Ночь огней

Если все обойдется, она начнет жизнь сначала. Перестанет скрывать любовь к Саймону из страха испортить его. Если понадобится, отдаст мужа этой девчонке, Джоди. Саймон съезжает еще на пять ступенек. Откидывает голову, громко хохочет. Как на аттракционе. Поворот. Саймон набрал такую скорость, что, возможно, разом пролетит оставшиеся ступеньки.

— Стой! — кричит Вонни в надежде, что Саймон спрыгнет с велосипеда, вцепится в перила, остановит падение.

Как ни странно, велосипед останавливается. Переднее колесо свисает с края лестницы и крутится на месте. Вонни подбегает, хватает колесо и приподнимает его. Саймон запыхался, но продолжает веселиться. Вонни подхватывает сына и швыряет велосипед вниз. Изо всех сил шлепает Саймона по заднице, отчего у него из глаз брызгают слезы. Вонни никогда еще его не била, и Саймон начинает рыдать, как только осознает, что произошло.

Пальцы Вонни, точно щупальца, сжимают тоненькие косточки Саймона, но она больше не смотрит на сына. По ее рукам и ногам бегут мурашки. Она смотрит вниз и встречается взглядом с Джоди. Неужели она такая же бледная? Вонни поднимает Саймона и спускается по лестнице. Он продолжает плакать, постепенно его всхлипы переходят в икоту. Стоя в коридоре, Джоди и Вонни смотрят на свет, пробивающийся в окно лестничной площадки. Стекло старое и толстое; облака и небо искажены. На улице гудит автомобиль, возможно Джеймса, и обе вздрагивают. Потом Вонни опускается на колени и утешает Саймона. Джоди убирает волосы с лица. Она совершенно забыла, зачем пришла. Ей хочется посидеть у кого-нибудь на коленях, но вместо этого она идет за Вонни на кухню, где Саймон получает печенье и яблочный сок. Он клянется больше не кататься на велосипеде по дому и безнаказанно съедает пять печенин с инжирным джемом вместо обычных трех. Андре удивляется сильнее, чем когда-либо в жизни, когда возвращается из Винъярд-Хейвена и видит, что Вонни и Джоди пьют на кухне горячий чай с медом. Они не только не здороваются с ним, но и вовсе не замечают, что он вернулся домой.

Глава 3

Тем, кто во тьме

Беззвездной зимней ночью Вонни выходит из чилмаркского магазина и обнаруживает, что мотор пикапа не заводится. Она купила полгаллона молока и несколько булочек на утро. Вонни задержалась, сдавая просроченные книги в библиотеку, и ей пришлось стучаться в двери магазина после закрытия. Она и забыла, как темно может быть в шесть вечера. Забыла каким пустынным может быть Битл-банг-корнер, центр Чилмарка.

Она снова и снова поворачивает ключ в зажигании, с каждым разом все больше пугаясь хрипения мотора. Пока она возится с пикапом, продавец запирает магазин и уезжает. Вонни поднимает глаза и видит, что парковка пуста. Между ней и домом нет ни одного телефона-автомата. Надо было предвидеть. В такой мороз нельзя выходить из дома. Перед поездкой в библиотеку Вонни грела замок дверцы зажигалкой, чтобы запихнуть ключ. Чем не предупреждение? Винъярд закован в лед. Лодки, ушедшие утром, сегодня не вернутся.

Вонни берет пакет с покупками и слышит треск рвущейся бумаги. Когда она выходит из пикапа, снег скрипит под подошвами новых ботинок, и ее сердце начинает биться быстрее. Она не запирает двери. Если кому-нибудь удастся украсть проклятую машину — ради бога.

Бояться нечего.

Даже маньяк не выйдет из дома в подобную ночь.

Конечно, зря она вспомнила о маньяках. Вполне возможно, что гнусная погода, напротив, разожжет в психе жажду крови. Если бы не белизна снега, Вонни не различала бы дороги. Она бы побежала, но под ногами полно коварных ледяных полос. Еще только начало седьмого, но от полуночи не отличишь. Вокруг царит темная ночь с серебристыми краями, словно завернутая в плащ. Темнота живет собственной жизнью. Вонни знает, что ее страхи неразумны. Глупо бояться потерять дорогу в темноте и упасть с ледяного края земли.

