Страница 35 из 51
На свою беду Бородин встретил ее и сделал первый шаг навстречу судьбе.
- Покурить выйду!- Сказал он, поднимаясь со стула.
- Ты, Бородин, не увлекайся,- ухмыльнулся Семеныч, с насмешкой глядя на него поверх очков.- Не пара она тебе…
Сальченко промолчал, но по всему видно, согласился с напарником. Дробно метнул на столешницу кубики.
- Не увлекайся, Бородин, не увлекайся,- продолжал бубнить Семеныч.- Вот тебе пепельница, вот в нее и кури!
В ответ Бородин только молодецки хекнул, посмотрел на них в свернутый журнал как в подзорную трубу, и вышел в коридор.
Был он высок и субтилен. Привлекательную внешность портила подчас бездумная прямолинейность, из-за которой многие знакомые и почти все коллеги по работе его на дух не переносили. Будь он чуть лживей и изворотливей, возможно, жизнь его сложилась иначе. Что не гнется – ломается.
На что он рассчитывал, поджидая ее? В конечном счете сам Бородин, едва увидев Ольгу, почувствовал томление человека над пропастью. Наверняка он лучше других понимал, что она ему не пара. Но это и есть судьба, которой не избежать. Не схорониться от нее, нагонит на базарной площади, дернет за рукав. И сделаешь все, что предначертано.
Бородин неторопливо выкурил сигарету, прошелся по коридору из конца в конец и невольно прислушался к приглушенным крикам, доносившимся из кабинета мастера. Еще усмехнулся про себя, мол, Кирюта совсем рехнулся, орет как мамонт. Дочерей не было слышно, то ли помалкивали в тряпочку, то ли отвечали, не повышая голоса.
Он уже повернул назад, когда дверь конторки распахнулась и в коридоре появилась высокая светловолосая красавица с точеным славянским профилем. Бородин вздрогнул и посторонился, пропуская ее. Шла она стремительно и его, скорей всего, не заметила. Он обернулся и затаил дыхание. В дверях конторки стояла та, вторая. Он даже услышал ее ясный, чистый голос:
- Чтоб ты сдох!- И вышла в коридор.
Милая моя,- беспокойно подумал Бородин, вглядываясь в ее лицо. А была она не просто привлекательна, была непередаваемо красива. Он вглядывался в ее лицо, в ее большие темные глаза. Взглядом ласкал густые волосы цвета воронова крыла и чувствовал в своем сердце уже любовное томление.
Бородин вздохнул, в его горле стало тесно от навернувшихся на языке слов.
Она же глянула на него дико и затравлено и бешено одновременно. С ненавистью.
- Да пошел ты…- И свернула на лестницу, зацокала по ступеням каблучками.
В этот момент в конторке раздался грохот.
Бородин вздрогнул от неожиданности, оторвал взгляд от лестницы, по ней все еще прыгал звук дробных, металлических щелчков.
- Ничего себе девочка,- пробормотал он и решил выяснить причину шума в конторке.
Письменный стол валялся на полу вверх ножками. Бумага, обглоданные временем карандаши и инструкции разлетелись в стороны. Сам Кирюта стоял возле окна в какой-то неестественно-вывернутой бойцовской стойке, словно только что отошел от нокдауна.
- Иваныч, ты в как?
- А-а?- Как парализованный промычал Кирюта, медленно отрываясь от зрелища за окном.- Это… ты?!- И пошел на Бородина, переступая как робот.- А тебе какого черта от меня надо?!
- Ты чё, Иваныч?- Бородин на всякий случай отступил в коридор.
- Вали отсюда, щенок!..- Во всю глотку завопил Кирюта.
Услышав это, Бородин мгновенно сбычился и стиснул кулаки.
- Я тебе что сказал?! Пошел вон!!!- Захрипел Кирюта.
- Что?!
В этот момент дверь распахнулась и в конторку забежали напарники Бородина. В тот же миг Кирюта прыгнул на него, а за его спиной оглушительно лопнули и обрушились на пол оконные стекла.
Бородин напрягся, выворачиваясь из медвежьей хватки противника, и коротко ударил вверх. И еще раз, стараясь попасть в щетинистый подбородок.
- Какие чудные глаза…- не замечая того, тихо прошептала Ольга, бросив зеркальце на флаконы с духами и тюбики с косметикой.
