Звездочет поневоле

«Синица глупа… это точно летняя пыль, кто же ее взволновал?», – подумал Сахарный, потирая высокий лоб, и медленно вырубился.

Ключевая пропажа и бессмысленная смерть

«Ты рискованно думаешь». Загляделся Опер на кожаный фасад гостевой комнаты и, добавив в кофе странное маслице, расслабленно сполз в кресле. «Ля-Ля-Ля – все это далеко попсовое», – промолвил человек, у коего в кармане частенько бывал пузырек с нефтью. И даже не думайте, что это все начало авангардного бреда, во всем есть погрешность материи, и даже там, где явно присущ авангард. «Нет, ну а почему эта девочка теперь поет: Ду-Ду-Ду? К чему бы это?», – философски задался Волчий. «Друг мой, это всего лишь вариант глупости», – с чувством опьянения промолвил Опер, торопливо добавив: «Здесь нет смысла». Волчий вздохнул, слизнув хороший коньяк со стекла, невзначай помянув: «Грустно, что все-таки не Ля-Ля-Ля». Опер цокнул, потирая кожаные брюки, этой ночью он насыщался особым романтизмом Земляного города, что впоследствии заставит его продолжить свою надоевшую ему повседневность.

– А было у меня дело, Волчий! Такое дело, что уж несколько тысяч по сравнению ничто, разве что дрянь всякая. Вот такой мешок подарили! – Опер воображал неподъемный чемодан, передавая руками увиденное им в прошлом, – жаль, что пришлось с ним быстро расстаться. Да и не найден состав преступления, так, приказ для псины. Им сидеть – они сядут, им бежать – да они спотыкаются уж. Ты бы знал, я тому все подсказывал, все подсказывал, а толку! Одним словом, дурак, проиграл вопреки смыслу. Связали его умело. Да! Безумцем стал. И не человек – личность целая!

– Кто же?

– Нет у него больше имени.

Волчий наострил лицо, еще крепче сжал бокал коньяка и, угрожая пальцем другой руки, мысленно отпустил, что не желает пропускать самого интересного. Свет зажженного хрусталя нацелился в усталые макушки, комната дышала приоткрытым окном, Опер переставил ноги, заранее формулируя мысль.

– Ты помнишь Крысу с толстыми пальцами? После того как я позаботился о том, чтобы сфабрикованное дело все-таки прекратили… – и он с гордостью ткнул себя в грудь. – Крыса, вопреки мне, все же отыскал подходящую статью, и дело стали рассматривать уже по-новому… Так и вышло, что человека по имени «У» безукоризненно сломали. Так что, серый волк, признавайся, знал ли ты человека под буквой «У»? Да, хоть бы немножечко… Тебе вообще везло так, как мне?

– Да, знал! Карман Антиквара. Блеск! Ну и где же теперь этот «У»?

– Умирает в одиночестве. Был оправдан, но прежде все отобрали, осталось одно лишь безумство, оттого непоседа не жалуется.

– Жаль… Лучше бы сел за налог, в наше время престижно.

– Грубо Волчий, неустойчиво и грубо. Знаешь ли ты, что такое Синдром Электры? Вменяли же, что подленькие. Слухи пошли, что отношения были у него со своей племянницей некие… Что позволяло им делить одну постель. Так и зарубил он ее, в порыве ревности и гнева. Топором!

– Идиот! – воскликнул Волчий, после чего загас, добавив: – Распространено это все как-то, в наше время хватает блуда.

Волчий махнул рукой. От скупости сюжета разочарованно глотал коньяк, пожимая подбородком. «Ну, где же та долгожданная афера? Рецепт от запеченного омара в рукаве. А что прикажете делать, ежели у них, что не день, то обыкновенная кета в майонезе?», – будет думать расстроенный Опер в ожидании острых ощущений. В эти болезненные секунды в нем оживал двоечник. «Ну, где же эта крепкая сюжетная линия? Так хочется доставить ему волчье удовольствие».

– Не слышал ли ты Волчий, что Господин «У» уже давно в грязном вороте ходил?

– Слышал.

– Самонадеянно говоришь, Волчий. А про общество знал?

– Какое такое общество?

– Тайное, Волчий! На нем сотня пропащих душ. Они самому дьяволу молятся, вытягивают ноги в кресле, гордо складывают на себе руки, чтобы с чувством сказать: «Служу дьяволу», да так тихо-тихо. Последний крупный доход «У», вообрази, деятель искусства, торговец телами в полнейшем смысле!

