Год французов

— Кое-кто говорит, что учителю нужно народа держаться, как в других селениях!

— Вот это славные речи!

— Господи, ну что женщина понимает! Что услышит, тому и верит.

— Значит, незачем ей о таких вещах рассуждать. Не для того я спозаранку сегодня встал, чтоб бабьи уговоры да увещевания выслушивать.

— Оуэн, ведь правда, ты никуда не уйдешь? Ведь ты просто так сказал, в сердцах, а?

— Нет, уйду. — Он повернулся к ней лицом. — Я не шучу. Такому, как я, оставаться здесь — безумие. Сейчас мне просто повезло, а в следующий раз? Хочешь, чтоб и меня связали по рукам-ногам и на телеге увезли в тюрьму? Чтоб мне в утешение лиходей Мэрфи сунул крест под нос?!

— Господи, Оуэн, как же я без тебя?

— Не бойся, по миру не пойдешь. По просьбе господина Трейси я переписал ему свои поэмы на тонкий пергамент вместе с поэмами О’Рахилли и О’Салливана. Мои не хуже, — слукавил он. Конечно же, ни одним стихом не сравнится он с О’Рахилли.

— Состаришься, останешься один-одинешенек, что толку тогда от твоей поэзии?

— Если не уеду из Киллалы, боюсь, и состариться не успею. Господи, как носит меня, кроткого, безобидного мотылька, по всей Ирландии. Да самый последний бродяга и то столько не скитался!

Джуди положила руку ему на плечо, встала на цыпочки.

— Поступай так, как тебе лучше.

— Кабы знать, что лучше мне, а что лучше другому. Иной раз смотрю на бедных детишек — за обучение их с родителей плату беру и думаю: зачем я все это делаю, зачем пытаюсь насильно вбить в их головы знания?

— Как же, ведь им эти знания нужны. Не меньше, чем одежда, которую им шьет портной.

— Для того чтоб покалечить скот да на телеге отправиться в тюрьму, больших знаний не нужно.

— Так уж мир устроен, — вздохнула Джуди.

— В Уэксфорде поднялась Гэльская армия, в мой родной Манстер держат путь из Франции корабли с высокими мачтами. А здесь, в Мейо, люди готовы удавить друг друга из-за коровы или клочка земли, на котором и козе попастись негде. Жалкий, убогий край.

— Тех мест, где ты побывал, я не видывала. Может, надумаешь и меня с собой взять?

Мак-Карти покачал головой.

— От господина Трейси я получу пять гиней, три дам тебе, две оставлю. Мне предостаточно.

— Ты считаешь, из меня не вышло бы учительской жены?

Он провел рукой по ее густым жестким волосам, погладил по щеке.

— Вышло бы. Просто, любовь моя, я не из тех, кого берут в мужья, ты ж и сама это отлично понимаешь.

— Понимаю, — прошептала она и отступила на шаг.

Он снова взглянул на далекую серо-унылую гладь бухты. У Джуди, как и у других женщин, которых он знал, доброе сердце, славная, щедрая душа. Но что или кто, кроме нее, удерживает его в Мейо? Друзей раз-два, и обчелся, ведь в женщинах друзей не обрести. Их душа — извечная тайна, и даже ночью, в минуты близости, разгадки не найти. А друзья его — это Ферди О’Доннел, что живет на холме, да Шон Мак-Кенна, учитель из Каслбара, в долине. Нет, ничего и никто не держит его здесь. Занятия в школе окончились, через две недели он получит от Трейси пять гиней.

Найдут нового учителя, какого-нибудь юного простачка из Керри, который еще не разобрался в жизни.

БАЛЛИНА, АВГУСТА 7-ГО

В миле от Баллины в таверне Райана за чашей пунша встретились Малкольм Эллиот, Рандал Мак-Доннел и Мэлэки Дуган. Но пить пришлось лишь двоим первым, Дуган отказался. Он сидел вроде бы бесстрастно, но настороженно, взгляд больших кротких глаз миновал собеседников и уперся в грубо сколоченный стол, в трещину меж досками. Дуган держался свободно, не смущаясь.

— Клянусь господом, сэр, — обратился он к Эллиоту, — я понятия не имею, что творят эти злодеи под покровом ночи. Да они, говорят, чуть не пристрелили господина Гибсона, я у него землю арендую, за все время дурного слова от него не слышал.

— Да, да, конечно, — перебил его Эллиот. — Просто вы из тех, на кого равняются люди, в том числе и Избранники.

