Год французов

День тот выдался чудесный, долго не опускался вечер. Далеко налево от нас, в сторону Атлантики, простирался Бычий кряж, пурпуром отливали его вершины в закатном солнце на голубом небе. А где-то далеко-далеко — Дублин, и почти так же далеко — Каслбар. На невысоких пологих холмах, утопающих в зелени, кое-где виднеются дворянские усадьбы. Но чаще взору нашему представали бескрайние равнины и крестьянские лачуги. Порой мы останавливались, просили молока, и очевидно было, насколько чужды им все восстания и сражения. Совестно было подумать, что скоро и их закрутит водоворот нашего восстания. Ибо что им королевства и республики, равенство и права человека? У них другие заботы, другие цели — убрать бы урожай.

ИЗ СОЧИНЕНИЯ «СЛУЖБА В МОЛОДОСТИ. С КОРНУОЛЛИСОМ ПО ИРЛАНДИИ». ГЛАВА III КНИГИ «МОИ ПОХОДЫ» ГЕНЕРАЛ-МАЙОРА СЭРА ГАРОЛЬДА УИНДЭМА (ЛОНДОН, 1848)

С севера и юга город Дублин охватывают два канала, Большой и Королевский, они соединяют столицу с рекой Шаннон и океаном. И по сей день они остаются чудом инженерного искусства и речного судоходства. По этим каналам поступают в город урожаи с щедрых полей и стада с обильных лугов Ирландии для отправки в Англию. А в годину войн с Францией и Наполеоном каналы эти были жизненно важными артериями, связующими Англию со своей житницей.

Как раз по Большому каналу и отправился в Коннахт Корнуоллис. Я бы на его месте извелся и истомился, он же спокойно сидел на палубе, дымил трубкой с длинным чубуком и беспрестанно пил шоколад из крохотных чашечек. Тогда, в молодости, от Корнуоллиса я и получил неоценимый урок: «Поспешай не торопясь». Да еще и наглядный пример несчастного генерала Лейка, павшего жертвой торопливости. Правда, отправляясь в Коннахт, Корнуоллис еще не знал о каслбарской катастрофе.

— К нашему прибытию Лейк, возможно, уже расправится с французами, а если нет, посмотрим, как там дела, и решим, как поступить, — говорил мне Корнуоллис, — здешние места на всем протяжении канала на редкость мирные, вы согласны со мной, Уиндэм? Будто это Франция или Голландия или даже Англия. Дайте людям возможность, и они будут жить тихо и мирно. Народ здешний высоко чтит справедливость. Какой-то историк так сказал. Сам из англичан.

По случайности Корнуоллис в тот момент обозревал Алленские топи, где ни мирных, ни иных обитателей не сыскать. И тем не менее умозаключение его мудро. На ирландский народ возвели много напраслины. Он и впрямь с готовностью покорился бы правительству справедливому и гуманному, если бы не демагоги, сыгравшие на его чувствах. А вспыльчивость и воинственность, столь поносимые недоброжелателями, обуздываются дисциплиной Британской армии (как и было на протяжении последних сорока лет), и из ирландцев получаются отменные солдаты, во всем мире лучше не сыскать.

Приведенный пример свидетельствует и о широте взглядов Корнуоллиса, и о его человеколюбии, не покинувшем его даже во время битвы с обманутыми крестьянскими массами в Коннахте. Питт послал Корнуоллиса в Ирландию с двоякой целью: усмирить волнения на острове и окончательно низложить так называемое королевство Ирландии, тем самым полностью вверив страну попечительству английского парламента. Обе эти задачи Корнуоллис обсуждал со мной открыто и доверительно — наверное, еще ни одному лейтенанту в двадцать лет не доводилось познать столько премудростей в военном и дипломатическом искусстве. Усмирять и одновременно закладывать основы прочного жизнеустройства — истинная цель всякого воина-дипломата, и лорд Корнуоллис обладал необходимой широтой взглядов, тонко чувствовал людские чаяния. Увы, в те годы я был слишком недальновиден и не полностью воспользовался предоставившейся мне уникальной возможностью.

