Страница 16 из 42
СОЧИНЕНИЯ
От смеха щурятся ресницы
И улыбаюсь ртом.
Что в том?!
Ах, так, вещицы…[1]
Письмо Симона Таннера[2]
Все, что я здесь теперь пишу, пишется ради Вас, моя дорогая. У меня впереди столько времени, такая прорва, такая куча времени… Мне не на что его употребить. Вот я и придумал себе способ времяпрепровождения, искусственную забаву, и несказанно этому рад. Никто не хочет и не может дать мне шанс, никому я не нужен, что ж, я сам найду себе занятие, выберу цель и достигну ее. Думаю, мне по силам какое-то дело, пусть самое странное и бесполезное. Я вдоль и поперек переполнен впечатлениями. Хотя нынешняя моя роль в этом зазеркалье, на Шпигельгассе, достойна жалости, но я кажусь себе свободным и отважным, и душа моя легко и вдохновенно парит в благих упованьях. Лишь иногда, если говорить откровенно, я грущу и теряю надежду, думая о своем будущем как о чем-то мрачном и утраченном. Но это лишь минутная слабость, не более.
Я пишу Вам, сударыня, потому что Вы красивы и добры. Чтобы писать живо и искренне, мне нужно думать о ком-то близком. А Вы мне ближе всех на свете, и разделяет нас всего лишь тонкая нелепая стена комнаты. В этом есть нечто прекрасное, пьянящее, таинственное и уносящее вдаль. Помните тот жаркий день, когда я пришел к Вам? Солнце раскалило переулок, и я подумал, что здесь, в этом Зеркальном переулке, комнаты, должно быть, особенно темные, тесные, мрачные, что в них не заглядывает солнце и что они дешевы. Случайная мысль? Озарение? Чудо? Вы стояли на лестничной площадке и посмотрели на меня так проницательно, что я, признаться, вздрогнул под Вашим взглядом, потому что показался себе жалким просителем, чуть ли не побирушкой. В кармане у меня оставалась лишь какая-то мелочь, и я решил, что Вы видите меня насквозь. Нищие, как известно, всегда ведут себя неуверенно. Вы показали мне комнату, и я, не помню уж почему, возможно, из ложного чувства гордости, сунул Вам в руку последние монеты. Вы удовлетворенно кивнули, и сделка была заключена. С тех пор я не сказал с Вами ни слова, а между тем пролетел уже месяц, и Вы, наверное, считаете меня гордецом. Мне нравится допускать подобны мысли, приятно думать, что Вы не решаетесь заговорить со мной, хотя, сделай Вы это, я был бы счастлив. Впрочем, я и так счастлив. Я вижу, что произвел на Вас хорошее впечатление, мое молчание Вас интригует, ведь нищие обычно болтливы. Вы считаете меня бедным человеком, вы уже сострадаете мне и наверняка боитесь, что я не смогу заплатить Вам в срок. И все-таки Вы не решаетесь даже на малейшее сближение, не говорите ни слова.
Каждый раз при встрече со мной Вы придаете своему лицу выражение внимательной любезности, а я читаю на нем желание заговорить. Пока Вам приходится опасаться, что я Вас обману, вы будете всегда любезны со мной, оказывая мелкие знаки внимания, которые тем и хороши, что их оказывают молча. Вы постелили в моей комнате ковер, повесили зеркало, позволяете мне возвращаться домой ночью, тревожа Ваш покой. Я бужу Вас, чтобы Вы пустили меня в дом, а Вы прощаете мне это, прощаете даже тогда, когда я не прошу прощения. В общем, Вы видите во мне нечто особенное, думаете, наверное, что я хороший человек, которому не повезло в жизни. Вы убеждены, что родители мои были порядочными людьми (или еще являются таковыми). Вы меня цените и не хотели бы обидеть. Так вот: все эти причины Вашей доброжелательности мне ясны. Когда месяц подойдет к концу, я появлюсь перед Вами, свалюсь как снег на голову, может быть, с легким румянцем стыда на щеках, с нарочитой теплотой в голосе, и просто и честно признаюсь, глядя Вам в глаза, что не в состоянии уплатить по счету. Не знаю, как это у меня получится, но, во всяком случае, это сработает. Я знаю, что одержу победу и даже не вызову враждебности. Я так Вас люблю, моя хорошая, что знаю все это наперед. Вы меня понимаете, я понимаю Вас и нахожу, что это чудесно и согревает душу. Пока я у Вас, со мной не случится ничего дурного. Нет, ничего.
