Страница 26 из 27
Часа через три, одолев с полсотни километров и поднявшись, по прикидке Одинцова, на изрядную высоту, они свернули в боковой коридор и вскоре очутились под открытым небом. Всадники находились в верхней части серповидной, изгибавшейся, словно огромный бумеранг, горной долины; со скального карниза, где заканчивался подземный ход, она просматривалась до того места, где ее дальний конец плавно загибался к северо-востоку. Эта удлиненная впадина между обрывистых склонов была велика и просторна; только южная ее часть, видимая сейчас, тянулась километров на тридцать пять. Слева, с трехсотметровой высоты, обрушивался водопад, питавший полноводную реку, что текла к северу, скрываясь за изгибом долины. Одинцов был готов отдать голову на отсечение, что там расположено озеро.
Отряд двинулся вниз по прекрасной дороге, вымощенной серыми каменными плитами; сначала она серпантином извивалась по склону, потом шла вдоль берега реки. Спустившись к ней, всадники поехали друг за другом у самой воды. Слева сверкал покрытый белой галькой пологий откос; быстрые прозрачные струи позволяли разглядеть дно на глубине человеческого роста. Справа к самой дороге подступал лес. На взгляд Одинцова, который был не слишком сведущ в ботанике, деревья тут ничем не отличались от сибирских сосен, но густой подлесок выглядел необычно. Временами попадались кусты с резными, как у папоротника, листьями, с огромными, длиной с ладонь, колючками. Кое-где стеной высились длинные и тонкие стволы бамбука, совсем неуместные в хвойном лесу. Приглядевшись, Одинцов понял, что эти хлысты лишь отдаленно напоминают бамбук — их кроны были пышными, как у пальм, и в них прятались гроздья крупных орехов.
Сзади защелкали боевые пружины арбалетов. Оглянувшись, он увидел, что все «оруженосцы» — так Одинцов про себя называл всадников, занимавших второе седло, — держат самострелы на изготовку. Юный помощник Ильтара повернул голову и, показав на поросшие лесом горные склоны, пояснил:
— Горные волки. В этой части долины они еще попадаются. Жуткие твари! И быстрые! — Парень скосил лукавый глаз на Чоса, потом хлопнул ладонью по ложу арбалета. — Но наши стрелы быстрей! А-хой!
И с этим боевым кличем он вскинул оружие и, почти не целясь, послал стрелу в ветку, нависавшую впереди над дорогой в сотне шагов. Затем рука его метнулась к колчану, раздался сухой треск и щелчок — арбалет был перезаряжен.
— Ну, Ульм, не балуй! — буркнул Ильтар. — Не трать стрелы зря!
— Зато, мой вождь, ты проедешь здесь не склонив головы. — Юноша усмехнулся и, когда они прорысили мимо лежавшей на дороге стрелы, свесился с седла и ловко подцепил ее стволом арбалета. Одинцов же во все глаза уставился на перебитую ветку — толщиной она была с мужское запястье.
Отряд ехал часа два. По мере приближения к изгибу долины древний тракт начал подниматься на небольшую возвышенность, нечто вроде перевала, в котором поток прорезал узкое и глубокое ущелье. Копыта тархов звонко цокали по каменным плитам; слева, ниже уровня дороги, хищным зверем ревела река. Лес отступал, на пологом склоне по правую руку топорщилась густая короткая трава. Всадники разрядили арбалеты — видимо, тут, вблизи жилья, волки не появлялись.
Пегий скакун вождя, по-прежнему возглавлявшего колонну, легко вынес своих седоков на гребень перевала. Ильтар натянул поводья и обернулся к Одинцову.
— Вот моя Батра, — сказал он. — Не самый большой град на земле каротов, не самый богатый и не самый красивый, но его люблю.
Глава 8
Баргузин
— Семнадцать дней, — сказал Шахов, щурясь и глядя в окно кабинета. Там бушевала пурга. Ветер яростно крутил снежные вихри, засыпал дорожки, расчищенные только вчера, укутывал сосны и ели белым пушистым саваном. Небо над парком тоже было белесое, низкое, мрачное. «Погода как раз для неприятных разговоров», — подумал генерал и перевел взгляд на сидевшего в кресле Виролайнена.
— Семнадцать дней, — бесстрастно подтвердил старый ученый. — Можем поздравить друг друга с большим успехом, Сергей Борисович.
