Возвращение

— Спасибо, мне пора идти. Прекрасный чай! Давно я не пил такой. Нора совершенно не умеет правильно заваривать. Ей лень прогреть заварочный чайник как следует.

— Теперь вы знаете, куда вам нужно прийти, чтобы выпить хороший чай, — сказала ему Линн.

Она сказала ему это совершенно спокойно. Ее улыбка была дружеской, но не кокетливой.

— А что будет, если я поймаю вас на слове? — спросил Чарли, направляясь к двери.

— Попробуйте и приходите в воскресенье, — сказала ему Линн. — Я всегда свободна по вечерам в воскресенье.

— Хорошо, в воскресенье. Считайте, что мы назначили друг другу свидание.

— Благодарю вас за приглашение на танцы. Мне очень понравилось, и давно следовало поменять обстановку.

— Я рад, что вы пошли со мной, — ответил Чарли. — Доброй ночи, мы еще увидимся!

Он улыбнулся, помахал рукой и ушел. Линн закрыла дверь и заперла на засов. Джек встал, немного размялся и вытряхнул свою трубку.

— Должен тебе сказать, что Чарли Траскотт, когда он собирается уйти, то уходит сразу. Он не станет стоять часами на крылечке и болтать всякую ерунду.

— Интересно, он придет еще…

— Конечно, он же обещал.

— Ты не против, что он зашел к нам?

— Против я или нет — это все равно. Он будет приходить не ко мне.

Но иногда, надо отдать ему должное, как говорила Линн, Чарли заходил, когда ее не было дома, и час или два беседовал с отцом. Он уходил перед тем, как она должна была вернуться с работы. Иногда в воскресенье утром он брал Роберта в увеселительную поездку или в каком-нибудь полуразвалившемся автомобиле, или на мотоцикле позади себя. Он говорил, что «испытывает» мотоцикл для приятеля.

— Надеюсь, вы не станете ехать слишком быстро, — просила его Линн. — Особенно по этой новой дороге.

— Когда Роб со мной, вы можете не беспокоиться за него. Я клянусь вам, что с ним ничего не случится!

Они с Робертом очень подружились. Чарли приложил к этому много усилий. Но его расположение к мальчику было искренним, Линн была совершенно в этом уверена. Сам Роберт обожал Чарли и считал, что Чарли Траскотт никогда не может делать что-то не то!

— Мама?

— Да?

— Я могу поговорить с тобой?

— Боже! Что случилось? — спросила она. — Что-то стряслось в школе?

— Нет, — нахмурился Роберт. — Я не собираюсь разговаривать с тобой о школе.

— Очень жаль, — ответила Линн.

Она лелеяла надежду, что будущей весной Роберт согласится сдавать экзамен на получение стипендии и продолжит учебу в средней школе, но Роберт не желал даже думать об этом. Он хотел только одного: как можно скорее оставить школу и начать работать на ферме, и лучше — на ферме Беллхаус вместе со своим дедом.

— Ну, если не о школе, — сказала мать, — тогда о чем ты хочешь поговорить со мной?

— О Чарли Траскотте, — сказал Роберт.

— Что такое?

— Если Чарли попросит тебя выйти за него замуж…

— Вот о чем! Я должна была бы догадаться.

— Я не имею права задавать тебе вопросы?

— Нет, ты не должен этого делать. Это невежливо.

Линн пекла яблочный пирог. На доске лежал кусок теста, и она раскатывала его скалкой. Рядом стояла хорошо смазанная форма. Линн положила туда раскатанное тесто и выравнивала края ножом. Роберт не сводил с нее своих темных глаз, любуясь быстротой и мастерством ее руки, когда нож двигался по краю формы и полоска теста падала на разделочную доску. Линн быстро взглянула ему в лицо.

— Если я вдруг соберусь выйти замуж за Чарли…

— Да, что?

— Ты должен понять…

— Да, я постараюсь это сделать.

— Тогда он станет твоим отчимом. Ты никогда не думал об этом?

— Но разве он при этом не останется моим другом?

Сердце Линн защемило, когда она прочитала в его глазах доверие и желание иметь отчима-друга. У Роберта в детстве было мало друзей, потому что ее отец в поисках работы переезжал все недавние годы с места на место и они редко где оседали более чем на шесть месяцев, пока не приехали в Херрик Грин.