А что я говорил? Вы даже не успели меня успокоить и уверить, что мне не стоит думать ни о чем таком, — так быстро я оборвал наш разговор, просто-напросто удрал прочь. Я только просунул в дверь голову и четверть туловища и довольно связно и хладнокровно сделал свое признание. Исчез, не желая слушать, что Вы скажете. Вы сидели с рукоделием на софе, и мое появление Вас удивило, но, с другой стороны, не удивило ни в малейшей степени. Вы мне улыбнулись и вроде бы не выказали никакой озабоченности по поводу моего заявления. Похоже, мое хладнокровное поведение Вам понравилось, может быть, как раз хладнокровие и понравилось. Я и впрямь проявил пунктуальность, намеренно пришел точно в срок и признался: я Ваш должник. Значит, в Ваших глазах я человек порядочный, человек, который держит в голове все тридцать дней календаря и точно знает, когда истекают сроки. Значит, я произвел на Вас хорошее впечатление тем, что точно помнил, с какого дня Вам задолжал. Мне это нравится. Я надеюсь точно так же, в один прекрасный день, явиться перед Вами, свалиться как снег на голову и вернуть долг. Вероятно, Вы приметесь меня страшно, сверх меры благодарить, а я от души рассмеюсь. Люблю смеяться над такими вещами, это лучший выход из неудобных положений. Теперь я зарабатываю немного денег сочинениями, которые посылаю в одну христианскую газету. Кроме того, я составляю поздравительные адреса и свожу балансы, так что могу надеяться вскорости Вас удовлетворить. Знали бы Вы, с каким удовольствием я коплю для Вас деньги! Все-таки очень хорошо, что я не мог Вам заплатить и теперь могу делать что-то ради Вас. Когда я работаю, я вижу перед собой Ваш образ. Вы благожелательны и благосклонны ко мне, я тружусь ради Вас, с мыслью о Вас. Нет, я никогда не стремился к беззаботной жизни. Неизбежные заботы изощряют жизнь, придают каждому дню пусть узкий и маленький, но все же глубокий смысл. Вот и славно.
К родине
В окошко маленькой комнаты, где я сижу и мечтаю, светит солнце. Звонят колокола моей родины. Сегодня воскресенье, воскресное утро, а утром веет ветер, а ветер уносит все мои горести, и они улетают прочь, как спугнутые птицы. Я слишком сильно ощущаю благозвучную близость родины, чтобы сопротивляться накатившей на меня печали. В прежние времена я бы заплакал. Я жил так далеко от родины; столько гор, морей, лесов, рек, полей и пропастей лежало между мной и ею, моей любимой, обожаемой, изумительной родиной. Сегодня утром она меня обнимает, и я забываю обо всем в блаженной роскоши ее объятий. Ни у одной женщины, даже самой прекрасной, нет таких мягких повелительных рук, таких чувственных губ, таких пылких, бесконечно долгих поцелуев. Звучите, колокола! Играй, ветер! Шелести, лес! Сияйте, краски! Вас объемлет мой язык, но в данное мгновение я лишаюсь речи, задыхаясь в сладостном, бесконечно восхитительном, ни с чем не сравнимом поцелуе родины, моей родины.
Мужской разговор[3]
Вы пишете, что вам страшно жить, вы потеряли место службы и боитесь надолго остаться без жалованья. Я немного старше вас и могу поделиться личным опытом. А вы не бойтесь, не раскисайте, не растекайтесь мыслью. Если вам на долю выпали лишения, гордитесь своей долей, своим правом терпеть их. Привыкайте обходиться тарелкой супа, куском хлеба и стаканом вина. Ничего, прожить можно.
Не курите, это лишит вас тех немногих плотских радостей, которые вы можете себе позволить. Перед вами открывается огромная свобода. Вокруг вас благоухает земля, она принадлежит, она хочет принадлежать вам. Наслаждайтесь ею. Трус неспособен наслаждаться, так что — долой страх. Не грубите никому, не проклинайте никого, даже самого дурного человека. Лучше попытайтесь проявить любовь там, где другой, менее сильный юноша, испытал бы ненависть. Поверьте мне на слово: ненависть разрушительна, она нас уничтожает. Только любите равно все и вся. Не бойтесь расточать любовь, вреда в этом нет. Вставайте рано, не сидите на месте, спите на правом боку, не залеживайтесь в постели. Этому можно научиться. Когда вы страдаете от жары, делайте вид, что вы ее не замечаете. Проходя мимо лесного родника, непременно напейтесь. Если вам вежливо поднесут вина, не отнекивайтесь, выпейте, но в меру, соблюдая приличия. Проверяйте себя ежечасно, предъявляйте себе счет. Лучше полагаться на собственный разум, чем на рассуждения ученых мужей. Избегайте ученых, они люди бессердечные. Чаше смейтесь и шутите, повод всегда найдется. В результате вы станете превосходным, серьезным человеком. Одевайтесь элегантно, это вызовет любовь и уважение. Дело не в деньгах, нужно только тщательно обдумывать свой туалет. Что касается девушек. Помните, большинство из них любит кидаться нам на шею, так что соблюдайте дистанцию. Учитесь ими пренебрегать. Заведите себе любимое увлечение и предавайтесь ему со всею страстью, это признак настоящего мужчины. Всему можно научиться. Напишу вам в другой раз.
1
Эпиграф: Впервые опубликован в октябре 1899 г. в журнале «Insel».
2
Письмо Симона Таннера: Письмо связано с содержанием романа «Семейство Таннер» (1907) и должно был находиться в его 18-й главе; однако рукопись романа не позволяет точно установить, было ли оно изъято именно оттуда. Другой вариант представляет собой письмо Йозефа Марти бывшей хозяйке г-же Вайс в начале романа «Помощник» (1908).
3
Мужской разговор: Этот текст также имеет отношение к роману «Семейство Таннер», но был написан, по крайней мере, за полгода до романа (возможно, во время пребывания Вальзера в Берлине весной 1905 г.), настроение которого уже заметно в нем. После написанной еще раньше «Любовной истории» с одноименным героем здесь во второй раз появляется некий Симон, уже более узнаваемый в качестве одной из масок Вальзера.