял погребальный обычай у полян во времена язычества, об этом летописец молчит и тем дает знать, что обычай полян был одинаков с обычаем других племен; употребление тризны у полян видно из того, что св. Ольга, жившая в Киеве, среди этого племени, запретила совершать по себе тризну. Под именем тризны разумелись, как видно, вообще поминки и потом преимущественно борьба в честь умершего, с поминками соединялся веселый, пьяный пир, также резание и царапание лица в знак печали. Одновременно с обычаем сожигания и ставления урн с пеплом на придорожных столбах существовал и обычай погребения в могилах, которые сыпали холмами.
Иностранные писатели говорят, что славяне жили в дрянных избах, находящихся в далеком расстоянии друг от друга, и часто переменяли место жительства. Такая непрочность и частая перемена жилищ была следствием беспрерывной опасности, которая грозила славянам и от своих родовых усобиц, и от нашествий чуждых народов. Вот почему славяне вели тот образ жизни, о котором говорит Маврикий: «У них недоступные жилища в лесах, при реках, болотах и озерах; в домах своих они устраивают многие выходы на всякий опасный случай; необходимые вещи скрывают под землею, не имея ничего лишнего наружи, но живя, как разбойники». Одинакая причина, действовавшая долгое время, производила одинакие следствия, жизнь в беспрестанном ожидании вражьих нападений продолжалась для восточных славян и тогда, когда они уже находились под державою князей Рюрикова дома; печенеги и половцы сменили авар, козар и других варваров, усобицы княжеские сменили усобицы родов, восстававших друг на друга, следовательно, не могла исчезнуть и привычка переменять места, бегая от неприятеля; вот почему киевляне говорят Ярославичам, что если князья не защитят их от гнева старшего своего брата, то они покинут Киев и уйдут в Грецию. Половцев сменили татары, княжеские междоусобия продолжались на севере; как скоро начнутся княжеские усобицы, народ покидает свои жилища, а с прекращением усобиц возвращается назад; на юге беспрестанные набеги усиливают козачество, и после на севере разбрестися розно от какого бы то ни было насилия и тяжести было нипочем для жителей; при этом должно прибавить, что природа страны сильно благоприятствовала таким переселениям. Привычка довольствоваться малым и всегда быть готову покинуть жилище, поддерживала в славянине отвращение к чуждому игу, о чем заметил Маврикий. Родовой быт, условливавший разъединение, вражду и, следовательно, слабость между славянами, условливал необходимо и образ ведения войны: не имея одного общего начальника и враждуя друг с другом, славяне уклонялись от сколько-нибудь правильных сражений, где бы должны были биться соединенными силами на местах ровных и открытых. Они любили сражаться с врагами в местах узких, непроходимых, если нападали, то нападали набегом, внезапно, хитростию, любили сражаться в лесах, куда заманивали неприятеля бегством, и потом, возвратившись, наносили ему поражение. Вот почему император Маврикий советует нападать на славян зимою, когда им неудобно скрываться за обнаженными деревьями, снег препятствует движению бегущих, да и съестных припасов у них тогда мало. Особенно отличались славяне искусством плавать и скрываться в реках, где могли оставаться гораздо долее, чем люди другого племени, они держались под водою, лежа на спине и держа во рту выдолбленный тростник, которого верхушка выходила на поверхность реки и таким образом проводила воздух скрытому пловцу. Вооружение славян состояло в двух малых копьях, некоторые имели и щиты, твердые и очень тяжелые, употребляли также деревянные луки и маленькие стрелы, намазанные ядом, очень действительным, если искусный врач не подаст скорой помощи раненому. У Прокопия читаем, что славяне, вступая в битву, не надевали лат, на некоторых не бывало даже ни плаща, ни рубашки, одни только порты; вообще Прокопий не хвалит славян за опрятность, говорит, что, подобно массагетам, они покрыты грязью и всякою нечистотою. Как все народы, в простоте быта живущие, славяне были здоровы, крепки, легко сносили холод и жар, недостаток в одежде и пище. О наружности древних славян современники говорят, что они все похожи друг на друга, высоки ростом, статны, кожа у них не совершенно бела, волосы длинные, темнорусы, лицо красноватое.
Религия восточных славян поразительно сходна с первоначальною религиею арийских племен: она состояла в поклонении физическим божествам, явлениям природы и душам усопших, родовым, домашним гениям; следов героического элемента, так сильно развивающего антропоморфизм, мы не замечаем у наших славян: знак, что между ними не образовывались завоевательные дружины под начальством вождей-героев, и что переселения их совершались в родовой, а не в дружинной форме. Основываясь на определенных указаниях современников, мы находим у наших славян при поклонении многим различным явлениям природы под разными именами божеств поклонение одному верховному божеству, к которому остальные находились в подчиненном отношении; это верховное божество, по свидетельству одного из древнейших писателей о славянах, Прокопия, было божеством молнии, которое наш летописец называет Перуном. Явление грозы, молнии есть самое поразительное из явлений природы; немудрено, что первобытный человек дал ему первое место между всеми другими явлениями; он не мог не заметить благотворного влияния грозы на жизнь природы; не мог не заметить, что свет молнии независимо во всякое время обнаруживает свое могущество, тогда как например действия солнца ограничены, подвержены известному закону, могут обнаруживаться, только в известное время, уступая владычество другому, противоположному и, следовательно, враждебному, началу – мраку; солнце затмевалось, погибало в глазах первобытного человека; молния никогда в глазах его не теряла своего могущества, не побеждалась другим началом: свет молнии сопровождается обыкновенно живительным для природы дождем – отсюда необходимое представление, что Перун ниспосылает дождь жаждущей природе, которая без того погибла бы от жгучих лучей солнца: таким образом, молния являлась для язычника силою производящею, с характером божества высшего, действующего, правящего по преимуществу, умеряющего, исправляющего вред, наносимый другими божествами, тогда как солнце, например, и для поклоняющегося ему язычника являлось чем-то страдательным, не имеющим распорядительной силы в природе, подчиненным. Наконец, значение верховного божества-правителя молния получала в глазах язычника по причине своей страшной карательной силы, действующей быстро и непосредственно.
Имеем право думать, что Перун у языческих славян носил еще другое название – Сварога. Верховное божество Сварог-Перун порождало двоих сыновей, двух Сварожичей: солнце и огонь. Поклонение солнцу, как видно, было сильно распространено между славянами; в «Слове о полку Игореву» русские называются внуками Дажбога, если так, то к нему имеем право относить известные воззвания в наших песнях: Дид (дед) Ладо; последнее название, означающее свет, красоту, мир, любовь, радость, всего приличнее может относиться к солнцу, другой припев: Люль, Лель означает также деда. Кроме названий Ладо и Дажбога, к солнцу же не без основания относят имена Хорса, Сура, или Тура, Волоса. Вместе с солнцем обоготворялись месяц и звезды, находившиеся к солнцу, как видно, в родственных отношениях; обоготворялись также вода и воздух.