Страница 33 из 112
Стукнула дверь, и сам обладатель ныне изрядно поредевших кудрей наконец явился перед Ральфом. Генри остановился, лицо его в полумраке гостиной вдруг сделалось бледным, словно засветилось воском. Голос прозвучал на высокой ноте и опал гулким кашлем.
– Ральф? Это ты, Ральф?
– Да, это я, Генри.
Что-то дрогнуло внутри. Ральф был зол на брата, чертовски зол, но они не виделись тринадцать лет, и этот худощавый мужчина с одутловатым лицом был тем самым Генри, с которым они мальчишками убегали от надзора воспитателей, стреляли уток на озере и подглядывали за деревенскими девушками.
Ральф шагнул к брату. Тот тоже сделал шаг вперед. Сейчас они стояли совсем близко друг от друга – протянуть руку и обняться, почувствовав тепло братской встречи. Младший сделал еще шаг и… вспомнил о Корбридже и своем унижении.
– Ты вернулся, через столько лет! – высокая нота в голосе Генри сменилась надтреснутым фальцетом. – Мы… я думал, что тебя уже нет в живых!
Они все же сошлись и похлопали друг друга по плечам, словно и тот и другой проверял, действительно ли видит перед собой живого брата.
– Да, я, как видишь, жив, чему и сам весьма удивляюсь, – сказал Ральф, когда настороженное приветствие закончилось. – И рад, что ты здравствуешь и процветаешь.
Он разглядывал Генри, пытаясь уловить, собрать знакомые черты в его лице. Злость, которой он кипел, мчась в Лондон с севера, поутихла – сейчас, увидев столь изменившегося брата, он вдруг почувствовал, что вернулся… в семью.
– Я был бы не прочь сдвинуть кубки за встречу, Генри, – сказал он.
– Кубки, да, – Генри встряхнул рукой, которой только что прикасался к запыленному джеркину брата, и позвонил. Через мгновение на пороге гостиной вырос лакей. – Подайте нам… кубки и вино, – он покосился на Ральфа, – или нет, лучше эля. Эль тебе, наверное, привычней? Присаживайся, – граф подвел брата к низкому столу темного дуба, вокруг которого стояли четыре кресла, украшенные изящной резьбой.
Поправив вышитые манжеты рубашки, откинул подол ярко-зеленого бархатного джеркина и сел первым. Он никогда не забывал о своем титуле.
– Расскажи, сэр Ральф, где ты пропадал столько лет. И что подвигло тебя наконец-то вспомнить о родном крае, о семье.
– Это долгий рассказ, – сказал Ральф, усаживаясь в кресло напротив и наблюдая, как лакей расставляет на столе кружки, кувшины с элем и блюда с закусками: холодная оленина, ломти жареной баранины, тонко, не по-английски, нарезанный хлеб.
– За встречу, милорд! – провозгласил он, не дожидаясь, когда граф по праву старшинства начнет речь. – За встречу и за семью!
– За встречу, – эхом повторил граф, отхлебнув несколько глотков эля. – И за семью. Тогда ты так неожиданно уехал, Ральф. – Генри поставил серебряную кружку на стол. – Даже не попрощался.
Глаза братьев встретились, скрестились, словно, пока еще деревянными игрушечными мечами, они испытывали, прощупывали намерения и силу друг друга. Старший брат отвел взгляд первым.
– Ты помнишь, что я не попрощался? – спросил Ральф. – Столько лет прошло.
Он лукавил. Вряд ли можно было забыть этот отъезд-бегство от женитьбы по воле отца, от брата, который лишил его должности смотрителя Восточных границ[48], от самого себя…
– У меня были на то причины, как ты, надеюсь, помнишь, милорд. И, вернувшись, я обнаружил, что ничего не изменилось, твои намерения растянулись на тринадцать лет…
Генри снова отвел глаза, потянулся за кружкой и чуть не расплескал пенистый напиток, пока донес его до рта.
– Тебя не было тринадцать лет, Ральф. Как я мог знать, что ты появишься спустя столько времени? Я не мог убежать от своих обязанностей, как это сделал некогда ты. Все эти годы я исполнял свой долг, порой обременительный… Но что ты о том можешь знать?! И, как всегда, судишь, не желая вникнуть в суть дела.
– О чем вы, милорд? – спросил Ральф, когда граф закончил свою сбивчивую оправдательную речь. – Ведь я еще ничего не сказал, а ты сразу начал оправдываться, словно виновен передо мною. В чем же? В том, что меня лишили должности смотрителя много лет назад, а сейчас выкинули из собственного поместья, как пришлого щенка? И ты об этом прекрасно знаешь. Не сомневаюсь, что гонец от Карнаби сменил не одну лошадь, чтобы доставить сюда известие о моем возвращении. Эти земли оставил мне отец, и неважно, как долго я отсутствовал. И о моей смерти тебе не сообщали… Или тоже сообщили?
