Страница 31 из 44
— Потому что, видите ли, — продолжала истязать себя Лили, — во всех трех моих жизнях я была девушкой, влюбившейся в выдающегося молодого поэта, которого она никогда не встречала, кумира новой молодежи, и впервые в жизни эта девушка солгала, чтобы вступить в Красный Крест и отправиться во Францию, чтобы быть поближе к нему. Она воображала всяческие опасности и чудеса, и рыцарей в доспехах, и она представляла себе, когда она встретит его, раненного, но не опасно, с небольшой повязкой на голове, и она поможет ему раскурить сигарету и слегка улыбнется, а у него не мелькнет и тени догадки о том, что она чувствовала. Она просто будет стараться изо всех сил и наблюдать за ним, в надежде, что и в нем что-то пробудится… А потом пулеметы бошей скосили его под Паскендалем и никаких повязок не хватило бы, чтобы ему помочь. У этой девушки время остановилось на семнадцати годах; она совсем запуталась, пыталась ожесточиться, но не очень в этом преуспела. Пыталась спиться, и проявила в этом заметный талант, хотя упиться вусмерть не так просто, как кажется, даже если вам в этом помогает болезнь почек.
— Но она выкинула трюк, — продолжила Лили. — …Раздался крик петуха. Она проснулась, и не ощутила той постоянной унылой мечты о смерти, которая заполняла всю ее жизненную линию. Холодное раннее утро. Запахи французской фермы. Она ощущает свои ноги — и они более совсем не похожи на огромные резиновые сапоги, наполненные водой. Они нисколечко не раздуты. Это молодые ноги. Сквозь маленькое окошко были видны верхушки деревьев — когда станет светлее, можно будет разобрать, что это тополя. В комнате стоят походные раскладные кровати, такие же, как та, на которой лежит она; из-под одеял видны головы, одна из девушек похрапывает во сне. Раздается отдаленный грохот, слегка дрожит стекло. Тут она вспомнила, что все они — медсестры из Красного Креста и отсюда до Паскендаля много-много километров, и что Брюс Маршан должен умереть сегодня на рассвете. Через несколько минут, взбираясь по склону холма, он попадет в поле зрения стриженого наголо пулеметчика, и тот слегка поведет стволом. Но ей-то не суждено умереть сегодня. Она умрет в 1929 и в 1955 году.
Она продолжала:
— Она лежит, и рассудок покидает ее. Вдруг раздается скрип, и из тени крадучись выходит японец с женской прической, мертвенно-белым лицом с выделяющимися на нем черными бровями. На нем розовое кимоно, за черный пояс заткнуты два самурайских меча, а в правой руке его странный серебряный пистолет. Он улыбнулся ей, как будто они брат и сестра и в то же самое время любовники и спросил: «Voulez-vous vivre, mademoiselle?» Она только изумленно таращила глаза, а японец покачал головой и повторил по-английски: «Мисси хотеть жить, да, нет?»
Лапища Сида обняла мои трясущиеся плечи. Меня всегда пробирает, когда я слышу рассказ о чьем-либо Воскрешении, и хотя в моем случае все было еще похлеще, фрицы там тоже фигурировали. Я надеялась, что Лили не будет повествовать обо всех подробностях, и она не стала этого делать.
— Через пять минут он ушел, спустившись по лестнице, более похожей на трап, чтобы обождать внизу, а она в лихорадочной спешке одевалась. Одежда не подчинялась, она была как будто прорезинена и казалась испачканной, и к ней было неприятно прикасаться. Стало светлее; кровать выглядела так, будто на ней кто-то по-прежнему спит, хотя там было пусто. Ни за что в жизни она не согласилась бы протянуть руку и прикоснуться к этому месту. Она спустилась вниз, и длинная юбка не мешала ей, потому что она привычно подбирала ее. Судзаку провел ее мимо часового, который их не заметил и толстощекого фермера в рабочем халате, который кашлем и харканьем провожал ночь. Они пересекли двор, залитый розовым светом, она увидела взошедшее солнце и поняла, что Брюс Маршан только что истек кровью. У ворот стоял автомобиль с громко тарахтящим мотором, видимо, кого-то ожидал. У него были здоровенные колеса с деревянными спицами, покрытые грязью, и медный радиатор с надписью «Симплекс». Но Судзаку провел ее мимо, к навозной куче, сделал извиняющийся жест и она вошла в Дверь.
Я услышала, как Эрих заявил стоящим рядом с ним у бара:
— Как трогательно! Может, и мне теперь рассказать всем о моей операции? — но смеха не последовало.
— Вот так Лилиан Фостер попала в Меняющийся Мир с его постоянными ночными кошмарами, с его беспощадным темпом и еще более беспощадной усталостью. Я стала более живой, чем когда-либо прежде, но это была жизнь гальванизированного трупа, который дергается от непрерывных ударов электрическим током; у меня не было ни желаний, ни надежд, а Брюс Маршан казался дальше от меня, чем когда-либо прежде. И вот, не более шести часов назад, в Дверь вошел Солдат в черной форме, и я подумала: «Этого не может быть, но как же этот человек похож на его фотографии», а потом мне показалось, что кто-то произнес имя Брюс, а потом он закричал на весь мир, что он — Брюс Маршан, и теперь я знаю, что бывает Воскрешение после Воскрешения — истинное воскрешение. О Брюс…
Она посмотрела на него, а он смеялся и плакал одновременно, и вся прелесть юности вернулась на ее лицо. Я подумала, что это могло бы быть из-за Ветров Перемен, но сейчас это невозможно. Не распускай слюни, Грета — бывают чудеса похлеще, чем Перемены. А Лили тем временем продолжала:
— А потом Ветры Перемен затихли, когда Змеи испарили наш Хранитель, а может девушки-призраки интровертировали его и исчезли вместе с ним так быстро и незаметно, что даже Брюс не заметил — это лучшие объяснения, которые я могу предложить и не представляю, какое из них ближе к истине. В конце концов, Ветры Перемен умерли и мое прошлое и даже мое двойное будущее стали легче переносимы, потому что есть человек, который поможет мне перенести их, и еще потому что по крайней мере у меня теперь есть настоящее будущее, лежащее передо мной, неизвестное будущее, которое я сама буду творить своей жизнью. О, разве вы не видите, что теперь она есть у всех нас, эта великая возможность?
— Ату суфражисток Сиднея и Союз трезвенниц-христианок! — провозгласил Эрих. — Бур, может, ты нам сбацаешь попурри из «Сердец и цветов»и «Вперед, воинство Христово»? Я глубоко тронут, Лили. Где можно занять очередь на Великое Любовное Приключение Столетия?