Дорогами подводных открытий

К обеду снова всплываем для зарядки аккумуляторной батареи. Наши мощные подводные светильники — это непредвиденная роскошь для подводной лодки — съедают за ночь много киловатт-часов электроэнергии, и дневное всплытие для пополнения энергозапасов становится обязательным пунктом распорядка дня. И снова хмурое небо и качка, выбивающая всех из колеи. Над водой эхолот сразу же перестает записывать рыбу.

Сквозь синюю дымку у горизонта все чаще проблескивают желтые огоньки рыболовных судов. Мы обходим их издалека. А вдруг они стоят с выметанными дрифтерными сетями? Тогда, пожалуй, скоро и не выпутаешься.

На тесном мостике лихорадочно курят по два-три человека. Лихорадочно потому, что их пронизывает студеный северный ветер, и еще потому, что надо спешить, так как внизу ждут своей очереди десятки товарищей.

Сегодня десятый день пребывания в море, впереди еще недели плавания в океане. Для поднятия духа и расширения кругозора экипажа замполит Иван Александрович Бугреев упросил доктора Зуихина выступить по корабельному радио с лекцией о долголетии. Лектор полтора часа внушал слушателям, что в основе человеческого долголетия лежит умеренность во всем. Матросы за обильным, как всегда, ужином дружно шутили: «Нажимай пока не поздно — теперь еды будут давать меньше…» К ночи Бугреев организовал вторую лекцию. На этот раз выступал я и рассказывал перед микрофоном об истории подводных исследований и их широких перспективах в самом ближайшем будущем. Памятуя о реакции слушателей на предыдущую лекцию, я говорил минут тридцать, а затем, чтобы не отрывать теорию от практики, прошел в центральный пост и дал команду погружаться.

И снова тишина. Царство тишины. На цоканье эхолотов не обращаешь внимания, оно как бы отфильтровывается. Медленно и беззвучно подводная лодка — тонкая игла — прошивает необъятный водный массив, то вспыхивая сказочным сиянием, то погружаясь во мрак.

Сегодня мы все внимание сосредоточили на реакции сельди на свет. Мы знали, что некоторые виды рыб охотно идут на него. На Каспии в промышленных масштабах применяется совершенно новый «элегантный» вид лова, при котором не нужны сети и физические усилия рыбаков. Кильку, собравшуюся у источника света, по толстому резиновому шлангу перекачивают на борт судна мощным насосом, получившим специальное название — рыбонасос. А наша сельдь, как мы уже установили, относится к свету иначе: во-первых, всегда отрицательно; во-вторых, в течение ночи — с разной силой неудовольствия. Выяснить это нам помог стабилизатор глубины, обеспечивавший неподвижное положение «Северянки» на нужном горизонте. Как только лодка замирала на месте, наблюдаемая в иллюминаторы сельдь постепенно исчезала, но эхолот записывал ее недалеко от подводной лодки. Тогда мы выключили свет. Эхолоты показывали, что примерно через десять минут сельдь вновь приближалась. Включение света… и опять медленное исчезновение сельди. Со второй половины ночи, часов с двух-трех, включение света вызывало исчезновение эхозаписей, а следовательно, и рыбы вокруг лодки не постепенно, а быстро — через одну-полторы минуты. И при выключении ламп сельдь тоже появлялась значительно быстрее. Под утро она стала совсем чуткой. В восемь утра при включении прожекторов и сельдь и показания эхолотов исчезали мгновенно, а в темноте возвращались снова всего лишь через минуту после выключения света. Это без хода. На ходу мы просто «наезжали» на замешкавшуюся сельдь самым бесцеремонным образом — очевидно, так же, как настигает рыбу трал.

Теперь мы уверенно могли заявить, что зимнюю атлантическую сельдь на свет не приманишь, и если требуется разрабатывать новые виды лова, то надо искать какие-то другие способы привлечения рыбы.

Шторм слегка утих. В полдень на край неспокойного моря выкатывалось солнце. Каждые четыре часа сменялись верхние вахтенные на мостике. Но наступили дни, когда вахту стояли по два часа и даже До часу. Понизилась температура, и стал холоднее ветер — неподдельный, полярный, обжигающий; на ограждении мостика, на поручнях и на мокрой одежде вахтенных появилась ледяная корка. К концу вахты на капюшонах меховых курток нарастали настоящие ледяные глыбы, но в этот момент приходила смена, чтобы через два часа выглядеть так же. Перед погружением все ограждение рубки превращалось в миниатюрный айсберг.

