Год французов

— Однако мы с ним ладим, — вставил Джон, — старик мне даже мил.

Мак-Доннел проницательно взглянул на него.

— Усадьба и земли Замостья ждут не дождутся молодого толкового хозяина, да ему еще и красотка в жены достанется. Кстати, она дружна с моей сестрицей Грейс. В бедрах она, правда, узковата, рожать тяжело будет, но, как говорится, было б желание…

— Я не кобылицу на племя выбираю, а жену, — напомнил Джон.

— Вон оно что! Прав старый Трейси, не знаете вы еще Мейо. Давайте-ка выпьем. — Он заново наполнил свою чашку. Мур к пуншу не притрагивался. — Я переговорил с теми, о ком у нас с вами шла речь: с Корни О’Даудом, Джорджем Блейком, Томом Белью и остальными. Это, так сказать, наша старая братия. И думается мне, что они всей душой нас поддержат. Всей душой.

— Что ж, весьма рад, — ответил Мур, — и Малкольм Эллиот тоже порадуется, когда узнает.

— Эх, я-то вам говорю, а вы все на Эллиота киваете, — досадливо почесав затылок короткопалой рукой, сказал Мак-Доннел.

— Он член Директории провинции Коннахт, а я — нет. А с Дублином как раз Директория и поддерживает связь. И напрасно вы не доверяете Эллиоту.

— Много ли толку от этой Директории? — стараясь не обидеть гостя, сказал Мак-Доннел. — Все знают, что и в Слайго, и в Голуэе есть Объединенные ирландцы. Да и в Мейо отыщутся. Но не верится мне, что хватит их для большого дела. Да будь их числом, как травинок на каслбарских лугах — зеленым-зелено, точно наш национальный флаг, — все одно, это лишь лоскуток, а не весь стяг.

— Верно, пока нас мало, — согласился Мур, — потому-то я с вами разговор и затеял. Эллиот предложил ввести в Директорию и меня, и если присягнете, то и вас, и О’Дауда.

— Не высока ли честь? Вот в Уэксфорде члены Директории за решеткой, суда ждут, а кто уж дождался — на виселице болтается. Нам, мелким помещикам, высоковато так забираться.

Мур несогласно повел головой.

— От вас действий никто и не ждет, пока не подоспеют французы и не поднимется Манстер. Сейчас нужно лишь подготовиться. Таких, как вы да Корни О’Дауд, уважают, люди вас послушают, и присягнут на верность Обществу.

— Кто знает, может, и так, — согласился Мак-Доннел. — Только вот будут ли они сражаться — это вопрос. Да и много ли навоюешь голыми руками? Может, приказать им делать пики?

— Как в Уэксфорде, — ввернул Мур.

— Да не напоминайте мне об Уэксфорде. Сразу руки опускаются.

— Французы придут, не сомневайтесь, — заверил Мур. — Так что стоит постараться. — Он отхлебнул пунша — так и есть, приторный. Но все же через силу сделал еще один глоток.

— Ну, раз придут, это другой оборот. Стране давно нужна хорошая встряска. До дна, Джон, пьем до дна!

— Будет встряска, и еще какая! Стряхнет Ирландия рабство, хватит англичанам нас объедать. Будет народ в Мейо сражаться за это?

Мак-Доннел рассмеялся и разлил остатки пунша.

— Нора, — крикнул он, — неси еще. — Немного выждал и позвал снова. — Пунш у нее уже готов. Главное — его не остудить. В самое пекло я пью сперва ледяное виски, а потом — горячий пунш. В голове сразу проясняется.

— Так будет или нет? — повторил Мур.

— Да ни в Англии, ни в Ирландии таких горячих голов, как у нас, в Мейо, не сыскать, — уверил Мак-Доннел. — Видели б вы, как дрались стенка на стенку Балликасл и Киллала. Раскраивали черепа, точно яйца били. У многих шипастые дубинки в руку толщиной. Двоих убили наповал, причем, заметьте, дрались-то они просто так, за честь своих господ. Господи! Это у Киллалы-то честь!

— Наслышан я об этих побоищах. Бессмысленная жестокость. В Баллинтаббере Джордж их запретил.

— А такому вот драчуну или Избраннику бессмысленной покажется республика. Зато как они ненавидят англичан да протестантов. Вот потому-то и будут они драться.

Девушка внесла новую чашу с пуншем, поставила рядом с пустой. Не успела она выпрямиться, как Мак-Доннел обнял ее за талию, усадил на ручку кресла.

