Кошелек предателя

План от начала и до конца мог принадлежать лишь Врагу. Это очевидно. Точность и тщательность подготовки указывали на ту же дьявольски осведомленную организацию.

Он снова подошел к зарешеченному окошку и поглядел на полицейского. Его глаза остановились на квадратной, крепко сидящей на плечах голове с круглой лысиной и кустиками лоснящихся седых волос, до него дошло — все, что он сейчас скажет или сделает, не имеет ни малейшего смысла.

Теперь, когда в голове у него составилась целостная картина, он смог разобраться и в собственных ошибках. Они бросались в глаза, как расположение вражеских войск на карте. Порыв к свободе после предъявленного ему обвинения был самоубийством. По долгому опыту общения с полицией он должен был знать, что никакие его поступки не в силах изменить ситуацию. Он понял, что они делают. Они позволили ему остыть. Чем больше он шумит и спорит, тем дольше они его здесь продержат. Это было безумие, как если бы его вдруг затравила собственная собака.

Он закрыл глаза и попытался принять все это как неизбежность. Теперь он стоял с поднятыми и простертыми к двери руками и прижимал лицо к зарешеченному окну. Не было слышно ни звука. Ему ничего не мешало, он вновь широко открыл глаза и, нервно моргая, наблюдал. Стоял он совершенно неподвижно.

Надзиратель сидел на скамье, подняв голову, на его лице застыло глуповато-недоуменное выражение. Он не отрываясь, смотрел на дальнюю дверь, ведущую к коридору и залу заседаний, и тоже к чему-то жадно прислушивался.

Кэмпион догадался, что в той дальней двери тоже есть зарешеченное окошко, и кто-то следит оттуда за ними обоими. Это был крайне напряженный и волнующий момент. Перед ним блеснула надежда он постарался сдержаться и прикусил язык. После долгих колебаний, показавшихся Кэмпиону просто бесконечными, надзиратель встал и пошел отпирать дверь.

Ногти Кэмпиона впились в ладони, а во рту пересохло. Столько всего зависело от этого короткого, глупого вопроса. Столько всего. Судьба империи. А может быть, и цивилизации. Все зависело от человека, который вот-вот появится в тюремном коридоре.

Первое впечатление разочаровало Кэмпиона. Это был незнакомец. Он подошел к камере, ссутулившись, с закутанным шарфом подбородком. Но, когда он поднял голову, Кэмпион его узнал. Перед ним стоял Хатч.

Шарф-то и сбил Кэмпиона с толка. Он сразу догадался, что под ним скрыто, но не ожидал этого. Он не только не хотел бить его так сильно, но сейчас, во вновь обретенном им мире трех измерений отнесся к этому, как к чистейшему безумию.

Звук часов заставил его собраться с силами. Для любого заключенного в любое время этот равномерный отсчет каждых пятнадцати минут был пыткой, но для Кэмпиона он превратился в хлещущий бич.

— Хатч, — мягко произнес он.

Тот зашел в камеру и посмотрел в окно. Он молчал, и его голубые глаза казались очень суровыми. Кэмпион глубоко вздохнул.

— Я должен с вами поговорить, — спокойно начал он, — я знаю, что мне нужно очень многое вам объяснить. Около двух дней я находился в шоке. Однако за последние часы у меня все прояснилось. Но имени сейчас надо срочно действовать. Мы должны ехать в Бридж. Оттуда сразу же отправимся к Лошади. Теперь, мой дорогой, вы уже не выпустите меня из-под надзора.

Хатч продолжал молчать, выражение его лица также не изменилось. Кэмпион пришел в отчаяние и совсем стих, а потом перевел разговор на другую тему, что больше напоминало непринужденную беседу.

— Я могу дать вам любые сведения, — сказал он. — Мой номер Сикрет Сервис-27. Я следую указаниям Главного констебля Министерства внутренних дел, мистера Станислава Оутса. Дело, которым мы занимаемся, связано с Фолиантом СБ и Протоколом Пятнадцать, но все это крайне срочно, и я вынужден требовать…

Хатч отошел от зарешеченного окошка.

— Ради Бога! — возглас Кэмпиона вырвался из глубины его души, и, к своему облегчению, он услышал, как щелкнул замок. Дверь широко распахнулась, и при выходе он столкнулся с Суперинтендантом. Тот, как и раньше, с любопытством наблюдал за Кэмпионом, что можно было уловить по выражению его свободной от шарфа части лица.

