Страница 4 из 112
– Я буду вам очень обязана, сэр, – сказала Мод ему вслед, но он уже не слышал ее.
– Миледи, я поеду на упряжной, – сказал Джон Потингтон, бледный, как смерть, но старательно бодрящийся.
Девушка с сомнением посмотрела на его висящую на перевязи руку, кивнула, понимая, что выбирать не из кого – Томас не мог ехать верхом. Для самой Мод в повозке уже не было места, и она направилась было к своей кобыле, как вспомнила о ларце, забытом в кустах, без которого чуть не уехала, а ведь в нем лежали почти все ее деньги и драгоценности.
После короткого переполоха, связанного с поиском ларца, он был найден и надежно упрятан в сундук. Мод накинула на себя подбитый мехом плащ, надела перчатки и с помощью Потингтона села на лошадь – смирную гнедую арабку, специально подобранную для дочери сэром Уильямом и обученную ходить под дамским седлом. Затем арендатор взобрался в седло упряжной лошади и тронул повозку с места.
Кардоне ехал впереди эскорта, отправив Бертуччо замыкать его. Охрана невелика, но он уповал на то, что стрела редко попадает в одно и то же место, а сипуха, что вновь хрипло известила о своем неизменном присутствии, жаждала не крови младенцев, а всего лишь пару-тройку мышей, что попрятались по лесным норам. Кардоне бывал в этих местах очень давно. С тех пор прошло более десяти лет, но для дорог, проложенных еще римлянами, этот срок был равен мгновению. По его расчетам, поворот в сторону Лода должен быть где-то неподалеку, но память и ночь вполне могли подвести. Хоть бы луна – божий светильник – не подвела! Он оглянулся – леди ехала позади него, понурившись, словно засыпала от усталости и пережитого. Ее кобыла гнедой масти с тонкой светлой проточиной на морде, дорогая, арабских кровей, определил Кардоне, шагала, покачивая головой, словно укачивая хозяйку. Повозка, тяжело поскрипывая колесами, тянулась следом, за ней – целый табун лошадей всех мастей.
«Разжились лошадьми, можно продать в Кембридже, – усмехнувшись, подумал Кардоне. – Хоть какая-то выгода со всего этого дела».
Не ко времени задумавшись о выгоде, вспомнив о Корбридже, покинутом не по своей воле Эйдоне и превратностях судьбы, Кардоне чуть не пропустил поворот, лишь каким-то чутьем сообразив, что он где-то рядом. Он развернул рыжего и махнул рукой, подавая знак, что пора сворачивать на боковую дорогу, которая светлой песчаной полосой угадывалась меж темными стволами дубов.
Монастырь Англси, вернее, то, что осталось от него после деятельности комиссаров, вооруженных королевским указом о выявлении «имеющихся грехов, порочного и мерзкого образа жизни» монастырских клириков, располагался в деревне Лод. Основали его братья-августинцы в те далекие времена, когда страной правил сын великого нормандца Вильгельма Генрих Боклерк[19], тот самый, что всю жизнь имел пристрастие к наукам, сгноил в застенках родного брата, потерял в морской пучине сына и, как и ныне правящий его тезка, остался без наследника.
Спешившись возле внушительных для столь скромной обители ворот, Кардоне стукнул тяжелым кольцом раз, другой, третий.
Леди, подъехав к воротам, взволнованно спросила:
– Что, они не откроют? Не примут нас?
– Не волнуйтесь, леди, откроют, – бросил Кардоне.
«Неужели женщинам так необходимо задавать глупые вопросы?»
Ждать пришлось довольно долго, пока не открылось небольшое окошко, в котором показалось заспанное лицо пожилого привратника.
После недолгих переговоров, они были впущены во двор, но здесь их ждало разочарование: здешние обитатели уже в полной мере испытали на себе тяжесть реформаторской деятельности короля.
– В обители осталось всего пятеро братьев да отец-настоятель, аббат Доусон – он, к несчастью, тяжело болен. – сообщил помощник настоятеля, отец Брайен, вышедший к путникам. – Мы не можем принять ваших раненых, у нас их даже негде разместить, вам лучше ехать в город… Мы здесь уже не хозяева. Многие братья покинули нас в поисках иного крова, а мы из милости доживаем последние дни. Но предать земле убитых – наш долг. Я подниму братьев…
Вскоре разбуженные монахи запрягли телегу и в сопровождении весьма недовольного своей ролью Бертуччо отправились за телами разбойников. Отец Брайан осмотрел раны Роджера, признал их серьезными и требующими помощи опытного врача.