— С успехом? — Шахов с хмурым видом покачал головой. — Кому успех, кому сквозь слезы смех… Что я напишу в отчете? При всем желании, Хейно Эмильевич, я не могу считать катастрофу успехом.
— Взгляд на вещи может быть тем или иным, отражающим степень вашей пристрастности или пессимизма, но декларировать его словесно было бы большой ошибкой. Вот вы сказали — катастрофа… Хорошо, что это слышал только я, не Браун и наши партнеры, не наше начальство в Москве, не наши сотрудники… Слова, любезный Сергей Борисович, имеют прочность каменных стен, особенно сказанные публично, а тем более написанные. С другой стороны, слова настолько гибкий инструмент… — Виролайнен прикрыл глаза. По его сухим бледным губам скользнула ироническая усмешка. — Я вспоминаю былые годы, генерал… сороковые, пятидесятые… время, когда генетика с кибернетикой были продажными девками империализма… Мы их клеймили со всех академических трибун, и ваш покорный слуга тоже был к этому причастен. Признаюсь, клеймил! В сороковые клеймил, будучи младшим научным сотрудником, и в пятидесятые, уже завлабом и доктором наук. Но это не мешало мне и моим коллегам заниматься генетикой и кибернетикой. Все дело в словах, мой дорогой, в нужных словах… Вместо компьютера говорили ЭВМ, вместо процессора — счетно-логическое устройство, и никакой кибернетикой тут не пахло, наука была сугубо наша, советская, — проектирование электронно-вычислительных машин. А генетику называли селекцией, мичуринским учением и еще по-всякому… Уловили мысль, генерал?
Шахов кисло усмехнулся.
— Как не уловить! Думаете, я мало победных реляций составлял? Вы старше на добрых двадцать лет, Хейно Эмильевич, но не надо держать меня за мальчика. Вот… — Он пошевелил бумаги на столе, вытащил одну, помахал в воздухе. — Здесь написано о решающем прорыве в наших исследованиях. О том, что установка академика Виролайнена — чудо из чудес… О том, что плановый запуск прошел успешно… О том, что самый опытный наш испытатель проник в Зазеркалье, где удержался несколько дней… О наших прогнозах — он, возможно, пробудет там месяц или два… — Шахов бросил бумагу на стол и повторил: — Месяц или два… А что я должен писать после этого? Если он не вернется?
— Для начала увеличьте сроки, — предложил Виролайнен. — Не месяц и не два, а, скажем, три-четыре. Лучше полгода. Есть у меня идеи… хмм… да, есть идеи… А всякая идея, как вам известно, должна созреть. Две уже достигли этой стадии. Я, собственно, уже проектирую новые модули к моей установке, по каковой причине стоит намекнуть партнерам на дополнительное финансирование. Двух миллионов хватит. Долларов, конечно, не рублей.
— Эти идеи связаны с благополучным возвращением Одинцова? — осторожно осведомился генерал.
— По крайней мере, одна из них. Говоря откровенно, я не предполагал, что он так задержится. Мне даже не очень верилось в гипотезу милейшей Елены Павловны… — Старик пожевал губами. — Ну, что произошло, то произошло, и я склонен считать это все-таки прорывом, а отнюдь не катастрофой. Мы точно знаем, что испытатель жив, — состояние тела в криотронном блоке не дает поводов для беспокойства. Это первый факт: погружение прошло успешно, он выжил на Той Стороне и, вероятно, доволен сложившейся ситуацией. Факт второй: он не хочет или не может вернуться. «Не может» я не исключаю, хотя он прошел подготовку у Гурзо и освоил нужные ментальные приемы. Значит, нужно ему помочь.
Шахов приподнял брови:
— Что вы имеете в виду?
— Некое устройство обратной связи, что-то вроде ментопередатчика. Названия я еще не придумал, но эта штука позволит нам добраться до испытателя. Во всяком случае, я на это надеюсь. Параметры погружения зафиксированы, и хотя мы не знаем, где он, в каком очутился мире, в какой реальности, но нам известно, как туда попасть. Можно отправить туда человека, но лучше — ментальный сигнал. Так сказать, напоминание испытателю, что Земля, со всем, что на ней произрастает, движется и мыслит, вовсе не провалилась в тартарары.