Страница 28 из 42
— Она не дожила, — сказал Марли.
Теперь пряжа резала мальчику руки. Крупные капли крови закапали из разодранных ладоней.
— Что вы хотите от меня? — спросил я, обливаясь слезами раскаяния. — Чтобы я послал мальчику тысячу фунтов? Хорошо. Назначил награду надсмотрщику, который пожалеет плеть? Договорились! Поверьте мне, Призраки, я само воплощение души Рождества. Я подарю каждому рабу по индейке.
— Филантропия — удивительный порыв души, — молвил Марли, отрезая кусок свинины.
— На сей раз, однако, мы хотели бы, чтобы ты усвоил другую истину. — Призрак Рождества Условного поднесла к накрашенным губкам серебряную флягу и залпом опорожнила ее.
Словно оказавшийся у печки снеговик, мальчик с пряжей растаял, а яблоко на какое-то мгновение повисло в воздухе. Затем сорвалось с места и, пролетев по комнате, воткнулось в пасть поросенка, словно мушкетная пуля в крепостной вал.
Марли проглотил сочный кусок свинины.
— Видишь ли, Эбенезер, благотворительность вызывает всегда один и тот же вопрос: как благодетель достиг такого положения, что может теперь проявлять щедрость?
Мой партнер поковырял в зубах одним из подвешенных ключей.
— Благодаря изобретательности и заслугам? Или благодаря унаследованной привилегии и безжалостной эксплуатации?
С хитрой лисьей ухмылкой он открыл кассу и достал памфлет, озаглавленный «Manifest der Kommunisten» Фридриха Энгельса и Карла Маркса, и передал его Рождеству Настоящему Совершенному.
— Первый экземпляр вышел из-под пресса прошлой ночью в Брюсселе.
— Завтра к обеду отпечатают десять тысяч, — заметила Рождество Будущее Совершенное.
— Будь у них достаточно капитала, они с удовольствием отпечатали бы еще тысяч десять, — развила тему Рождество Условное, полоща горло джином.
— Живо работать! — визгливо прикрикнул Рождество Повелительное, полосонув рабов бичом, от чего те сломя голову кинулись к сахарнице.
— Новая идея пришла в мир.
Рождество Настоящее Совершенное отняла веер от груди и, развернув его, принялась обмахивать верхнюю губу, на которой выступила испарина.
— Она величает себя не филантропией, а справедливостью.
Совершенная раскрыла обложку и ткнула накрашенным ногтем в начало первого предложения.
— «Призрак бродит по Европе, — прочла она, — призрак коммунизма».
Языки пламени сложились в слово «коммунизм».
Марли жевал свинину.
— Кстати, царство Божие никогда не наступит на земле просто оттого, что у рабовладельцев возникнут проблески милосердия или дети будут получать подачки от анонимных доброхотов. Зло лежит в основе общественных отношений, и его необходимо искоренить. Нельзя отмахиваться индейками от всех проблем.
— Конечно, — согласился я. — Естественно. Я понимаю. Дайте мне адрес герра Энгельса, и я вышлю ему достаточно денег, чтобы он купил себе собственный печатный станок.
Марли отомкнул другую кассу и достал экземпляр моего любимого рассказа — моей собственной правдивой биографии — «Рождественская повесть».
— Если бы мне было позволено изменить название, — промолвил Рождество Сослагательное, — я бы назвал его «Рождественское надувательство».
Он вытащил табакерку и, как артиллерист, заряжающий пушку, затолкал щепотку табака в левую ноздрю.
— Благодаря этому ловкачу Диккенсу миллионы людей считают жадность исключительно личным пороком нескольких отдельных живодеров, таких, как ты, а в действительности она присуща Системе.
Языки пламени образовали слово «Система». Марли отшатнулся от томика, словно спасаясь от неприятного запаха.
— Собственно говоря, эта вещица — куча дерьма.
Я побледнел, и лицо мое стало таким же бескровным, как у моего партнера.
— Такая вульгарность, Яков. Пожалуйста…
— Неужели ты и вправду веришь, что духовного урода можно заставить признать свои грехи? — риторически спросил Марли, наливая в свою чашку только что подслащенный чай. — Ты думаешь, что Нерон хоть однажды испытал угрызения совести? А Борджиа молили Небеса о прощении? И Наполеон раскаялся на смертном одре?
