Страница 14 из 40
Как видим, Николай II, посылая генерала Н. И. Иванова, прекрасно оценивал сложившуюся обстановку и хорошо осознавал ее опасность. Генерал Иванов получил широчайшие полномочия, ему, до прибытия Государя, были обязаны подчиняться все министры правительства.
Но Император понимал, что решающим этапом в водворении порядка станет его личное присутствие в столице. Этим объясняется его решение, принятое 27 февраля, выехать в Петроград. «Решение Царя ехать в Царское Село, — пишет В. Криворотов, — при создавшемся положении было отчаянным шагом. Но Государь чувствовал, что он остался один, что никто не предпринимал ничего, и оставалось решать ему самому быть или не быть. Было ошибкой его окружения думать, что Царь спешил в Царское Село исключительно из боязни за свою семью, жену и детей. Государь должен был сознавать, что его появление там, в центре пылающих страстей, не могло никоим образом защитить семью от распоясывавшейся толпы. Своим решением отправиться туда Царь хотел разрубить узел всеобщего трусливого бездействия».[103]
Генерал-адъютант Алексеев пытался уговорить Царя не покидать Ставку, но тот остался верен своему решению. 27 февраля Император объявил В. Н. Воейкову, что уезжает, и приказал сделать все распоряжения для отъезда. Исполнив приказ, Воейков «доложил Государю, что он может сейчас же ехать ночевать в поезд, что все приготовлено и что поезд может через несколько часов идти в Царское Село. Затем я прошел к генералу Алексееву предупредить о предстоящем отъезде. Я его застал уже в кровати. Как только я сообщил ему о решении Государя безотлагательно ехать в Царское Село, его хитрое лицо приняло еще более хитрое выражение, и он с ехидной улыбкой слащавым голосом спросил у меня: „А как же он поедет? Разве впереди поезда будет следовать целый батальон, чтобы очищать путь?“ Хотя я никогда не считал генерала Алексеева образцом преданности Царю, но был ошеломлен как сутью, так и тоном данного им в такую минуту ответа. На мои слова: „Если вы считаете опасным ехать, ваш прямой долг мне об этом заявить“, генерал Алексеев ответил: „Нет, я ничего не знаю; это я так говорю“. Я его вторично спросил: „После того, что я от вас только что слышал, вы должны мне ясно и определенно сказать, считаете вы опасным Государю ехать или нет?“ — на что генерал Алексеев дал поразивший меня ответ: „Отчего же? Пускай Государь едет… ничего“. После этих слов я сказал генералу Алексееву, что он должен немедленно сам лично пойти и выяснить Государю положение дел: я думал, что если Алексеев кривит душой передо мной, у него проснется совесть и не хватит сил лукавить перед лицом самого Царя, от которого он видел так много добра».[104]
Но Воейков ошибался. Совесть позволила Алексееву спокойно смотреть, как поезд унесет Императора в расставленную западню, откуда уже Государю было не выбраться. Все было просчитано и разыграно на уровне образцового начальника штаба. В 2 часа 10 минут ночи Николай II принял в своем поезде генерала Иванова и дал ему последние указания. «Генерал Иванов вошел в вагон вместе с Государем и оставался долго у Его Величества», — вспоминал Мордвинов.[105] «До свидания, — сказал на прощание Царь Иванову. — Вероятно, в Царском Селе завтра увидимся».[106]
В 5 часов утра 28 февраля царский поезд вышел из Могилева в Царское Село.[107] «Императорские поезда ушли, — писал Спиридович. — На путях станции Могилев спокойно оставались вагоны с генерал-адъютантом Ивановым и с его отрядом Георгиевского батальона. Этот поезд двинулся по назначению лишь в час дня 28 февраля, через семнадцать часов после того, как Государь отдал свое распоряжение. Ставка не торопилась».[108]
Таким образом, Император Николай II был оставлен в пути своей Ставкой фактически безо всякой охраны.
