Страница 13 из 15
Зигмунт. Держи, Владек, но, курва, кончай пить!
Владек. Зигмунт, я по ночам глаз не могу сомкнуть. Зигмунт, ко мне приходят Якуб Кац, Рысек, Дора с Игорьком… А ты, Зигмунт, хорошо спишь? Скажи честно…
Зигмунт. Давай сюда мою сотню, придурок!
Владек. Нет, Зигмунт, не волнуйся, курва, спи спокойно.
Зоська. Когда Люси пошла в школу, мы взяли кредит и купили домик в Нью-Джерси. И тут стряслась беда. Меня разыскал Абрам — не знаю, как это ему удалось.
Абрам. Зоська, подпиши вот эти документы — может, выйдет какой-нибудь толк. Может, тебе денег дадут. Это медаль «Праведник народов мира». Менахем за тебя в Израиле похлопотал. Видишь, не все евреи плохие, некоторые помнят добро и умеют за него отплатить.
Зоська. Уж он мне отплатил! В газетах написали, что во время войны я прятала евреев, и началось. «Ах, ты прятала евреев? Где же тогда их золото? Ты с ним спала, еврейская подстилка?!» Даже в больнице, умирая, муж не захотел помириться. На похоронах я узнала, что его отец был еврей, погиб в Треблинке. Тут уж я вообще перестала что-либо понимать…
Менахем. В 1967 году меня призвали в армию. Я руководил авторемонтной базой. В чине капитана.
Зигмунт. В конце шестидесятых, через ветеранские организации, я стал ходатайствовать об экстрадиции Менахема. Впустую — оказывается, Израиль не выдает своих граждан. Так что же — этот палач-гэбэшник останется безнаказанным?
Менахем. 22 мая 1970 года за завтраком мой сын Иаков сказал, что они будут писать классное сочинение про своих отцов. «А ты, папа — кто?» — спросил он. Я ответил, что сегодня я солдат, как все евреи. «Ладно, — сказал сын, — вырасту — тоже буду, как все евреи». В 7.45 Рут посадила Иакова в школьный автобус, который каждый день забирал детей из нашего квартала.
Зигмунт. Юрек учился блестяще. Овладел двумя иностранными языками. Английским и французским. В институте его очень хвалили. Еще студентом он выиграл конкурс на проект спорткомплекса. В начале июня досрочно защитил диплом, и профессор Хрыневецкий предложил ему место в своей архитектурной мастерской. Я гордился сыном и дал ему денег на двухмесячное путешествие по Франции, Италии и Греции. Он собирался уехать в июле. В конце июня они с приятелями отправились на неделю на озеро Вигры — поплавать на яхте.
Менахем. В 8.10 в Авивиме в автобус попал снаряд из гранатомета. Автобус взорвался. Погибло двое учителей и девять школьников, еще двадцать четыре были тяжело ранены. Террористы поливали автоматными очередями детей, которые пытались выбраться из горящего автобуса. Мой десятилетний сын погиб, спасая одноклассницу.
Зигмунт. 24 июня в полдень над озером Вигры разразилась гроза. Говорят, она продолжалась совсем недолго. Минут десять-пятнадцать. Яхта, на которой плыл Юрек с друзьями, перевернулась и затонула. Все выплыли. Кроме Юрека.
Абрам. 24 июня в полдень? Боже! Ровно через тридцать лет, после того как Зигмунт, Хенек и Рысек избили до смерти Якуба Каца на рыночной площади.
Хенек. Похороны были красивые, торжественные. Я произнес одну из лучших своих проповедей. Об Аврааме и Исааке. Ты не послал агнца, Господи! Исаак умер! Отчего ты испытываешь нас своим гневом? Отчего трепещут наши сердца? Юноша! Архитектор! Молодой специалист! Столько планов! Стремлений! Родители возлагали на него такие надежды! Он собирался в Рим — любоваться Колизеем! В Париж — увидеть Лувр! В Афины — насладиться видом Акрополя! Господи, ты не послал агнца, но мы помним, что агнец все же пришел к нам. Ты и есть тот агнец!
Марианна. Это было ужасно. Невыносимо. Я не могла его слушать.
Владек. Юрека хоронили в закрытом гробу. Говорят, лицо его обглодали угри.
Менахем. После похорон Рут сказала, что надо мной тяготеет проклятие, и бросила меня.
