Страница 49 из 102
Ободренный такой мыслью, Рунге вошел в сад, где уже дети играли в снежки.
Мягкий климат Верхней Австрии позволяет наслаждаться игрой и в декабре. Только утром еще мела метель, к обеду ветер затих, выглянуло солнышко и с крыш закапала капель.
Давайте сделаем снеговика,– предложила Эрика.
Можно и снеговика,– согласился Рунге. – А рядом поставим снегурочку. Идет?
Идет! – согласились дети и начали катать из мягкого снега круглые комья.
Естественно, у Альфреда получился самый большой ком. На него поставили ком поменьше, сделанный Эрикой, а на самый верх водрузили самый маленький, что явился результатом усилий пятилетнего Макса. Точно таким же образом установили рядом еще три кома.
Но они не похожи на людей,– с огорчением заметила Эрика.
Подожди немного, и они станут похожими на нас,– успокоил ее Рунге.
Сам сделал из дерева нож, взял кусочек угля и начал отделочную работу. Австрийцы всегда увлекались искусством. Они, уверяли, что гениальные композиторы, самые талантливые музыканты и лучшие художники могут родиться и творить только на берегах голубого Дуная. Рунге тоже в юности увлекался живописью, лепил из глины великолепные фигуры. Некоторые из его ученических работ попали в школьный музей, а портрет директора гимназии, написанный им акварелью, до сих пор украшает учительскую. Вспомнив об этом, Альфред решил сделать не просто безликие снежные фигуры, а постарался придать им черты конкретных людей. Как ни странно, первым это заметил маленький Макс, а не гувернантка или семилетняя Эрика, которые внимательно следили за работой «скульптора».
4– Смотрите, смотрите! – закричал малыш. – Это не снегурочка, а наша мама!
– В самом деле, вылитая фрау Крамер,– удивилась Шарлотта.
Путем умелого подбора красок снеговика Рунге «одел» в форму эсэсовского генерала, а над верхней губой нарисовал узенькие черные усики.
А это наш папа! – воскликнула Эрика.
Да, это он,– подтвердила гувернантка.
Почему у него такое злое лицо? – спросил Макс, с недоумением разглядывая снеговика с разных сторон.
Что ты мелешь, скверный мальчишка! – возмутилась Шарлотта – Герр Крамер был лучшим человеком во всей Австрии Такого храброго, доброго и отзывчивого человека теперь уж днем с огнем не сыщешь.
Вы его знали? – спросил Рунге.
– – Всего один месяц, когда он в сорок втором году приехал на побывку.
В это время раздался автомобильный гудок, раскрылись чугунные ворота, и во двор бесшумно вкатил шикарный «мерседес».
Приехали! Приехали! – запрыгал маленький Макс
Тетя Фанни! Мама! – закричала Эрика. – Подойдите сюда. Кого напоминают вам эти фигуры?
Магда сначала представила свою сестру Альфреду, потом все трое подошли к снежным фигурам и начали разглядывать их.
Удивительно! – воскликнула Магда – Мы с ней как близнецы.
Это только кажется. В душе ты холоднее своей снежной копии,– засмеялась Фанни.
А он похож на папу? – спросил Макс, указывая на фигуру генерала.
Похож, сынок, очень похож. Но в жизни он был строже, чем здесь,– пробормотала про себя Магда, разглядывая снеговика.
А мадам Шарлотта говорит, что он был добрый,– возразил Макс. – Мама, почему она говорит так?
Слова сына напомнили Магде некоторые неприятные события, и она покраснела. К счастью, никто из присутствующих не заметил этого.
– Есть, сынок, такое правило: о мертвых говорят хорошее или ничего не говорят. Мадам Шарлотта знает это правило. Вы еще побудьте здесь с тетей Фанни и с гувернанткой, а мы с дядей Альфредом съездим в военную комендатуру,– сказала Магда так, чтобы все слышали.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Магда в городе неожиданно стала самой популярной женщиной. Когда–то ее знали только родственники да, друзья дома, а теперь кланялись все. «Боже мой, в каком обществе мы живем! – полушутя–полусерьезно жаловалась она сестре. – Чтобы быть знаменитой, вовсе не нужно совершать подвиги, а достаточно стать вдовой самоубийцы». – «Но только не простого самоубийцы, а национального героя»,– поправляла ее Фанни. «Да еще герой ли он? Что–то на него не похоже»,– сомневалась Магда. «Тихо! – останавливала ее сестра. – С такими понятиями не шутят». – «Понимаю,– оправдывалась вдова. – Но мне все это надоело. Стоит мне появиться на людях, как сразу же начинают глазеть словно на диковинку, да еще шепчут так, что слышно за километр: «Какая печаль у нее на лице. Как переживает, бедная!.. Не женщина, а святая! Настоящий ангел во плоти!»