Напряженная работа ночью, изнурительная качка, не позволявшая нормально отдыхать, холод в отсеках — все это вызывало дополнительные расходы жизненной энергии. Стоило только отвлечься от дела, как сразу клонило в сон. Другим следствием подводных условий было постоянное ощущение голода. Несмотря на четырехразовое питание и отличный калорийный стол, аппетит огромной силы проявлял себя вскоре после обеда или ужина. На «Северянке» ночью в деловой тишине, в обстановке сосредоточенности и значительности любили поесть.

Свои наблюдения мы обычно заканчивали в 10 утра и до обеда отдыхали — по возможности. Коек не хватало на всех. Поэтому стоило кому-либо покинуть свое ложе, как его немедленно занимал другой. Никто, собственно, и не обижался — так поступал каждый.

Перед выходом в море мы получили специальное обмундирование, которое носят экипажи подводных лодок. Поверх тонкого шерстяного белья мы надевали темно-синие рейтузы и фуфайки, а потом погружались в подходившие к подмышкам здоровенные штаны, подбитые мехом изнутри. Все это плюс меховая куртка с капюшоном, называемая «канадкой», и грубые яловые сапоги превращали нас в итоге в неповоротливых и на первый взгляд тепло одетых «полярников». Шапка предназначалась для появления на мостике, а в лодке мы носили так называемые фески — маленькие шерстяные шапочки, напоминающие академические. И все равно было прохладно. Чтобы нагреть подводную лодку — этот омываемый холодной водой огромный стальной цилиндр, потребовалось бы иметь на борту настоящую теплоэлектроцентраль. А где ее поместить? И поэтому температура в отсеках никогда не поднимается выше десяти градусов.

Итак, первая помеха сну — холод. Кроме него, шумы механизмов, бесчисленное количество оглушающих команд, исходящих из репродуктора, и струйки воды сверху — конденсат теплого внутриотсечного воздуха на холодном металлическом корпусе «Северянки». Традиционную флотскую формулу «Если хочешь спать в уюте, спи всегда в чужой каюте» мы приняли буквально и старались днем забраться в одну из кают командного состава во втором отсеке. Там было несколько комфортабельней и более спокойно, чем на койках носового отсека. Во всяком случае, как говорится, жить было можно, а Сережа Потайчук всегда утешал нас, напоминая, что факиры спали даже на гвоздях.

Особенно неуютно становилось во время зарядки аккумуляторной батареи. В надводном положении лодка сразу превращалась в своеобразные качели, и начинался сопровождавший зарядку всепроникающий сквозняк. Мощные вентиляторы, установленные рядом с дизелями, засасывали атмосферный воздух и, не допуская опасного скопления газов, выделяющихся из аккумуляторных элементов, гнали его по всем отсекам. Тут уж не спасали ни меховые куртки, ни защитная поза под одеялом — колени к подбородку — некое подобие вопросительного знака. Спрятаться от холода в это время было негде. Что же мы делали? Привыкали. И привыкли — никто из нашей шестерки не заболел.

Если к холоду пришлось привыкать, то от умываний, наоборот, отвыкали. В океане заправиться водой негде, и из соображений экономии ее не подавали в магистрали умывальников по двое-трое суток. А в «умывальные» дни вода появлялась лишь на несколько часов. Разумеется, вся упомянутая выше обстановка наложила на нас некий отпечаток «дикости».

За нашим здоровьем следили доктор Зуихин и фельдшер Грачев. Несколько раз они организовывали «баню» — обтирание тела ватой, смоченной в спирте, отчего вата приобретала цвет сажи. Дважды в неделю все население «Северянки» подвергалось подробному медицинскому осмотру: измерялось давление, проверялся слух, зрение и так далее. Между прочим, у всех без исключения физиологические показатели за время плавания несколько ухудшились. Затем медики несколько раз в день измеряли влажность, состав и температуру воздуха в отсеках — исследовали так называемый микроклимат. В зависимости от результатов распределялись немногочисленные электрогрелки по отсекам и устанавливался порядок работы внутрилодочной вентиляции.