– Искусство всегда было подделкой души. Но общество? Мне это все чуждо, несмотря на изъяны сердца, я все же предпочтительней к палладию и производящимся катализаторам. Органы, знаете ли, тянут за собой определенную волокиту, слишком много обиженных жизней. Когда же унциям все равно.

– Веришь ли ты, Волчий, в то, что Господин «У» был мясником?

– Верю, – простонал Волчий, хорошенько покраснев от наслаждения. – Отчего ж не верить в такое этакое.

– Ну, так… случилось это в синем море, в процессе одного загадочного плаванья. Есть у них праздник, одним словом – разврат. Присущ он лишь тем, кто ежегодно пополняет счета одного весьма ложного фонда, заранее резервируя для себя этим место. Вообще нереально прорваться. Само путешествие вмещает в себя открытое море в течение нескольких дней…

– И что ж здесь тайного, Опер? – уверенно прервала серая душа, намекая на скудность сюжета. – Бывали и там, куда нас только не заносило.

– Нет, Волчий, это особый мир, это люди, жаждущие человеческой плоти, все мясо, да не то! Ткани!

Волчий скорчил лицо в летальную гримасу, вывернув рот, как можно ближе к подбородку. Взвесив в секунду всю проблемность своей сложившейся карьеры, задумался на счет себя. Так и пробежало в его голове: «Нет, до такого еще не доходило. Ну, было многое. Но чтобы питаться!». Дальше он закинул запрос в правое полушарие, ощущая ложность нейрона, зацепил свой сексуальный опыт, тихо признавшись себе: «Было. Орально. Но только один раз. Нет, было еще два под кокаином. И все два с губернатором. Престижно было, так сказать».

– Вот-вот и я говорю тебе об этом. Так что нет больше посредников у этого канала. Более не доверяют. Или кто их знает, куда все теперь девается средь белого дня. Фонд свернули, нажитое отобрали, приближенных ликвидировали, а пропащие тела так и остались без вести. Волчий, это же целая пирамида извращенных фантазий, только бери и наслаждайся, не думая о последствиях, потому что в их мире последствия не работают.

– И где плавал этот корабль? – поинтересовался Волчий, ковыряясь уже в салате.

– А кто же теперь скажет, Волчий, где такие корабли, как ты выражаешься, плавают. Может, мы уже давно на нем. Плывем себе потихонечку и сами себя не знаем, кто мы, уже давно пассажиры, так сказать. Жители средневекового замка и прилегающей к нему таинственной территории! – смеясь, заключил Опер, со сказочным энтузиазмом открывая новую бутылку коньяка.

– А есть ли кандидат на место «У»?

– И не спрашивай, Волчий. Содомия не дремлет. Вот как зашуршат заново, так я тебе и напомню. Гляди, поосторожней передвигайся, не сметь пополнять ряды социальной занятости, думай над унцией, куда нести-то!?

Здесь Опер до жути расхохотался, вглядевшись в оголтелое лицо Волчия, он был счастлив, что все же сумел увести собеседника в особенный промежуток придуманного им времени. Перегорела лампочка, и в комнате стало менее ярко. Оба закурили, бурча на центральную нервную систему, возмущенно напоминая друг другу, что вредит здоровью абсолютно все, даже включенные мониторы, как бы попрекая меня за умысел.

– Вот вредители! Бизнес крови… – с завистью воскликнул Волчий, переживая, что вот здесь, к сожалению, уже опоздал, вслед пробормотал что-то только ему понятное, неудобно подпрыгнув, поправил на себе зимнее пальто. «Мне нужно вспомнить этого человека», – неуверенно подумал человек с серой душой. Зеркала отражали ожиданье дальнейших рассказов. Бурно теснились последующие реплики. Через секунду внесли чай. Крепкий пробивающий чай. Опер затянул расслабленную лямку, забив угол рубашки обратно в штаны, отодвинул старое кофе и дико скорчился при виде надоевшего ему финика. Вечер сделался приятным. Финики лежали ровно, один к одному, минуя всякую погрешность, чересчур бережно. Ни один из находящихся в комнате не задумывался о том, что их стоит попробовать снова. Лишь тот, кому велели внести судьбоносный чай, тяжко мечтал об их исчезновении уже после того, как чашечка вернется в кухню.