Но когда молодой офицер, дежуривший по комендатуре, широким жестом раскрыл входную дверь, она впервые обрадовалась своей популярности. Рунге хотел было предъявить документы, но дежурный предупредил:
– Не требуется. Звонил штандартенфюрер Иммерман. Комендант вас ждет в своем кабинете.
Час назад Рудольф Иммерман действительно сообщил военному коменданту о предстоящей явке для регистрации отпускных документов гауптштурмфюрера Рунге.
– Какого Рунге? – удивленно воскликнул комендант. – Не адъютанта ли покойного бригаденфюрера Крамера? Но, насколько мне помнится, говорили, что они оба погибли смертью храбрых.
Погиб командир дивизии, а его адъютант был только ранен.
Недоставало одного – чтобы сам Крамер явился ко мне для регистрации документов,– захихикал в трубку комендант.
Не кощунствуйте! – оборвал его шеф гестапо. – Обстоятельства гибели Крамера нами тщательно проверены. Проверены также документы его адъютанта. Вся кие сомнения неуместны...
Военный комендант города толстый подполковник Фишер Рудольфа Иммермана знал еще тогда, когда они жили в Германии и учились в одной школе, но потом их пути разошлись. Фишер после окончания гимназии пошел в военное училище, а куда делся Иммерман, он не знал. Прошло восемь лет, и они снова встретились, но уже не в Германии, а в Австрии, после ее присоединения к фашистской Германии. Фишер тогда командовал батальоном вермахта, а Иммерман формировал штурмовые отряды из местных фашиствующих хулиганов. В первое время они встречались друг с другом как старые приятели, но их пути снова разошлись в разные стороны: Фишера отправили завоевывать Польшу, где он был тяжело ранен, а Рудольф остался в Линце и быстро пошел в гору. Когда тяжелораненый Фишер на последнем самолете санитарной авиации покинул агонизирующую армию фельдмаршала Паулюса, а затем после излечения в разных госпиталях вернулся в Линц, Иммерман уже был шефом местного отделения гестапо в звании штандартенфюрера СС. «Дуракам всегда везет,– злобно подумал тогда Фишер, узнав о блестящей карьере своего однокашника. – Был последним учеником в классе, а теперь стал шишкой! И все благодаря миллионам брата». С тех пор он без видимой причины исполнился чувством ненависти к своему счастливому однокашнику. Как хотелось завистливому Фишеру досадить этому безмерно гордому Иммерману! Но силы у них были слишком неравными. Перед шефом гестапо дрожали даже сильные мира сего, а перед армейским офицером–инвалидом, только из милости и острой нехватки полноценных кадров оставленным на тыловой службе, не хотели смиряться даже пьяные дебоширы из нижних чинов в случае задержания их во время самовольной отлучки.
Телефонный звонок Рудольфа оживил Фишера. «Не иначе как он протежирует этому Рунге,– задумался комендант. – Иммерман не такой человек, чтобы попусту тратить свое время. Очевидно, в чем–то он заинтересован, но в чем? Сказал, что Рунге придет сюда в сопровождении фрау Крамер. Допустим, она хлопочет за бывшего адъютанта своего мужа. Ничего странного в этом не вижу. Но при чем же тут Иммерман? Не задумал ли он завладеть сердцем прекрасной вдовушки? Что ж, это похоже на братьев Иммерман, один разбогател, ограбив собственную жену–еврейку, другой, должно быть, хочет прославиться, сблизившись с вдовой национального героя. Какое бесстыдство! Фатерлянд в опасности, а Иммерманы в это время устраивают свои грязные делишки, пользуясь высоким положением в обществе. Ну нет, это им так не пройдет! Мы испортим им настроение, напомнив о патриотическом долге истинных немцев».