Старый полководец (впрочем, признаюсь, моложе, чем я сейчас) говорил спокойно и долго. Уже стали опускаться сумерки, чудесные, нежнейшие сумерки ирландского лета. По берегам канала тянулись бурые, кое-где разработанные торфяники: необозримую равнину рассекали, сходясь и расходясь, темные неглубокие траншеи. Многовековая история, спрессованная временем; все горести и печали народные наслоились в этой бурой, пахучей массе, еще не тронутой человеком. В папке из мягкой юфти я носил карты Корнуоллиса и его записи, которые он диктовал мне по мере продвижения наших войск, однако не удосуживался просмотреть их. Но ни об одной мелочи он не забывал, хотя касались они не битвы и быстрой победы, а восстановления незыблемых законов справедливой и полноценной мирной жизни.

От четырех узловых пунктов: Слайго, Бойла, Каслбара и Голуэя — сплетена сеть на весь Коннахт. Не вырваться из нее повстанцам. А на юге тем временем сосредоточивались основные силы наших войск. Потом сеть все теснее и теснее будет смыкаться над повстанцами. Тщательно продумав свой план и отдав распоряжения, Корнуоллис откинулся на спинку кресла, положив больную ногу на скамейку с подушечкой.

В Тулламоре, богатом прибрежном городке, мы высадились на берег и экипажем проследовали до Атлона: он расположен в двадцати пяти милях к северо-западу, на берегах реки Шаннон, и контролирует важный мост — основную дорогу в Коннахт. За Атлон, а следовательно, и за мост через Шаннон шли ожесточенные бои и во времена Кромвеля, и во времена Вильгельма. В июне 1691 года на Атлон напала более чем двадцатитысячная армия Вильгельма и подвергла его чудовищному, невиданному за всю историю Ирландии обстрелу. Тонны каменных и железных ядер обрушились на стены города. Корнуоллис не остался равнодушным к истории и осмотрел столько повидавшую на своем веку крепость, остатки городской стены. Там-то и настигла нас весть о каслбарской трагедии.

Доставили ее легкие драгуны, самым унизительным образом покинувшие поле боя, без отдыха мчали они от самого Каслбара. Их привели к Корнуоллису для доклада, но даже в присутствии сурового и величественного полководца они не сумели связно и толково рассказать обо всем. Несметная армия крестьян, подстрекаемая священниками, с дикими воплями движется по дорогам Коннахта. От Каслбара до Атлона под ее натиском пали все важные населенные пункты, в том числе и Туам. Корнуоллис слушал их молча, стараясь угадать за продиктованными страхом преувеличениями истинный размах поражения на севере.

Потом он оставил драгун и продолжил осмотр города, но уже не столько из благочестия, сколько из практических соображений: устоит ли Атлон перед массированной атакой. Он также послал гонца в Туам, чтобы проверить, находится ли этот важный пункт на перекрестке дорог в руках англичан. Уже затемно прискакал посланец от генерала Лейка с донесением, постыднее которого ни один офицер Британской армии не писал своему командиру. Генерал и хвалил, и жалел себя, безраздельно перекладывая вину на своих офицеров и солдат. Британские войска, писал он, поддались панике и трусливо покинули поле боя, столь хорошо задуманного и подготовленного им, Лейком, боя, в котором он намеревался с честью выстоять. И строчкой ниже он уже противоречил себе, возлагая ответственность за подготовку к ведению боя на Хатчинсона. В донесении ни слова не говорилось о том, почему вспыхнувшая паника охватила самым пагубным образом все войска, намного превосходившие противника численностью и занимавшие удобную позицию на холме. Также ни словом не обмолвился генерал о храбрости и находчивости врага, одержавшего победу благодаря ночному переходу, на которые не решился бы заурядный командир.

Вижу как сейчас, несмотря на давность событий и свой немалый возраст: Корнуоллис стоит на мосту, опершись на парапет, дабы дать покой больной ноге. Внизу несет свои мрачные воды Шаннон, справа и слева — еще более мрачные берега. По Атлону побежала тревога, одни слухи порождали другие. Корнуоллис скомкал донесение Лейка и занес руку над рекой, но опомнился, разгладил бумажку и протянул мне.

— Вот видите, послушай меня Лейк и выспись как следует той ночью, не пришлось бы ему расхлебывать все это.

Потом он призвал полковника Крофорда.