Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 33 из 44

А потом я увидела, что и другие точно так же уставились на нее. Илилихис воображал прекрасные перистые леса, куда более пышные, чем на давно мертвой Луне. Выращенная в оранжерее Мод ап-Арес Дэвис пробралась зайцем на звездолет, направляющийся в другую галактику, а может, раздумывала, насколько иной могла бы быть ее жизнь, о детях, которых она могла бы иметь, если бы она осталась на планетах, в стороне от Меняющегося Мира. Даже Эрих, похоже, собирался блицкригом завоевывать иные галактики, а Марк — повергнуть их к ногам восьминогого фюрера-императора. Бур с трепетом предвкушал путешествие по небывало широкой Миссисипи на невиданно громадном колесном пароходе.

Даже я — ну, я мечтала о Великом Чикаго. Так что мне пришлось сказать себе: «Давай-ка не будем поднимать поросячий визг по этому поводу», но я посмотрела на Пустоту и содрогнулась, представив, как она отодвигается от нас и вся Станция начинает расти.

— Я не ошиблась, когда сказала о семени, — тщательно подбирая слова, продолжила Лили. — Я знаю, да и вы все знаете, что в Меняющемся Мире нет детей, что их просто не может быть, что все мы мгновенно становимся стерильными, что, как они выражаются, это проклятие с нас, девушек, снимается и мы больше никак не связаны с лунным месяцем.

Она была права, совершенно права. Если что-то и проверялось миллион раз в Меняющемся Мире, так именно это.

— Но мы больше не имеем отношения к Меняющемуся Миру, — мягко сказала Лили, — и его ограничения, в том числе и это, не должны больше к нам относиться. Я совершенно в этом убеждена, но… — она медленно обвела нас взглядом, — нас здесь четверо и мне кажется, у одной из нас могут быть бОльшие основания для уверенности.

Мои глаза, как и у всякого на моем месте, последовали за ее взглядом. Оглядывались, конечно, все, кроме Мод. А она застыла с глупо-изумленным выражением лица. Потом, очень осторожно, она слезла со своим вязаньем с табурета. Она уставилась на свой полузавершенный розовый лифчик с торчащими из него спицами, и ее глаза вытаращились еще больше, как будто она ожидала, что он вот прямо сию секунду превратится в детский свитер. Потом она прошла через Станцию к Лили и встала рядом с ней. Пока она шла, выражение изумления на ее лице сменилось спокойной улыбкой. И еще — она чуть отвела плечи назад.

На мгновение я позавидовала ей; но для нее это было двойное чудо, если вспомнить о ее возрасте, а тут уж завидовать не приходится. И честно говоря, я немного испугалась. Даже когда я была с Дейвом, у меня возникали сложности насчет этого дела — завести ребенка.

И все же я встала вместе с Сидди, — я не могла усидеть на месте и он, думаю, тоже, — и рука об руку мы пошли к контрольному дивану. Бур и Севенси были там, вместе с Брюсом, конечно, а потом — ой, держите меня — эти двое, Солдаты до гробовой доски, Каби и Марк — тоже направились к нам от бара, и в глазах их не сверкали отблески воинской доблести Крита и Рима, а вместо этого, мне показалось, там было что-то друг о друге. А через мгновение Илли медленно отделился от рояля и пошел вслед за ними, слегка волоча щупальца по полу.

Мне кажется, вряд ли он так уж сильно надеялся завести маленьких илиляточек; разве что эти анекдоты, которые рассказывают про лунян, небеспочвенны. Может, он был лицо заинтересованное, а может, и нет. Может быть, он просто считал, что Илли следует быть на той стороне, чьи батальоны сильнее.

Позади раздались шаркающие шаги; из Галереи появился Док. Он нес какую-то абстрактную скульптуру, размером с новорожденного младенца. Это была груда склеенных между собой шаров, идеальной формы, серых и сверкающих. Размером они были с мячи для гольфа. Эта куча образовывала нечто вроде модели мозга, только всюду были дырки. Док протянул нам эту штуку, как ребенок, который ждет, чтобы его похвалили, а потом начал шевелить губами и языком, изо всех сил пытаясь что-то сказать, и я подумала: «Может, Максим Алексеевич и пьет до потери пульса, и вообще у него дырки в голове, но чутье у него верное, да благословит Бог его чуткое русское сердце».

Мы все столпились вокруг контрольного дивана, как футбольная команда, сбежавшаяся к капитану за инструкциями. «Мироносцы»— вот как мы ее назовем. Севенси был бы защитником или центровым, а Илли на левом краю — какой был бы нападающий! И количество, кстати, соответствует. Эрих стоит в одиночестве у бара, но вот даже он… «О нет, этого быть не может»— подумала я, — даже он направился к нам. Потом я заметила, что лицо его дергается больше, чем когда-либо. Он остановился на полпути и попытался выдавить улыбку, но это у него не очень получилось. «В этом весь мой маленький комендант, — подумала я, — нет у него командного духа».

— Так что теперь у Лили с Брюсом — ах, да, и еще у Grossmutterchen… бабуленьки Мод есть свое уютное гнездышко, — сказал он, и ему не пришлось напрягать голос, чтобы он звучал достаточно скрипуче. — Ну, а все остальные кто будут — кукушки?

Он выгнул шею, замахал руками и закаркал: «Ку-ку! Ку-ку!». И я сказала себе: «Мне часто казалось, что у тебя не все дома, малыш, а теперь я в этом убеждена».

— Teufelsdreck — да, именно дьявольская дрянь, — но похоже, все вы заражены мечтой о детях. Неужели вы не видите, что Меняющийся Мир — это естественный и надлежащий конец эволюции? — период наслаждения и взвешенности, истинного предназначения вещей, период, который женщины называют разрушением — «Помогите, меня насилуют!» или «О, что они делают с моими детьми?»— но который мужчины именуют завершением. Вам дают послушать кусок из Gotterdammering, а вы подходите к автору, похлопываете его по плечу и говорите: «Извините, пожалуйста, герр Вагнер, но эти» Сумерки богов» немножечко слишком мрачноваты. Почему бы вам не написать оперу для меня про малышей, милых маленьких голубоглазых вихрастиков? Содержание? Ну, скажем, юноша встречает девушку, и они заводят потомство, что-нибудь в этом роде. Дважды проклятая дьявольская мерзость! Вы когда-нибудь задумывались, что была бы за жизнь, если бы не было Двери, через которую можно выйти и обрести свободу, насладиться приключениями, испытать свою смелость и страстность? Усесться взаперти до конца своих дней, мечтая о маленьком детском космосике? — кстати, в компании с настоящей бомбой. Пещера, чрево, маленькое серенькое гнездышко — вот об этом вы мечтаете? Ах, оно вырастет? Да, конечно, как город поглощает окрестные дикие леса, эта раковая опухоль Kinder, Kirche, Kuche — и я в этом должен жить! Женщины! — как мне отвратительны их сверкающие глаза, когда они глядят на меня от камина, зябко закутав плечи, убаюкивая, глубоко счастливые тем, что они стареют, и говорят себе: «Он становится слабее, он сдает, скоро я смогу уложить его в постельку и ухаживать за ним». Каби, твоя дрянная Тройная Богиня, родительница, совокупительница и погребальщица мужчин! Женщина — это слабость, это путы на ногах, это искалеченная жизнь! Женщина! — и маленькие рачки в кудряшках, которых она обожает!