Страница 80 из 102
— Благодарю вас,— сказал шеф гестапо, когда блок–фюрер передал ему Турханова.— Подождите в дежурке. Я вас задержу не больше часа.
Ротенфюрер отдал честь, стукнул каблуками и скрылся за дверью, а Иммерман обратился к Турханову.
— Прошу садиться,— сказал он, указывая рукой на табуретку.— Сразу приступим к делу. Фройлен, переводите...
Неожиданный стук в дверь не дал закончить ему –начатую фразу. .
— Что за черт! — с деланным возмущением выругался гестаповец.— Хорошо, войдите!
В камеру вошел один из помощников дежурного.
Герр штандартенфюрер! — обратился он к гестаповцу.—Вас просит к себе господин комендант лагеря.
Сейчас приду. Вы тут посидите. Я скоро вернусь,—пообещал Иммерман, но, подумав немножко и глядя на переводчицу, добавил:—Может быть, позвать охрану?
Обойдусь без охраны,— ответила Фанни.— А если понадобится, позову сама.
Иммерман хотел было еще что–то сказать, но тут же передумал и, схватив портфель, поспешил за посланцем коменданта. Прождав с минуту, Фанни выглянула в коридор, чтобы убедиться в отсутствии посторонних. Там действительно никого не оказалось. «Пока соблюдает наш уговор,— подумала она и плотно закрыла дверь.— Посмотрим, что будет дальше».
Турханов с любопытством следил за ней.
Сердечный привет вам от меня и от ваших друзей!—прошептала девушка, подойдя к полковнику.
От каких друзей? — насторожился Турханов.
Вместо ответа Фанни отвернулась, достала из лифчика вчетверо сложенный лист бумаги, развернула его и подала Турханову.
— Прочтите и узнаете...
Записка была написана на родном языке Турханова хорошо знакомым почерком, и если бы даже отсутствовали условные знаки шифра, он все равно не стал бы сомневаться в подлинности письма.
— Где он? — шепотом спросил полковник.
Кто? — спросила Фанни, тоже переходя на шепот.
Тот, кто написал это.
Не знаю. Меня попросили только показать вам это и спросить, согласны ли вы делать так, как написано здесь.
Ваш шеф в курсе дела?
Нет. Он думает, что вы будете действовать согласно его плану, о котором он говорил вам в прошлый раз, а я должна была уговорить вас принять этот план.
То есть уговорить меня дать ему подписку?
Да. Если вы согласитесь, то я уполномочена сообщить вам некоторые дополнительные детали плана ваших друзей.
А вы уверены в том, что он будет соблюдать условия игры?
—Не совсем. Но в этом нет особой необходимости. Вам надо только добраться до имения Хофбауэра, а там вы начнете действовать не по его плану.
Турханов задумался. За считанные секунды он мысленно еще и еще раз пережил то, что предстояло ему практически пережить в ближайшее время.
Я принимаю предложение товарищей, изложенное в письме,— еле слышно проговорил он.
Тогда взгляните на план местности. Вот ваш лагерь, а вот и имение Хофбауэра. После перестрелки и убийства охранника на грузовой машине вас повезут к швейцарской границе, но, как только отъедете на несколько километров, вы свяжете шофера с переводчиком, выбросите их из машины, а сами вернетесь в этот лес,— показала она на схеме.— Там уже побывали ваши товарищи. На опушке леса имеется сарай для сушки сена. Там вы встретите верных людей, о которых сказано в письме. Они доставят вас в безопасное место. Постарайтесь хорошенько запомнить местность.
Создавать определенное представление о местности по топографической карте для военного человека дело привычное, Турханов легко запомнил все ориентиры, нанесенные на плане местности, и мысленно уже представлял, как они будут пробираться ночью к сараю для сушки сена. «А там друзья, там долгожданная свобода! Наконец–то я снова буду распоряжаться собой, как все люди»,— подумал он.
—■ Запомнил все. Если не помешают непредвиденные обстоятельства, и сенной сарай, и людей, поджидающих нас там, могу найти с закрытыми глазами,— заверил полковник.
— Тогда верните мне письмо. Оно вам больше не понадобится, а если попадет в чужие руки, может привести к неприятным последствиям.
Турханову не хотелось расстаться с, письмом, но он знал, что хранить его негде, да, пожалуй, и незачем. Поэтому, взглянув на скопированный с карты план местности в последний раз, аккуратно сложил письмо и вернул его девушке. Та поспешила спрятать его.
От души благодарю вас. Вы еще больше укрепили во мне веру в людей, а это для человека в моем положении имеет несоизмеримую ценность. Хотелось бы мне вам тоже сделать что–нибудь приятное, но, как говорится, рад бы в рай, да грехи не пускают.
Не отчаивайтесь! — ласково улыбнулась девушка.—Вам еще представится много случаев делать людей счастливыми.
Вместо «людей» ей хотелось сказать «меня», но скромность не позволила. Впрочем, от Турханова все равно не ускользнул основной смысл ее пожелания, и он мысленно поклялся, что при первой же возможности достойно вознаградит ее.