Благостное настроение от встречи с братом уплывало вместе с оседающей пеной густого эля, которым расторопный лакей наполнил его кружку. Трудно было не заметить, как побледнело лицо графа, как его тонкие пальцы впились в резьбу подлокотников кресла. Генри порывисто подался вперед:
– И опять ты обвиняешь, Ральф! Словно я виноват в том, что родился первым и стал наследником. Ты никогда не мог простить мне, что я – старший, и всегда завидовал мне!
Этот порыв будто отнял у него все силы. Граф в изнеможении откинулся в кресле и потер руками виски.
– Ты сам виноват, что уехал, – пробормотал он. – Если бы ты вел себя как должно представителю семьи Перси, все было бы по-другому. Но ты уехал и исчез… Пошли разговоры… Судейские нашли зацепки в завещании и не оставили мне выбора. Я действовал по закону… Ты не знаешь, даже не представляешь, как все сложно… И опасно…
– Я не требую от тебя исправлять то, что было в прошлом, то давно прошло и смыто волной и штормами. Я лишь недоумеваю, какого черта тебе нужно в Корбридже? Кто такой сэр Рейнольд Карнаби, который заправляет на моих землях? Тебе не хватает своего титула и половины Нортумберленда, милорд? Или ты пляшешь под чью-то дудку? Diablo!
Ральф грохнул кружкой по столу так, что волной колыхнулся и выплеснулся эль, растекаясь золотистой лужицей, обрамленной пенистым кружевом.
Граф вздрогнул и еще сильнее побелел, казалось, что он вот-вот потеряет сознание.
– Сэр Рейнольд, – пробормотал он, – управляющий моими нортумберлендскими землями. Корбридж теперь стал их частью. Я же сказал тебе, Ральф… Тебя слишком долго не было, а барристеры нашли… объявили неправомочными пункты завещания нашего отца, где речь шла о твоем наследстве. Тебе придется смириться: Корбридж для тебя потерян. Но это еще полбеды. Твой тесть, сэр Уильям Бальмер, оказался в рядах бунтовщиков. Ты слышал, верно, о мятеже. Он убил королевского комиссара и арестован по обвинению в государственной измене. Сейчас он в Тауэре и ждет суда. Боюсь, сэр Уильям в скором времени, как ни прискорбно, будет казнен, а его имущество конфисковано короной. Но разве могу я оставить тебя бездомным? Выбери любое из моих поместий и живи там. Конечно, я могу отдать распоряжение сэру Рейнольду, чтобы он пустил тебя в Корбридж, но, увы, это уже не твои земли. И я лишь сожалею об этом.
Лицо Генри вспыхнуло, словно сбивчивая взволнованная речь согрела его, бросив на бледную кожу розоватые мазки жизни.
Ральф слушал брата, наполняясь тем нетерпеливым раздражением, которое всегда охватывало его, когда кто-то произносил столь длинные речи в свое оправдание там, где оставалось лишь признать свои ошибки или злой умысел. Генри замолчал, а Ральф невольно положил руку на ножны меча.
– Ты не можешь оставить меня бездомным хотя бы потому, что это не в твоей власти! Мне нужен Корбридж, и ничего иного.
Угроза прозвучала уверенно, хотя в действительности сэр Ральф Перси вовсе не был уверен, что сможет ее выполнить, не имея за спиной сильных союзников или неистовых сотоварищей – хотя бы пару горячих голов из тех, с кем в юности патрулировал шотландские границы или провел годы странствий. Напрасно он понадеялся, что сможет договориться с братом, напрасно мчался сломя голову. Вернуться на север и постараться найти своих людей, ведь на каждую силу найдется другая. А с законом и королем он как-нибудь разберется. Или лишится головы. Казнь тестя будет означать, что Боском уйдет в королевскую казну или в руки отличившегося рыцаря. И граф Нортумберленд пальцем не шевельнет, чтобы спасти благородного сэра Уильяма, отца своей невестки.
48
С целью контроля над границей с Шотландией, северные приграничные районы Англии были поделены на Восточный, Средний и Западный. В каждом из них назначался смотритель (англ. the March Warden), который являлся организатором и главнокомандующим во времена военных конфликтов, должен был следить за соблюдением закона и порядка в мирное время и фактически объединял в своем лице главу полиции, дипломата, воина, главу разведки и парламентера. Обычно смотрителем становился представитель одной из влиятельных в графствах семей.