— А у вас, Джон, в Баллинтаббере такие девушки водятся? — Его рука скользнула вверх, к открытой груди в вырезе балахона.

— Займешься такой вот пичужкой, и обо всех делах забудешь.

Девушка прильнула к его плечу и застенчиво улыбнулась Джону.

Мак-Доннел погладил ее по груди и отпустил.

— Ступай, у нас деловой разговор.

Она ушла, а Мак-Доннел все смотрел ей вслед.

— Зато по дому работать не очень горазда. Зовут ее Нора Дуган, племянница Мэлэки Дугана, он арендует землю у Гибсона. На него все крестьяне в Килкуммине равняются. На него да на Ферди О’Доннела. Неплохой парень этот Ферди. Мы с ним даже в каком-то дальнем родстве состоим. Не сомневаюсь, что оба — из заводил Избранников. Да, перекинься эта зараза на Балликасл, придется мне сторону протестантов держать.

— Любопытно, а не из этих ли Избранников предстоит и нам пополнение набирать?

— Я знал, что мы придем к этому, — кивнул Мак-Доннел. Он нагнулся, потянулся к чаше, но отдернул руку.

— Ух ты, горячо! И как только девчонка донесла? Руки у нее, что ли, в перчатках. — Он вытащил из кармана замызганный носовой платок и обернул им ручку чаши. — Мне говорили, что уэксфордских повстанцев тысячи были. Не верится, что все они из Объединенных ирландцев. Может, только присягу приняли, а в душе так бандитами Избранниками и остались. Ведь крестьянин что в Уэксфорде, что в Мейо — разницы никакой. Сомневаюсь я, чтоб такой крестьянин воевал за какую-то республику. Он с пикой в руках пошел на тех, кого ненавидел: на йоменов, ополченцев, судейских чиновников-протестантов.

Мур покачал головой.

— Не хотелось бы мне видеть подобное ни здесь, ни в другом уголке Ирландии. Общество первым делом выступает против постыдных религиозных разногласий.

Мак-Доннел, разливая пунш, рассмеялся.

— Господи, да эти разногласия насаждались столетьями. Тут вам работы непочатый край. В восстаниях я плохо разбираюсь, но скажу: каков уж народ есть, такой нам и поднимать. Это сто лет назад лихая голова, вроде Корни О’Дауда, мог вскочить в седло и разом увлечь за собой крестьян. И сейчас главная сила — в крестьянах, а значит, все кончится бандитской резней Избранников.

Мур, поджав полные губы, решительно тряхнул головой.

— Нет, не кончится. Избранников обуздает наше Общество. Французы сюда не затем идут, чтобы помогать деревенским бандитам.

— А что французы?! Да им сто раз наплевать на нас. Они, если и придут, так для того лишь, чтоб покрепче насолить англичанам. Знаете Джон, в душе я, наверное, похож на Избранников, а иначе наши с ними пути-дорожки разошлись бы. Уж больше ста лет эти ублюдки протестанты заправляют у нас, топчут исконно ирландскую землю. Почему они захапали и землю, и власть? Древние старики еще помнят, как сын, приняв протестантство, отбирал землю у отца. И священников наших травили, как волков, за голову каждого власти давали пять фунтов. И проводить приходилось службы тайком, в пещерах, а снаружи караул выставляли. Почему, по-вашему, все йомены в Тайроли — протестанты? Да чтоб держать нас, католиков, в узде, чтоб, не дай бог, мушкеты не попали к нам в руки. Я, конечно, увижусь с Сэмом Купером в Каслбаре на скачках, может, даже стаканчик вместе пропустим или пари заключим, но, коли дойдет до схватки, либо я ему кишки выпущу, либо он мне.

Мур взглянул на него: тот говорил сдержанно, но уверенно и грозно, словно об очевидном, для чего даже голос повышать не стоит. Мур отвернулся — кругом голые, неприглядные стены. На одной несколько аляповатых портретов работы заезжих художников. Основные фамильные черты, переходящие из поколения в поколение, они, однако, передали: крупный, тяжелый подбородок, резко очерченные скулы. С этими чертами от отца к сыну переходила и ненависть к угнетателям. Год 1641-й или 1691-й виделись отчетливее вчерашнего дня, прошлое определяло поведение сегодняшнее, смиряло чувственные порывы. Вот она, история, только без триумфальных арок и площадей, названных в честь ее героев. Это история жизни в смрадных болотах, среди невысоких, но крутобоких холмов, история поражений и лишений, история разграбленных и опустошенных семейных гнезд.