— Конечно, — сказала Линн, нежно касаясь лица мальчика. — Я уверена, что Чарли останется твоим другом.

— Значит, ты выйдешь за него замуж?

— Не торопись, — ответила она. — Людям нужно время, чтобы как следует подумать о таких вещах.

Линн оживилась и снова занялась пирогом, кладя порезанные яблоки в форму и посыпая их сахаром. Она взяла оставшееся тесто из миски и начала раскатывать его на доске.

— Тебе не кажется, что я слишком стара, чтобы думать о замужестве?

— Ты мне не кажешься старой. У тебя нет седых волос или еще чего-нибудь.

— Нет, пока еще нет! — засмеялась Линн. — Но у меня они могут вскоре появиться.

— Почему это?

— О! Именно потому!

Последние дни она все время смеялась, и мальчик никак не мог привыкнуть к этому. Он так часто раньше видел ее несчастной, когда они таскались с одного места на другое, всегда неприкаянные, всегда очень бедные, всегда чем-то обеспокоенные. Но в Херрик Грине они уже прожили пятнадцать месяцев, и его мать привыкла к этому месту. Им здесь повезло, и мать повеселела.

— Ты похожа на девочку, — сказал Роберт. — В особенности, когда ты так смеешься!

— Господи! Ты сегодня говоришь мне такие приятные вещи.

Линн взяла кусок яблока из начинки пирога и сунула ему в рот.

— Вот! — снова залилась она смехом. — Это тебе за то, что ты говоришь мне приятные вещи!

Взглянув в зеркало, Линн убедилась, что мальчик говорил правду: она действительно здорово помолодела за это время. Она чувствовала себя так, как это было в девятнадцать лет, до того как выпавшие на ее долю испытания изменили ее жизнь.

Тогда она была полна радости и смеха; детство и юность приносили ей только радость. Но началась война, которая заставила за все платить. Война и нанесенный ею ущерб состарили Линн прежде времени. Но теперь эти ужасные годы были в прошлом, и она старалась получить от жизни радость и счастье. Существовала масса вещей, от которых ей становилось приятно: она и отец работали, у них был неплохой домик, немного тесный, но без арендной платы, и они жили здесь больше года. Все это — чистый бальзам после стольких лет волнений и нужды. И, конечно, теперь у нее был Чарли Траскотт.

Она видела его почти каждый день, и они уже хорошо знали друг друга. Она знала многое о его четырех годах службы в армии, о девушке, предавшей его, пока он служил в армии, о том, как он потом легкомысленно обращался с женщинами. Чарли, как сама Линн и как многие другие, потерял из-за войны четыре года своей жизни. Он никогда не говорил об этом в открытую, но однажды в баре «Фокс и Кабс» кто-то упомянул Ататюрка, и внезапно Чарли мрачно сказал:

— Вы мне ничего не говорите о турках! Я с ними достаточно сталкивался, когда служил на Галлипольском полуострове!

В этот момент лицо его было ужасно жестоким.

Но Чарли легко приходил в себя, он был настоящим оптимистом и сохранил свою молодцеватость, хотя многое претерпел во время войны. В тридцать пять он оставался молодым парнем, полным энергии и жажды жизни. В его компании Линн тоже молодела.

Линн всегда начинала улыбаться, и у нее сладко замирало сердце, когда видела, как он вел какой-нибудь рычащий старый трактор по запутанным тропинкам, пренебрегая сиденьем и энергично всматриваясь поверх живой изгороди, чтобы увидеть, что происходит на полях. Чарли водил с щегольством, «стоя в стремени», как выразился Роберт: кепка сдвинута набок, за пояс всегда засунут разводной ключ, а из кармашка комбинезона торчит пачка сигарет.

— Как ты много куришь за день! — как-то сказала она ему.

— Ты это не одобряешь? — спросил Чарли.

— Не в этом дело. Мой отец курит, и я привыкла к его трубке. Я только подумала о тратах.

— Сигареты не такие дорогие, но если хочешь, я брошу курить.

— Ты действительно так сделаешь? — удивленно спросила его Линн.

— Да, если тебе это действительно неприятно.

Линн была поражена. Она посмотрела на него, но потом покачала головой.