Кэмпион открыл было рот, желая что-то сказать, но тут же осекся. Хатч повернулся к стене и написал две строчки на обороте конверта, вынутого им из кармана. Известие приободрило Кэмпиона. Он прочел: «Только что обнаружили Оутса. Он пролежал без сознания в госпитале Сент-Джуд со вторника. По ошибке за ним установили надзор. Подозревали, что он убил полицейского в драке на набережной. Здесь в полиции полно дураков. Оутс недавно пришел в себя. Врач говорит, что его жизнь вне опасности».

Теперь Кэмпион понял все. Конечно! Это объяснение расставило наконец точки над i. Полицейский и медсестра, и тот неправдоподобный разговор, который он подслушал, лежа в постели в огромной пустой палате. Они и не думали говорить о нем, а, должно быть, обсуждали случившееся с бедным старым Оутсом, который, наверное, находился в боксе рядом с Центральной палатой. Сейчас до него дошло, что все это относилось к Оутсу. Констебль полиции следил за человеком в постели, он наблюдал за ним, сидя в кресле, а не стоя в проходе. Но в то время эти домыслы казались Кэмпиону вполне убедительными.

Хатч продолжал писать. «Его нашла леди А. Послала за мной. Вы можете уйти отсюда, когда хотите. Мы контролируем положение. Понимаем, как это срочно. Она ждет в машине».

— Она ждет? — Кэмпион подбежал к двери. — Вам понадобится двадцать или тридцать вооруженных полицейских, — бросил на ходу. — Немедленно доставьте их к Лошади. Это совершенно необходимо. Который теперь час?

«4.50». — Хатч записал цифры, и Кэмпион подошел поближе, чтобы их рассмотреть.

— Что с вами? — спросил он, осознав странность поступков Суперинтенданта.

Хатч искоса взглянул на него, и его рука вновь шевельнулась.

«Вы сломали мне челюсть, черт бы вас подрал, — написал он. — Нам пора. Я иду с вами».

20

Выйдя из достаточно тихого полицейского участка, Кэмпион сразу же попал в мир бешеных скоростей. Над городом несся резкий, сбивающий с ног ветер, а низко нависшие облака плыли по сверкающему небу, как стая огромных сине-черных акул. Надвигалась гроза, в воздухе чувствовались сырость и напряженное ожидание. Во всем — от выброшенных клочков бумаги, летящих по дороге, до трепещущих над крышами домов и тротуарами светотеней ощущалось какое-то судорожное движение, стремление успеть, чего бы это ни стоило.

Машина стояла у тротуара с уже включенным мотором, и, как только Кэмпион подошел к ней, дверь мгновенно открылась. Аманда пересела с места водителя, уступив ему руль.

— Это хорошо, — сказала она со свойственной ей мягкостью. — Я говорю, Боже, благослови Хатча. Он не сердился за то, что ты его так разукрасил, Алберт. В подобных обстоятельствах за это, конечно, надо быть благодарным. Он пришел сразу же, как я ему позвонила из госпиталя, а Оутс сделал все остальное.

Кэмпион сел в машину и захлопнул дверь.

— Ты довольно быстро отыскала Оутса, — заметил он, нажав на сцепление.

— Да, разумеется, — она несколько удивилась. — Ты же сказал мне, где он. Почему ты не поделился этой информацией раньше?

— Тогда я еще ничего не знал.

— Ты же говорил, что вы вместе ввязались в драку, перед тем, как ты сам угодил в госпиталь. С тобой-то все обошлось, а вот его крепко отделали. Его просто никто не мог узнать, да они и не пытались, и все решили, что именно он убил полицейского.

Она с сомнением поглядела на него из-под опущенных ресниц.

— Во всяком случае он пришел в себя и выздоравливает, — добавила она. — Но очень расстроен и от этого почти ничего не помнит. Они собирались снова уложить его в постель, когда я уходила. Он все время повторял и хотел, чтобы я передала тебе — сейчас дорога каждая минута. Сворачивай сюда. Нам надо спуститься вниз и подъехать к писчебумажной лавке.

— Зачем?

— Там должна быть весточка от Лагга, — объяснила она. — Я сразу же послала его к Лошади. Как только мы с тобой расстались, я бросилась к нему. Ведь мы не знали, что ты будешь делать, и он решил разведать, что там происходит, и позвонить в лавку, если он что-нибудь обнаружит.