Страница 84 из 102
Шеф гестапо долго ходил по территории блока, внимательно рассматривая личные номера убитых хефтлингов. Не легко было найти нужный номер. У многих они были залиты кровью. Таких приходилось переворачивать и проверять с другой стороны (номера были нашиты на груди и на спине каждой куртки). Наконец он нашел то, что искал. .У одной из сторожевых вышек лежал труп человека с личным номером 68290. Лицо его было так изуродовано множеством выстрелов в упор, что опознать его не представлялось возможным. Но Иммерман не сомневался. «Турханов, — с облегчением вздохнул он, глядя то на номер, то на черные волосы нужного ему человека.— Дурак, если бы вовремя согласился дать мне подписку, давно уже был бы в Швейцарии. А теперь гореть тебе в печи крематория, как и всем остальным, лежащим здесь и там, которых расстреливают на поле».
Что это за человек? — спросил офицер, прибывший из комендатуры.
Наш бывший агент,— солгал Иммерман.— Желая предупредить события сегодняшней ночи, несколько дней назад специально поместили его в изолирблок. К сожалению, не успел справиться с заданием, а человек был хоть куда. Распорядитесь, пожалуйста, пусть кто–нибудь снимет с него куртку, завернет и передаст мне. Для отчета заберу с собой.
— Слушаюсь, герр штандартенфюрер,— официальным тоном ответил представитель комендатуры.— Куртку можно, а трупы приказано собрать и сложить возле крематория в отдельный штабель для точного подсчета...
Окрасив полнеба в кроваво–красный цвет, медленно поднималось зимнее солнце, когда Иммерман покинул концлагерь. Ехал он медленно. Дорога была забита тяжелыми грузовиками, перевозившими войска из ближайших гарнизонов. Нередко попадались транспортные машины, груженные трупами людей. Это—заключенные, бежавшие из двадцатого блока, но не сумевшие уйти от преследования. «Ничего, все будете гореть в печах крематория,— злорадствовал Иммерман, глядя на них.— Пощады не ждите. Оставлять врага в живых — это все равно что самому себе копать могилу. Немцы не пойдут на такую глупость».
Подъезжая к городу, Рудольф вспомнил о Фанни. «Интересно,— думал он,— как воспримет Фанни смерть Турханова? Ведь она явно симпатизировала ему. Пожалуй, надо заехать к ней, рассказать обо всем. Пусть знаменательную новость узнает из первых уст».
Хотя было еще рано, но девушку он застал на ногах.
Доброе утро, Фанни! — поздоровался он.— Куда это ты собралась так рано?
На службу,— недовольным голосом ответила Фанни.— Не знаю, что там стряслось, но дежурный три раза позвонил по телефону.
А ты не слушала радио?
Не имею привычки с утра заниматься политикой.
Напрасно,— неодобрительно посмотрел на нее шеф.— Никогда не мешает быть в курсе последних событий. Включи–ка, как раз в это время должны передавать местные новости.
Девушка включила. По городской сети передавали сообщение о бегстве большой группы опасных преступников. Населению предлагалось о всех подозрительных лицах немедленно сообщать в полицию. «За каждого пойманного бандита будет выдана награда,— вещал голос диктора.— Укрыватели и иные пособники будут привлечены к суровой ответственности по законам военного времени...»
— Вот видишь, милая, какая опасность надвигалась на нас, а ты и не подозревала. Впрочем, уже приняты необходимые меры предосторожности. Многие беглецы захлебнулись, в своей крови, а остальных ожидает та же участь,— с явным злорадством процедил он сквозь зубы.
У Фанни сжалось сердце. «Неспроста затеял он этот разговор, ох, неспроста,— со страхом подумала она.— Наверняка хочет сообщить мне какую–нибудь неприятность».
Чтобы не обнаружить свою тревогу, она попыталась прикинуться равнодушной:
Какое мне дело до твоих беглецов?
Рад за тебя, милая,— не без ехидства улыбнулся Иммерман.— Поверишь ли, я боялся, что печальная судьба некоторых из беглецов может задеть тебя за живое. Слава богу, теперь за тебя я совершенно спокоен.
