Страница 34 из 44
Прушевский удивляется «сомкнутой силе отдаленных монументов», открывшихся его взору, а также «вере и свободе в сложенных камнях». Необычность и особую прочность здания Церкви Флоренский объясняет тем, что камнями для ее постройки служили верующие, которые «спаивались так крепко, что вся башня представлялась как бы высеченной из одного цельного камня». На недоуменный вопрос Прушевского: «Когда же это выстроено?» — о. Павел, как мы писали выше, много и подробно отвечает, что у Церкви два аспекта — небесный и исторический. В своем небесном аспекте Церковь создана до мира; а в историческом — это «величина в мире строимая», вплоть до исполнения времен.
«Общепролетарский дом» исследователи «Котлована» относят к «спасительным сооружениям» — особой группе образов платоновского творчества. Платонов подчеркивает еще одно важное отличие этого общепролетарского «спасительного сооружения» от Церкви как «домостроительства спасения» — это основание, на котором воздвигается все здание. Для Церкви, построенной на водах крещения, таким основанием служит добровольно принесший Себя в жертву за грех мира Иисус Христос. В основании «общепролетарского дома», возводимого над пропастью котлована (из-за множества убитых и «ликвидированных» ради будущего дома ассоциирующегося с могилой), лежит погребенная дочь буржуйки Настя, которая олицетворяет не только «новое историческое общество», но и принесенных в жертву революции детей буржуазии. Абсолютный параллелизм «общепролетарского дома» — созданному Ермом и воспроизведенному Флоренским образу Церкви — может быть не только дополнительным свидетельством знакомства Платонова со «Столпом», но и доказательством того, что он сознательно изображает «общепролетарский дом» как альтернативу Церкви.
Любопытно, что анализ «видения» при помощи «Столпа» помогает разрешить кажущиеся противоречия его исследовательских интерпретаций. Ведь «светлая мечта о будущем доме» и царстве земном у строителей нового мира (подчеркнем — и у самого писателя) рождалась именно в полемике с идеей Церкви как Царства Небесного. Поэтому то, что по-прежнему противостоит выстроенному большевиками, теперь, спустя годы, Платонов изображает в виде церкви — обычного культового здания, но придает ей и черты Небесного Иерусалима.
Случайно или закономерно, но повесть Платонова «Котлован» и книга Флоренского «Столп и Утверждение Истины» обнаруживают сходство и в сюжете, и в главной теме. «Столп и Утверждение Истины» — это история духовного пути ее автора в стремлении найти опору в изменяющемся и раздробленном мире; опереться на незыблемые устои, на Столп Истины. У истоков того духовного пути, который проделал автор «Столпа» и который составляет содержание этой книги, лежит стремление обрести незыблемые устои в изменяющемся и раздробленном мире, где властвует смерть — «опереть себя на „Столп и Утверждение Истины“, <…> не одной из истин, не частной и дробящейся истины человеческой, мятущейся и развеваемой, как прах, гонимой на горах дыханием ветра, но Истины все-целостной и веко-вечной, — Истины единой и Божественной, светлой-пресветлой Истины, Той „Правды“, которая, по слову древнего поэта, есть „солнце миру“». Начинается книга со скорби о недавно умершем друге, а также с образа осеннего леса, в котором падают листья, и уподобления падающих листьев умирающим людям: «Один за другим, один за другим падали листья. <…> Один за другим, один за другим, как пожелтевшие листья, отпадают дорогие люди. <…> Один за другим, один за другим, как листья осени, кружатся над мглистою могилою те, с которыми навеки сжилось сердце. Падают, — и нет возврата <…> Все кружится, все скользит в мертвенную бездну». Книга Флоренского состоит из отдельных глав — «писем». «Письмо первое» называется «Два мира». В этом мире все зыблемо и ненадежно; многочисленные человеческие истины дробятся и развеваются, как прах — в этом мире нет «Истины всецелой и вековечной», делает вывод о. Павел. Картина всеобщей смерти, как бессмысленного и безумного кошмара, и относительности человеческих «истин» побуждает о. Павла искать «новой земли»: «Нам надо или умереть в агонии на нашем крае бездны, или идти на авось и искать „новой земли“, на которой „живет Правда“ (2 Пет. 3, 13)». Ради умершего — отпавшего, как осенний лист — Друга и собирается о. Павел проделать свой духовный путь, найти «Истину всецелую и вековечную» и писать «свои прерывистые строки».