В детстве Вонни приходилось спать с включенным светом. В десять лет она продолжала видеть кошмары. В их районе все дома были одинаковые, и она часто воображала, что заблудится по дороге из школы. После развода родителей она начала бояться воскресений, когда отец, Рейнольдс, возил ее за город. Она не сомневалась, что он бросит ее на незнакомой дороге, и потому не выпускала его из виду. Ходила за ним на бензоколонки и в магазины, торговавшие спиртным навынос. Если было слишком холодно и отец приказывал ждать в машине, она покорно подчинялась. Но смотрела в запотевшее окно, не находя себе места, пока не видела, что отец возвращается.

Когда Вонни исполнилось одиннадцать, Рейнольдс снова женился, и это положило конец воскресным поездкам. Новая жена Рейнольдса, Гейл, как-то пригласила падчерицу переночевать. Вонни не сумела придумать отговорку и согласилась. Отец и мать не разговаривали, поэтому девочка ждала отца на обочине дороги. Машина остановилась рядом с ней, и у Вонни почему-то странно онемели ноги. Девочка втайне надеялась, что мать запретит поездку. По дороге на Манхэттен играло радио, поэтому можно было не разговаривать. Когда они приехали, Вонни поняла, что у отца есть секрет. Он богач. В этот миг Вонни познала разницу между «я» и «мы». Она ни разу не подумала: «мы богачи». Все принадлежало ему. Гостиная с плетеными коврами; библиотека с красными стенами и синими диванами, которую Рейнольдс использовал как кабинет. Комнаты такие большие, что можно заблудиться; между стен гуляло эхо. На посту у двери в столовую стояли два фарфоровых павлина, столь похожие на настоящих, что казалось, в горле у них бьется пульс.

Гейл выдала Вонни розовый халат и пообещала, что никто другой его носить не будет. Перед сном Вонни поцеловала отца и Гейл, пожелала им спокойной ночи и отправилась в гостевую комнату. Как всегда, она оставила включенным свет. Ночью девочка проснулась и услышала голоса в коридоре. Она лежала с закрытыми глазами, и вдруг кто-то вошел и выключил свет. Вонни не двигалась, пока отец и Гейл не вернулись к себе в комнату, после чего начала искать выключатель, сперва медленно, а затем лихорадочно. Но вместо выключателя нашла дверь. Она вышла в чернильно-черный коридор, двигаясь ощупью вдоль стены. Больше всего она боялась споткнуться и расколотить фарфоровых павлинов. В конце концов ею овладело нечто вроде паралича, и она несколько часов стояла в коридоре как вкопанная, пока не забрезжил рассвет. Тогда Вонни разглядела верхушки деревьев через высокие французские окна и поняла, что стоит перед гостиной. Девочка прокралась обратно в свою комнату и сидела в кровати, пока в девять не пришел отец и не сообщил, что скоро пора ехать домой. Вонни оделась, собрала вещи и пошла мимо павлинов завтракать. После этой поездки она много недель не могла уснуть и успокоилась, лишь когда мать пообещала не отпускать ее больше на ночь на Манхэттен.

Шагая в темноте, Вонни думает о тварях куда более опасных, чем павлины. Она чувствует, как тяжелеет, замерзая, молоко в картонке. Вонни запрещает себе думать о числах, чтобы не вспоминать о дороге в три мили. Каждый вдох дается с трудом, и она уверена, что в легкие набился лед. Или она умрет от страха, или нет. Или на нее нападут бродячие собаки, или все обойдется. Вонни поворачивает на свою длинную грязную улицу, вдоль которой выстроились дачи, запертые до Дня поминовения[8]. Она не знает, справится ли. Это худшая часть пути. Она начинает ненавидеть Андре, который, похоже, не соображает, что магазин закрылся час назад. Собственная улица кажется ей незнакомой, непривычно узкой, непривычно покатой. А вдруг это чужая улица, вдруг она умудрилась неправильно повернуть?

Ты услышишь бродячего пса до того, как он нападет.

Так и есть, она это знает.

Ты услышишь, как он скользит по льду.

Внезапная яркая вспышка на однообразном белом фоне. Вонни кажется, что искры сыплются из глаз. Но вскоре становится ясно, что это Саймон в оранжевом комбинезоне. Саймон и Андре встречают ее у края подъездной дорожки. В волосах и на ботинках Вонни снег. Саймон обнимает маму за ноги.

8

День поминовения в США — последний понедельник мая.