Покинув Могилев, Император Николай II двинулся на Петроград двумя литерными поездами «А» и «Б». Эти поезда двигались вслед поездам с воинскими частями генерала Иванова и частями Северного и Западного фронтов, снятых для наведения порядка в Петрограде. Чтобы не мешать продвижению воинских эшелонов, царские поезда были вынуждены идти не прямой дорогой на Петроград, а окружным путем через Смоленск, Вязьму, Лихославль, к Николаевской железной дороге, а оттуда через Тосно на Царское Село. Движение царского поезда не вызывало никаких трудностей. На ближайшей станции ехавшие на фронт солдаты встречали Государя громким «ура!». В каждом губернском городе Император принимал губернаторов, которые докладывали ему обстановку в Петрограде. Таким образом, Царь был прекрасно осведомлен о том, что происходит в столице. Когда на следующий день в Пскове Николай II разговаривал с Рузским, то удивил последнего знанием положения в столице.[109]
Таким образом, поезд беспрепятственно шел на Царское Село. Известие о приближающемся царском поезде вызвало в среде бунтовщиков настоящую панику. Страх перед «безвольным и ненавистным» Царем настолько обуял «друзей народа», что они просто потеряли голову. Один из самых трусливых и омерзительных типов революции С. Мстиславский признавался позднее: «Можно сказать с уверенностью: если бы в ночь с 27-го на 28-е противник мог бы подойти к Таврическому дворцу даже незначительными, но сохранившими строй и дисциплину силами, он взял бы Таврический с удара — наверняка защищаться нам было нечем. Правительство не смогло, однако, этого сделать: оно было дезорганизовано».[110]
Решающую роль в февральских событиях сыграла верхушка армии. Если бы она сохранила верность Государю, нет никаких сомнений, что мятеж был бы подавлен. Между тем Государь почувствовал именно нелояльность ближайшего военного окружения, и его отъезд в Псков был вызван стремлением опереться на фронтового генерала Н. В. Рузского.
Генерал Лукомский писал: «Что собственно побудило Государя направиться в Псков, где находился штаб главнокомандующего Северного фронта, генерала Рузского, а не вернуться в Ставку в Могилев? Объясняют это тем, что в бытность в Могилеве при начале революции — он не чувствовал твердой опоры в своем начальнике штаба генерале Алексееве и решил ехать к армии на Северный фронт, где надеялся найти более твердую опору в лице генерала Рузского».[111] Полковник Мордвинов возражает против этого утверждения: «К генералу Рузскому и его прежнему, до генерала Данилова, начальнику штаба генералу Бонч-Бруевичу Его Величество, как и все мы, относились с безусловно меньшим доверием, чем к своему начальнику штаба, и наше прибытие в Псков явилось вынужденным и совершенно непредвиденным при отъезде. Государь, стремясь возможно скорее соединиться с семьей, вместе с тем стремился быть ближе к центру управления страной, удаленному от Могилева».[112]
Тем не менее Николай II рассчитывал на Рузского. Рузский командовал войсками огромного фронта, и Царь, если Рузский был бы верен присяге, оказался бы не только в полной безопасности, но и получил бы мощное средство по подавлению мятежа. Таким образом, Государь прибыл в Псков, стремясь продолжать борьбу с мятежом. Советский исследователь Г. З. Иоффе пишет: «Если верить белоэмигрантским мемуарам, то создается впечатление, что Николай II прибыл в Псков уже с созревшим решением пойти на уступки и согласиться на ответственное министерство. Но подобные утверждения — либо намеренное искажение, либо результат бессознательного смещения калейдоскопически развертывающихся событий».[113] Нет, Государь хотел опереться на генерал-адъютанта Рузского, чтобы продолжать борьбу.
103
Криворотов В. На страшном пути до Уральской Голгофы (Страшное иго). Мадрид, 1975, с. 39.
104
Воейков В.Н. Указ. соч., с. 126.
105
Отречение Николая II, с. 95.
106
Спиридович А.И. Указ. соч., с. 588.
107
РГИА, ф. 516, о. 1/241/ 2890), д. 9.
108
Спиридович А.И. Указ. соч., с. 589.
109
Катков Г.М. Указ. соч., с. 311.
110
Мстиславский С. Гибель царизма. Л., «Прибой», 1927, с. 78.
111
АРР, т. 1–2, с. 20.
112
Отречение Николая II, с. 96.
113
Иоффе Г.З. Крах Российской монархической контрреволюции. М., 1977, с. 35.