Начало духовного пути героя «Котлована» во многом перекликается с исходной ситуацией «Столпа»: Вощева, почувствовавшего «слабость тела без истины» и задумавшегося «среди производства», увольняют с предприятия, где он «добывал средства для своего существования». Поняв, что в том мире, где он жил до сих пор, нет истины, Вощев отправляется на ее поиски в «иной мир» — «другой город». Дополнительной мотивацией духовных поисков Вощева становится тоже «умерший, палый лист», который подбирает герой и которому он обещает: «Я узнаю, за что ты жил и погиб».
«Столп и Утверждение Истины» начинается с описания смятенного состояния души, осознавшей действие в природном мире всепожирающей смерти, и откровенного признания: «Истины нет у меня, но идея о ней жжет меня». А заканчивается уверенностью в том, что «Столп Истины — это Церковь». Повесть Платонова «Котлован» тоже о духовном пути, но в обратном направлении. Это история признания того, что «общепролетарский дом» — не оплот истины; и эта история заканчивается уходом героя из «Города», который должен был стать альтернативой Небесного Иерусалима. Но по вопросу о «столпе истины» финал «Котлована» в отличие от ясного и определенного итога «Столпа» можно назвать открытым.
Апокалипсис коллективизации
Из города «довольный, что он больше не участник безумных обстоятельств» и «не жалея о строительстве будущего дома» (62), Вощев идет дальше по миру, рождающемуся к новой жизни, и приходит в деревню. Здесь выполняется вторая часть программы построения социализма — коллективизация. В первой главе мы писали о реальных основах драматизма деревенских сцен повести и о том предположении, что именно ужас коллективизации, духовно сломившей крестьянство и физически погубившей лучших его представителей, стал толчком к написанию «Котлована», дав внутреннюю мотивировку и заглавному «городскому» образу. На материале свидетельств современников мы показали, как воспринимали коллективизацию сами ее участники, крестьяне, и как соотносились с этим восприятием события повести. В целом же деревенская часть «Котлована» менее нуждается в комментарии, чем городская. Причина этого не только в том, что трагические последствия перевода деревни «на социалистические рельсы» более известны, чем процесс «строительства социализма» в городе. Важно и то, что «культурная составляющая» деревенских образов повести понятнее, чем городских. Однако эта «составляющая» присутствует. В согласии со своими творческими принципами, коллективизации как форме социалистических преобразований Платонов тоже находит литературные, фольклорные и библейские аналоги. Все они связаны с темой смерти. Платонов изображает события в деревне через призму загробного мира Данте, обрядового фольклора, в котором смерть занимает важное место, мифологических образов смерти и библейского повествования о конце мира. Коротко остановимся на общекультурной атмосфере этой части «Котлована».
Центральные события повествования о деревне — раскулачивание, разделение крестьян на достойных вступления в колхоз и недостойных, т. е. подлежащих «ликвидации как класса», и отправка последних на плоту. О литературных прообразах сцен раскулачивания мы уже писали. Как считает А. Харитонов, деревню, проходящую очищение «от капиталистических тенденций» перед вступлением в колхозный рай, Платонов уподобляет Чистилищу — месту потустороннего мира в изображении Данте, где души умерших очищаются от грехов перед тем как попасть в рай. Путешествующим по деревне героям открывается картина невероятных крестьянских страданий, мучения же расстающихся со своим имуществом крестьян можно сравнить с изображенными Данте муками грешников. Но кара в этом мире новых этических ценностей обусловлена не преступлениями, а наличием собственности и социальной принадлежностью, заменившими грех в этической градации социалистического учения.