— Не знаю, как там Нерон. А знаю лишь, что три года назад ты и Призраки наполнили мое призрачное существование светом истины.
— Да, и если бы нам пришлось сделать это снова… — Рождество Сослагательное взял еще одну щепотку нюхательного табака. — Ах да, но нам действительно придется сделать это снова, ведь так?
— Эбенезер, ты должен разрушить миф об исправившемся хозяине, — сказал Марли. — Из всех бесчисленных заблуждений человечества ни одно не является таким серьезным препятствием на пути к утопии, как это. Три года назад ты исправился — теперь ты должен вновь стать таким же, каким был когда-то.
— Когда же вы наконец решите для себя, чего хотите на самом деле? — раздраженно бросил я.
— Ешь! — приказал Рождество Повелительное.
Как следствие моего возвращения к дурным привычкам, Марли и его компания из эктоплазмы обрели покой, как, впрочем, и я сам. В самом деле, сегодня ночью, лежа под шелковыми простынями и готовясь присоединиться к Призракам на лунной стороне могилы, я понимаю, что никогда не чувствовал себя лучше. Я снова стал прежним, самим собой, довольным и удовлетворенным.
Через три дня после прихода Призраков я забрал свои вклады из Приютского фонда, из Общества по защите сирот, из больницы Святого Кристофора для нищих и должников. К Крещению я снизил зарплату Крэтчу до уровня 1843 года, а его угольный паек — до одного куска в день. На следующей неделе я придумал хитроумный ход, благодаря которому жена моего племянника узнала о его любовных похождениях. Из всей этой жалкой компании преуспел лишь коротышка. Каким-то образом он победил свои немощи, сменив костыль на ружье. Его двадцатилетняя служба королеве и нации завершилась в Трансваале, в сорок четвертый день его рождения, когда зулусское копье пронзило левый глаз коротышки и пришпилило мозги к задней стенке черепа.
Марли, с его пророческим даром, предвидел плоды моего возврата к старому. Он знал, что я стану именно тем, в ком так нуждались реформисты, духовные вожди и социалисты. Символом. Объединяющим лозунгом. Скрудж — это Система. Благодаря мне и Призракам грядет новый мир, я в этом уверен.
Да благословит нас Бог. Каждого из нас.
Библейский рассказ для взрослых № 46: Мыльная опера
Поднимается занавес, открывая огромную гору экскрементов и мусора. Как и остальные кучи дерьма, она довольно привлекательна — гипнотизирующее скопление золы, отбросов, выброшенных игрушек, ненужной кухонной утвари, яичной скорлупы, апельсиновых шкурок, кофейной гущи, окаменевшего кала и пятидесяти пяти разбитых бочек, не говоря уже о холодильнике, стиральной машине, унитазе, кухонном комбайне и видеомагнитофоне, плюс два телевизора и большая сушилка для белья. Первое впечатление — огромное заливное, в которое какой-то безумный шеф-повар добавил характерные атрибуты двадцатого века.
По краям этой кучи дерьма вбиты два деревянных столба, между которыми натянута проволока с током высокого напряжения. Посредине одного из столбов висит трансформатор, тайно отбирающий электричество из кабеля и подающий его на тройник, раскачивающийся над отбросами, как маятник. Почти половина машин подключена к доске, включая телевизор «Зенит» с сорокадюймовым экраном, что слева на сцене, и телевизор «Сони», с тридцатидюймовым, на сцене справа.
Входит наш герой, Иов Варне: неопределенного возраста, безбородый, подвижный. На нем итальянский шелковый костюм, который стоит больше, чем постановка этой оперы. Подобно скалолазу-мазохисту, он медленно взбирается по восточному склону вонючей кучи. Достигнув вершины, стряхивает с пиджака и брюк прилипший мусор и обращается непосредственно к зрителям.
Иов. А, знакомые места — впрочем, такой эта куча дерьма никогда еще не была. Видите благочестие, исходящее от этой яичной скоррлупы? Хорошо. Ощущаете святость этих апельсиновых корок? Улавливаете божественность этой кофейной гущи? Удивительно. Здесь я провел самые яркие моменты своей жизни, понося космос, доискиваясь до причины своих страданий. (Показывает на сушилку и телевизоры.) Конечно, кое-что изменилось. Двадцать четыре столетия назад у нас не было бытовой техники. Не было кабеля, не было электроники.