— Что вы, сэр, это, должно быть, оттого, что я смолоду был задирой, зачинщиком всех драк. Сейчас уже годы не те, — он похлопал себя по изрядному животу. — Сойтись деревней на деревню — забава для молодых. И им не вредно размяться, и по всей округе о них пойдет молва. — По-английски Дуган изъяснялся вполне сносно, хотя говорил быстро и коверкал слова.

— Ну, с вами в таких побоищах тягаться некому, — польстил Мак-Доннел. — Помнится, года три назад вы славно поработали дубинкой, когда дрались с Балликаслом. Вот уж где дремучие мужики.

— Плохие времена настали, — перевел разговор Эллиот, — тюрьмы полнятся людьми из Киллалы и Килкуммина.

— Для всей страны, сэр, плохие времена. Нам в церкви господин Хасси каждое воскресенье толкует, какие беды нас ждут. Морем на нас идут французы, богу они не молятся, в церковь не ходят. А у нас на юге, в Уэксфорде, против короля восстали. Да и в нашем графстве зло вершится.

— Вы, видать, всегда закону послушны, — сухо заметил Мак-Доннел.

— На том стоим, — молвил Дуган.

— Семеро наших земляков за решеткой в Баллине. И скольких еще посадит Купер, пока «следствие» закончит.

Тяжелая бычья голова согласно кивнула.

— Несправедливо он поступил. Эти семеро такие же Избранники, как и я.

— Во всяком случае, за одного я ручаюсь, — сказал Мак-Доннел, — за Джерри О’Доннела. Ушам своим не поверил, когда узнал, что его схватили. Поехал к Сэму Куперу, чтобы за парня заступиться. Лучше дома сидеть, на горячую кашу дуть, чем пред ним пустые, точно мыльные пузыри, слова выдувать. Налил он мне стакан виски, да только зол я был, стаканом об камин, и ушел.

— К такому спиной поворачиваться я бы не стал, — проговорил Дуган, — скажет, не уважаю дворянство.

— Дворянство! — хмыкнул Мак-Доннел. — Это он-то «дворянство»?! Да у цыгана больше дворянской крови. Да его предки — бандиты кромвельские.

— Так же как и мои, — вставил Эллиот.

— Ну, во всем есть и дурное, и достойное, — тотчас парировал Мак-Доннел, — в свое время мы с Сэмом Купером славно гуляли. А теперь он стоит передо мной, смотрит в глаза и лишь самодовольно ухмыляется. Да несчастного Джерри О’Доннела скорее по праву можно назвать дворянином. О’Доннелы — род старинный.

— Очевидно одно, — сказал Эллиот, — Купер на этом не остановится.

— Так же как и Избранники, — прибавил Дуган. — Они люди храбрые, решительные, разве не так?

— Возможно, — согласился Эллиот, — но и весьма недальновидные. Ну, посеют они смуту в округе, а дальше? Им не победить, потому что они и сами четко не представляют, чего хотят. То ли чтобы крестьян не сгоняли с земель, то ли чтобы снизили ренту, то ли хотят свести старые счеты. А может, им просто не по душе жестокость и насилие?

— Вот вы называете их темными людьми, — промолвил Дуган, — так найдите образованных, кто посоветовал бы им, а, господин Эллиот?

— Вот именно, посоветовал, — кивнул Эллиот, — а не повел бы за собой, вожди и среди простолюдинов найдутся.

— А какой бы они дали совет?

— В Уэксфорде восстание поднялось лишь потому, что крестьяне примкнули к Объединенным ирландцам.

— А разве уэксфордцы оказались дальновиднее? Пришло время браться за оружие, хватились Объединенных ирландцев, а тех и след простыл. Думаю, сэр, если уж человек настолько обозлен, что стал Избранником, так он уповает лишь на себя да на темную ночку, но никак не на щедрые посулы господ.

— А ведь уэксфордцев вел один из «господ», Беджнал Гарви, — напомнил Эллиот.

Бедный Гарви, подумал он. Толпа вооруженных пиками крестьян буквально выволокла его из собственной усадьбы, замка Беджнал. И он, толком не понимая, что к чему, оказался во главе восставших. И прошел с ними по всему Уэксфорду. Их вождь и в то же время их узник, он спорил и с пьяными задиристыми крестьянами, как мог урезонивал их, просил сохранить жизнь пленникам, шел ради этого на уступки. А после разгрома восстания он, переодевшись в крестьянское платье, пытался скрыться. И вот сейчас голова его красуется на копье над уэксфордской тюрьмой.