Время, О1веденное Иммерманом на «обработку» Турханова, пролетело незаметно. Из коридора донеслись звуки шагов и человеческие голоса.
— Кажется, идут к нам,— прошептала Фанни.— Следующий раз встретимся в другой обстановке. До скорого свидания, друг мой!
Турханов не успел ответить. Резким движением открыв железную дверь, в камеру вошел шеф гестапо. Ему хотелось казаться спокойным, но глаза сразу выдали его: они так и впились в лицо девушки, словно хотели уловить не только знакомые черты, но и высветить ее душу.
Чувствуется, вы тут даром не теряли времени,—заговорщически подмигнул он переводчице.— Могу я надеяться?
Я уговорила его. Но вы спросите сами. В присутствии чужестранца у порядочных людей не принято переговариваться на непонятном ему языке,— заметила девушка.
Хорошо,—согласился Иммерман.— Тогда спросите у него от моего имени о подписке.
Переводчица спросила.
Обязательство о сотрудничестве с гестапо я подпишу по прибытии в имение Хофбауэра,— ответил Турханов.
Почему не здесь? — насторожился гестаповец.
— Не мне рассказывать вам об условиях содержания заключенных в изолирблоке. Жизнь человека там всегда висит на волоске и может оборваться в любую минуту. Яне враг самому себе, чтобы подписать перед смертью материалы, компрометирующие мое доброе имя,— спокойно ответил полковник.
Лицо гестаповца вспыхнуло гневом. С каким удовольствием растерзал бы он упрямого противника, но сознание ответственности за начатое дело удержало его от необдуманных действий. «Черт бы его побрал! — мысленно выругался он.— Ему не откажешь в способности учитывать все обстоятельства. Ничего не поделаешь, придется с ним согласиться».
Пускай будет по–вашему,— согласился он.—Людей, которые должны бежать с вами, вы подобрали?
Выразили согласие трое. Четвертого пока не нашли.
Переводчика? Который должен пострадать при перестрелке?
Да. У старосты блока есть два переводчика. Одного зовут Адамом, другого Володькой. Оба поляки.
Берите любого. Поляков нам не жалко. Соответствующее распоряжение поступит через блокфюрера. Завтра во время утренней поверки он объявит перед строем вашей сотни о том, что для работы вне лагеря требуются три электрика и один переводчик, владеющий русским и немецким языками. Запишитесь у них сами и назовите переводчика. Вам выдадут рабочую одежду и доставят в имение господина Хофбауэра. Об остальном договоримся там. Все вам ясно?
Хотелось бы задать один вопрос,— начал полковник.
Хоть десять,— перебил его Иммерман.
Вы говорили, что при перестрелке с охраной должны пострадать обе стороны. Скажите, неужели вам не жалко своего? — не без ехидства спросил Турханов.
Иммерман засмеялся.
— Немцы — расчетливые люди, никогда под удар своих не подставляют. Вас будут охранять словаки. Так что в выборе кандидата в покойники не стесняйтесь...
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Как и в прочие дни, 2 февраля 1945 года фашисты могли гордиться своими достижениями: за день в изолирблоке было замучено 35 и искалечено около 40 человек. Сложив трупы в штабель и загнав живых в тесные помещения мрачного барака, эсэсовцы с чувством исполненного долга удалились в свою казарму. С этого момента вся власть в блоке смерти перешла в руки блокового. Обычно он не уходил спать, пока не раздавит своими коваными каблуками несколько узников. На этот раз он не стал дожидаться, когда штубендисты уложат всех спать, последний раз бросил на заключенных презрительный взгляд, свирепо прорычал какое–то ругательство на немецком языке и под защитой двух телохранителей–голландцев гордо удалился в служебное помещение. Через некоторое время, воровато оглядываясь по сторонам, туда же скрылся Михаил Иханов. День выдался тяжелый. Погода была ужасная. С утра дул сильный северный ветер, превратившийся к вечеру в настоящую снежную бурю. К тому же узников двадцатого блока не кормили по четным дням. Казалось, люди, измученные голодом и холодом, попав в закрытое помещение, должны были бы, по обыкновению, свалиться на пол и уснуть, забыться, но почему–то никто не хотел спать. Что–то странное происходило в блоке смерти. Турханов заметил это еще днем, когда ротенфюрер привел его из бункера политабтайлюнга после встречи с Иммерманом. Вид у хефтлингов был возбужденный, глаза у многих горели неукротимым огнем. При первой же возможности люди между собой тихо перешептывались, что–то сообщали друг другу, с чем–то соглашались, а иногда и спорили. Но полковник, занятый собственными заботами о предстоящем побеге, тогда не придал особого значения странному поведению заключенных. Правда, он хотел было поговорить об этом со своими новыми друзьями, но ни во время издевательской зарядки, ни когда играли в «печку», ему ни разу не удалось приблизиться к ним. Только теперь, когда в штубе А заключенные остались одни, к нему неожиданно подошел Стефан.