Ночь огней

— Ты вернулась! — вопит он и со всей силы тянет Вонни, так что она чуть не падает.

Женщина, которая паниковала на дороге, обращается в дым, исчезает так быстро, что Вонни ее почти не помнит. В конце концов, это улица Вонни. Это ее дом.

— Что случилось? — спрашивает Андре. — О господи.

Вонни смотрит на Андре, не в силах понять, злится он или просто беспокоится.

— Мотор заглох, — объясняет она. — Тебе придется утром сходить за машиной.

— Мы думали, ты потерялась, — говорит Саймон.

— О нет, — уверяет его Вонни.

Сама удивишься, как легко врать, даже тем, кого больше всего любишь.

— Вовсе нет.

Вонни и Джоди говорят обо всем на свете, кроме своих чувств. Джоди сидит с ребенком не меньше двух раз в неделю, так что им есть что обсудить. Во сколько Саймон лег спать, пока Вонни и Андре были в кино; что он ел, какие книжки просил почитать. Как сделать тесто для лепки из арахисового масла и тянучку из кукурузного крахмала. Но они никогда не говорят об Андре. Его имени нет в их словаре. Его имя запечатало бы им уста. Иногда Андре стоит на крыльце и слушает их приглушенные голоса через закрытое окно. Присутствие Джоди для него невыносимо. Она во все лезет, оставляет следы помады на чашках и запах духов на диване и коврах. Он знает, что она бросила парня на красной «тойоте» и теперь встречается с парой-тройкой других. Андре удивляет, что она умеет обращаться с детьми; он ревнует сына, когда Саймон сворачивается клубочком у нее на коленях.

— Зачем тебе подружка-подросток? — спрашивает Андре у Вонни.

— Тебе-то что? — огрызается она. — Чем она тебе мешает?

Разумеется, ответить он не может. Приходится идти на попятный.

— Эти подростки… — только и говорит он.

Итак, ему нашли замену. Он не понимает, почему женщины так любят поговорить. Хотя ему нравится слушать их голоса, если слов не разобрать. Все равно что незнакомая песня, которую в жизни не выучишь. Рождественские подарки готовят все, кроме Андре. Джоди приносит желтый металлический бульдозер для Саймона и бабушкин сметанный торт для Вонни и Андре. Работая над подарком для Джоди, Вонни все время сознает, что их дружба, если это вообще дружба, не имеет отношения к доверию. Все равно что подружиться с диким зверем, который не раздумывая цапнет за руку. И все же Вонни тянет к ней. Как будто Джоди — ее двойник, та самая шестнадцатилетняя девочка, какой когда-то была Вонни.

Вазочка, которую Вонни делает для Джоди, — темно-зеленая, изумрудная, с процарапанными леопардами по ободку. Увидев вазочку, Джоди жалеет, что не подарила Вонни нечто столь же прекрасное. Она хранит в ней серьги и бусы; иногда раскручивает, и леопарды мчатся по кругу. Джоди многое узнала после переезда на Винъярд. Как разморозить холодильник, как имитировать оргазм, как не морщиться, помогая бабушке забраться в ванну. Ее родители официально разошлись. У отца есть квартира в Нью-Хейвене. Он зовет Джоди погостить, но не пожить. Мать звонит раз в неделю и жалуется, что все приличные мужчины либо мертвы, либо женаты. Оба считают, что Джоди вернется домой, когда закончится семестр. Они думают, что Джоди скучает по друзьям, местному торговому центру, двум младшим братьям. Иногда Джоди кажется, что Вонни единственная понимает ее. Вонни знает, что она не хочет уезжать. И наверняка знает, как отчаянно Джоди хочет ее мужа. Если Джоди вернется в Коннектикут, Андре напрочь забудет о ней. И тогда она умрет, хотя и говорит себе, что пытается выкинуть его из головы. Она принимает горячие ванны, чтобы выжечь зло из души. Пальцы ее рук и ног сморщиваются. Пар поднимается от старой белой ванны. Джоди ступает на коврик, ослабевшая от жара. Где же ее сердце? Почему ей было все равно, когда мать позвонила однажды поздно вечером и в приступе отчаяния попросила Джоди вернуться, потому что ей ужасно одиноко? Неужели она из тех, кто способен отправиться в магазин за подводкой для глаз сразу после гибели своих близких на пожаре? Почему она продолжает красть у других девушек их никчемных парней, целоваться с которыми даже противнее, чем ощущать, как они ее раздевают?