– Далеко ли отсюда до Кембриджа? – спросила у него Мод после того, как рассказала обо всем, что случилось с ними на дороге. Предстоящий им путь в эту нескончаемую ночь пугал ее.
– Всего шесть миль, дитя мое, вы быстро туда доберетесь, ничего не страшась с таким защитником, – монах, уже наслышанный о происшедшем, посмотрел на внушительную фигуру джентльмена, сидевшего на скамье с закрытыми глазами. – Господин по виду настоящий воин, уж он-то легко справится с любыми вашими обидчиками.
«Он-то справится… если не бросит нас здесь одних», – с тревогой подумала Мод и предложила отцу Брайану взять лошадь в виде благодарности за оказанную помощь раненому и погребение убитых. Когда обрадованный щедростью леди монах ушел за лошадью, она собралась с духом и направилась к своему спасителю. Остановилась перед ним, не решаясь его тревожить. Он дремал, привалившись к стене, прядь волос упала на лоб, золотая серьга поблескивала в ухе…
– Могу ли я попросить вас, сэр? – начала Мод, дотронувшись до его рукава и отчаянно волнуясь. – Помогите нам добраться до Кембриджа!
Пока во дворе царила эта совсем не ночная суета, Кардоне устроился на каменной скамье возле ворот, чертыхаясь про себя по поводу вновь разболевшейся спины и утекающего времени. Боль не уходила, и он подумал, что неплохо было бы сейчас покурить того чудного индейского зелья, которое дарило терпкий вкус, облегчение от боли и легкое кружение в голове, но все запасы иссякли еще по пути к родным берегам. Ему вдруг невыносимо захотелось спать, но из дремоты его вывел женский голос:
– Помогите нам добраться до Кембриджа!
Мягкий и глубокий голос, грудной, словно воркование горлицы.
Он взглянул в лицо юной женщины, обращенное к нему. В смутном свете оно казалось совсем бледным, чуть голубоватым, а глаза – огромными и черными.
«Она, кажется, красива», – отметил Кардоне, поднимаясь со скамьи и морщась от вновь резанувшей боли.
– Вы либо чрезмерно отважны, либо неумеренно безрассудны, мадам! Опрометчиво пускаться в такой далекий путь и путешествовать по ночам.
Мод покорно выслушала его отповедь. Конечно, он был прав, но она не собиралась оправдываться перед ним, ссылаясь на особые обстоятельства, вынудившие отправиться в путь с таким маленьким эскортом.
Она не могла рассказать, как ее отец в честном поединке убил королевского комиссара и был за то обвинен в государственной измене, арестован и увезен в Тауэр. И что из-за поднявшихся в графстве волнений ей пришлось оставить слуг в Боскоме, чтобы было кому защитить поместье от грабежей, поэтому с собой в дорогу она смогла взять лишь несколько человек. Конечно, такого количества охраны было недостаточно, но Мод надеялась на лучшее, и за ту неделю, что они были в пути, все складывалось удачно. Она уже почти уверовала в благополучное завершение их путешествия, когда вдруг этой ночью они подверглись неожиданному нападению.
– Да, вы, конечно, правы, – сказала Мод, когда он замолчал. – Так могу ли я надеяться, что вы поможете нам? Ведь вы тоже едете в Кембридж? – спросила она, и вдруг, осененная новой идеей, предположила: – Или, может быть, вы держите путь в Лондон?
В Кембридже ей придется нанять новых людей для сопровождения, но почему бы не попросить этого джентльмена доставить их в город?[20] Может быть, посулить ему щедрое вознаграждение? Он не производил впечатления состоятельного человека, хотя лошадь под ним была добрая и стоила немало. Что, если он потратил на нее почти все деньги, что у него были? – Если вам с нами по пути… Мы едем в город, и… и вы… вы не откажетесь сопроводить нас? Я заплачу за неудобства! – с жаром добавила она и поправилась, дабы незнакомец не узнал, какие ценности она везет с собой, и тем не был введен в искушение:
19
Генрих I по прозвищу Боклерк (1068—1135) – король Англии (1100—1135), младший сын Вильгельма Завоевателя. По легенде, Генрих I был хорошо образован, за что и получил свое прозвище (фр. Beauclerc – хорошо образованный).
20
Так в те времена называли Лондон.