Ну что же, раз начал, то договаривай,— потребовала девушка, окинув его сердитым взглядом.— Чья же это судьба может задеть меня за живое?
Рудольф открыл свой портфель, не спеша достал оттуда куртку из дерюги, развернул ее так, чтобы можно было разобрать личный номер арестанта, нашитый на спине и на груди, и спросил:
— Узнаешь?
Номер на груди весь был залит кровью, и разобрать отдельные цифры не представлялось возможным, зато номер на спине, несмотря на следы крови, не вызывал сомнения. «68290 — это же личный номер Турханова»,— с ужасом вспомнила Фанни.
Вы его убили? — тихо спросила она, переходя с дружеского «ты» на официальное «вы».
Он сам подставил свою голову под пулеметный огонь. Я нашел его у самой сторожевой вышки изолирблока, где в эту ночь произошло восстание хефтлингов. Очевидно, он был в числе тех головорезов, которые годами руками атаковали пулеметную точку. Я знаю, что ты .жалеешь его, но поверь мне, я не хотел такого конца...
Фанни не слушала его. Ей страстно захотелось своими глазами посмотреть на Турханова, сказать ему последнее «прости».
— Где он сейчас? — спросила она.— Вы можете мне показать его?_
— Не могу,— пожал плечами Рудольф.— Вместе с другими трупами его при мне отправили в лагерный крематорий. В память о нашей неудачной попытке спасти его я только выпросил у могильщиков эту куртку. Хочешь, я ее оставлю у тебя?
— Благодарю, не надо,— отказалась Фанни.— Я еще не дошла до фетишизации одежды покойников. Пусть этим делом занимаются сами убийцы.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
О результатах последней встречи с Турхановым Фанни рассказала Рунге, а тот еще 2 февраля успел сообщить об этом Соколову через подпольщиков из «Голубого Дуная». Подпольщики ждали, что Турханова с тремя товарищами 3 февраля фашисты доставят в имение помещика Хофбауэра, в ночь на четвертое или пятое февраля они должны были бежать из–под стражи и присоединиться к десантникам, поджидающим их в сенном сарае на краю ближайшего леса. На этот раз десантники не сомневались в успехе. Но утром, когда из передачи местного радио стало известно о бегстве большой группы заключенных, Альфред серьезно задумался.
«Ни к чему хорошему это не приведет,— решил он.— Дороги в окрестностях Маутхаузена наверняка будут перекрыты, начнутся облавы и обыски, прочешут леса и сады. Товарищи, находящиеся в сенном сарае, могут оказаться в безвыходном положении. Надо немедленно предупредить их об опасности. Что, если съездить к ним под видом совершения лыжной прогулки?»
Мысль эта ему понравилась, и он с первым же поездом выехал на станцию Маутхаузен. С этого же момента начались неприятности. В пути следования у пассажиров дважды проверили документы, а третий раз Рунге подвергся проверке на станции, когда он сошел с поезда.
— По какому поводу приехали сюда? — спросил у него жандармский офицер, проверив документы.
— По своему обыкновению, хотел совершить лыжную прогулку,— ответил Рунге.— Врачи прописали. Говорят, что помогает таким инвалидам, как я, восстановить силы.
Жандарм с удивлением посмотрел на Альфреда.
Разве вы сегодня не слушали радио? — спросил он.
Нет,— пожал плечами Рунге.— Какое–нибудь важное сообщение о положении на фронтах?
Не то,— махнул рукой жандарм.— Ночью из лагеря бежало много заключенных. По всей округе объявлено чрезвычайное положение. Даже местным жителям выход из домов разрешается только по специальным пропускам. Пока не поздно, лучше вернитесь к себе в Линц.
Спорить с ним было бесполезно, да, пожалуй, и небезопасно. Пришлось с обратным рейсом того же пригородного поезда возвратиться в город Сменив лыжный костюм на обычную одежду, Рунге поспешил в «Голубой Дунай». Официантка, через которую он поддерживал связь с подпольщиками, как всегда, встретила его приветливо и положила перед ним меню.
Могу я встретиться с кем–нибудь из наших? —спросил он тихо.
Они еще не вернулись,— сообщила официантка —Если все обойдется благополучно, мы ждем их завтра вечером или к утру следующего дня.