Вонни для нее ближе всех на свете, и все же Джоди предаст ее не раздумывая. Ее страсти непомерны. От злости она плачет кровавыми слезами. Но каждый день притворяется нормальной. Пьет апельсиновый сок, причесывается, сидит с ребенком за два с половиной доллара в час. Ей хочется взорваться. Хочется быть такой аппетитной, чтобы незнакомцы шлепали ее на улице. Если она не уедет домой, случится что-то ужасное. Каждое утро Элизабет Ренни кормит птиц на крыльце. Джоди проходит мимо, прикусив язык, чтобы не умолять бабушку позволить ей остаться. Кошки — Марго и Синдбад — вечно ошиваются под птичьей кормушкой. Они знают, что колокольчики их выдадут и распугают птиц, и потому не смеют прыгать. Вместо этого они вылизываются или неподвижно лежат, как бы полностью расслабившись, и только дергают ушами.

Прошла неделя после Нового года, наступила пора экзаменов, и Джоди предстоит тест по истории, который она вряд ли сдаст, потому что ни разу не открывала учебник и вообще не думала об учебе. Она в последний раз проверяет содержимое школьной сумки перед выходом из дома: тушь для ресниц, сигареты, тетради, двадцать долларов и четырнадцать центов. Джоди закрывает сумку на молнию и перекидывает через плечо. Она нацепила старую пару бабушкиных туфель, которую нашла в шкафу. Вонни должна их оценить: черные лакированные лодочки с открытыми носами, на трехдюймовых каблуках. Чтобы туфли не спадали, Джоди надевает их на толстые белые носки. Раз уж в школе на нее таращатся, пусть им будет на что посмотреть.

Элизабет Ренни сидит на дальнем конце крыльца и крошит хлеб.

— До вечера, — кричит Джоди бабушке.

Элизабет Ренни пытается проследить за полетом древесной славки. Но это не считается. Славка всегда взлетает с хлебом на верхние ветки сосны, так что не поймешь, видишь ее или тебе только кажется.

Джоди стоит, уперев руку в бок. Неужели на нее всем наплевать, кроме парней, до которых ей нет дела? Она хочет, чтобы ее остановили, отослали домой, поймали на запретном и наказали. Она прикидывает, в какие неприятности способна влипнуть. Жаль, но кость сломать не выйдет. Если придется драться с другой девушкой, ей разве что повыдерут волосы. А она мечтает о мальчишеских неприятностях. Настоящих, с сиренами.

Элизабет Ренни замечает внучку, только когда та идет по подъездной дорожке к школьному автобусу.

— Желаю приятно провести время! — кричит она.

— Уж постараюсь, — бурчит Джоди.

Как же!

Школьный автобус так часто останавливается по дороге в Оук-Блаффс, что Джоди очень хочется выйти на одной из остановок. Наконец они подъезжают к воротам школы. Джоди спускается по ступенькам, цокая высокими каблуками, и достает сигарету, не спеша вслед за остальными ребятами.

Ее одноклассница, Гарланд, стоит на месте и разглядывает туфли Джоди.

— Миленькие.

— Старье, — равнодушно говорит Джоди.

— Я люблю старинные вещи.

— А я не стараюсь кому-либо нравиться, — сообщает ей Джоди, выпуская облачка дыма.

Гарланд заинтересованно кивает. Она часто витает в облаках и потому не в курсе, что хорошо относиться к Джоди — смерти подобно. Они вместе идут через учительскую парковку, и Джоди машинально замедляет шаги, подстраиваясь под Гарланд. Но у двери останавливается.

— Иди давай.

— На этой парковке лучше не оставаться одной, — предупреждает ее Гарланд. — Здесь происходят странные вещи. Выпускники летом видели оборотня.

— Ха, — фыркает Джоди. — Не смеши меня.

— Я серьезно. А по дороге в Чилмарк живет великан.

— Ты когда-нибудь его видела? — спрашивает Джоди.

— Своими глазами — нет, — признает Гарланд.

Джоди бросает сигарету и растирает носком туфли.

— Я в полной безопасности, — говорит она.

Звенит первый звонок. Учительница открывает багажник машины и начинает вынимать детали наглядного пособия. В них нет никакого смысла. Учительница проносит мимо Джоди и Гарланд пластмассовую модель пищеварительного тракта. В багажнике остаются три белые крысы в клетке, немного проволочной оплетки и корзина латука.