В верхнем правом углу большого зеркала висела цветная фотография Нильса. Вся ее квартира была заполнена его фотографиями и портретами. Те, кого Ольга приводила на одну ночь и те, кто жил с ней месяцами, должны были мириться с духом этого дома. Тот же, кто начинал выражать недовольство, связанное с постоянным присутствием в его отношениях с хозяйкой квартиры этого духа, мгновенно становился лишним и с треском из этой квартиры вылетал. Рольф-Павлов, последний с кем она жила больше месяца, человек гордый, которому не хватило какой-то малости, чтобы избавить подругу от наваждения, перехватил ее руку после первой пощечины и сказал:
- Не трать на меня свою ненависть.
И хлопнул дверью. Или это придумала она? Наверно она. Потому что он никогда так не делал. Он никогда не хлопал дверьми, особенно на прощание.
Ольга перевела дыхание и всмотрелась в свое лицо. И сама себе не понравилась. Не та, уже совсем не та. Но что же делать когда все есть и когда все время что-то теряешь? Когда все время что-то уходит из тебя подобно влаге сочащейся из весенней земли. Так и душа под гнетом обстоятельств и прибывающих богатств сочится в пустоту вселенной. И ты как меняла за каждый золотой процент теряешь часть чего-то нежного и теплого, без чего окружающий мир становится и четче, и ясней, и предсказуемей, и холодней, и нетерпимей.
Она прошла на кухню, выпила холодный кофе, наскоро сваренный ночью к коньяку. Осторожно прикоснулась к холодному лбу, и вдруг лицо ее скомкало гримасой отчаянья. Тонкая кожа пошла морщинками, и от крыльев носа и уголков рта упали к подбородку горькие складки. Она схватилась за край стола, еще раз судорожно перевела дыхание и заставила себя успокоиться. Кожа на ее лице постепенно разгладилась, и вскоре оно приняло вид обычный и надменный. В эту минуту она неожиданно напомнила Снежную Королеву.
Ольга глубоко вдохнула и протяжно выдохнула. Закурила, устроившись на стуле из темного гнутого дерева. И принялась задумчиво наблюдать за сизыми волнами табачного дыма. В ее сердце после минутной слабости вскипала и пенилась злоба. Выкурив сигарету до половины, она поднялась и подошла к окну.
Времени было начало десятого утра. На дворе заканчивался август. Стояли последние дни месяца, который еще принято называть летним. Ночью после короткого перерыва, который оказался хуже самого дождя, вновь зарядило мелко и нудно. Пузыри в лужах предвещали затяжное ненастье. С высоты пятого этажа покрытые пузырями лужи создавали иллюзию закипевшей земли. Вода шла лениво, местами полностью заливая дороги. Тротуары матово блестели под пасмурным небом. Глядя на разгулявшуюся стихию, Ольга выкурила сигарету. Беспричинно вспомнила прочитанное о Тарковском-режиссере. В каждом фильме главную роль он отдавал одной из мировых стихий: воздуху или земле, воде или огню. "Я отдаю этот месяц воде!"- с неожиданным пафосом подумала она. И от этого пафоса губы ее дрогнули в слабой усмешке, хотя сил у нее не осталось даже на это. Ольга смяла окурок в пепельнице и вернулась за стол.
В середине августа погода резко испортилась. Бесконечным фронтом шли с запада низкие свинцового цвета тучи. Стало прохладно. Дождь то моросил, то вдруг срывался как злобный цепной пес с привязи и хлестал тяжелыми, холодными струями, стучал в окна монотонно и дробно, как стучит уставшее сердце.
В прихожей тренькнул телефон, через мгновение залился бодро и радостно. Автоответчик она не ставила из принципа, а пройти в прихожую не было ни сил, ни желания. Она снова закурила и принялась считать про себя звонки. На цифре двенадцать телефонная трель резко оборвалась. И вместе с наступившей ватной тишиной на нее волнами накатили воспоминания. Дед снова качает на твердой коленке и приговаривает: "По горам, по долам ходит шуба да кафтан… Найди, Оленька, свое золотце… Ты, Золотце мое, никому не верь. Никому не верь…" Спустя мгновение его хриплый шепот поглотило мощное дыхание органа и мерный гул Балтийского моря. И уже из него появился голос Нильса, шепчущий слова, позже ставшие для нее молитвой. Она попыталась ухватиться за его родной голос, за его слова в надежде, что через мгновение появится он сам…