Владек. Жена Зигмунта попала в психиатрическую больницу в Хороще.
Менахем. Я попросил знакомого, чтобы связал меня с израильской разведкой. Меня принял подполковник. Я рассказал, кто я такой и что делал в Польше, сказал, что хочу наказать террористов, которые убили моего сына. Подполковник ответил, что прекрасно знает, чем я занимался в Польше, потому что в ящике его стола лежат десять заявлений с требованием моей экстрадиции. Да, им нужны профессионалы, но не маньяки. И велел мне продолжать то, что я так хорошо умею делать, а именно — ремонтировать танки. Разве что я предпочитаю вернуться к тракторам.
Хенек. После смерти Юрека Зигмунт изменился до неузнаваемости. А был элегантный мужчина, на шее всегда белое шелковое кашне… Он вышел на пенсию и совершенно отстранился от дел. Часами сидел у меня в плебании и молчал, уставившись в одну точку. Бог знает, что он там видел. Курил сигарету за сигаретой. Однажды сказал:
Зигмунт. Просрали мы свою жизнь, Хенек. Куда только смотрел Господь?
Менахем. Тем временем началась война Судного дня, и Эрец Исраэль едва не прекратил свое существование. Все решала техника. Оказалось, что мои танки, по сравнению с новыми советскими и американскими ракетами, — груда металлолома. В конце концов, все немного затихло и объявили мир. Я вернулся домой и вдруг осознал, что мне пятьдесят пять лет, и ничего нового жизнь уже не принесет. Я помылся, побрился, надел чистую форму, как следует запер дом, сел в машину, заправил ее самым дорогим бензином и поехал по направлению к Масаде. Изо всех сил давил на газ.
Абрам. В газете «Едиот» написали, что бордовый «форд-мустанг», двигавшийся с превышением скорости, упал с автострады, перевернулся, ударился о дерево и взорвался. Остался только обгоревший кузов. И оплавленные золотые часы Менахема. Больше ничего. Тысячелетняя олива не пострадала.
Хенек. Когда я узнал, что у Зигмунта инсульт, я сразу поехал к нему в больницу. Уход за ним был прекрасный. Зять делал все, что мог! А я вместе с дочерьми Зигмунта дежурил у его постели день и ночь.
Владек. Ну разумеется — боялся, как бы он не проговорился перед смертью.
Марианна. Все-то ты знаешь.
Хенек. В последние минуты жизни с Зигмунтом произошло что-то странное. Он задрожал, заметался по кровати. Из глаз покатились слезы.
Владек. На памятник из черного мрамора пошло, кажется, все наворованное еврейское золото.
Марианна. А тебе завидно?
Хенек. Смерть Зигмунта потрясла меня. Memento mori. Примерно так я это воспринял. Я понял, что перед лицом смерти все наши дела ничтожны и в конечном счете значение имеют только высшие ценности: отчизна, честь, вера. Словно в подтверждение этих моих мыслей Бог послал нам Папу-поляка и профсоюз «Солидарность». Я решил, что пробил мой час. Стал организовывать детские католические лагеря, устраивал семинары, встречи. Не ради занудной пустой болтовни — нет, по примеру Святого отца, моего ровесника, я помогал подросткам искать Бога во время походов по горам, на байдарках, в долгих ночных беседах.
Зоська. В 1981 году, при «Солидарности», я купила турпоездку в Польшу. Приобрела пару приличных шмоток в «Чемпионе». И села в самолет. Боже, видели бы вы эту свободную Польшу! На полках — уксус и репчатый лук. У нас было несколько свободных дней, так что я решила навестить родные места. Договорилась с одним таксистом — за twenty dollars [13]он согласился возить меня, куда ни попрошу. Мы поехали на мельницу. К Марианне и Владеку. Они выглядели стариками. Без конца ругались. Когда Марианна на минуту вышла, Владек сказал:
Владек. Видишь этот еврейский бардак? Если бы не я, мы бы заросли грязью.
Зоська. А что с вашей мельницей?
Владек. Не окупается. Мы отказались от нее, зато получаем пенсию.
Зоська. Когда Владек вышел….
Марианна. Знаешь, Зоська, если бы мне сказали, какая жизнь меня ждет, я бы сама пошла в тот овин с остальными.
13
Двадцать долларов (англ.).