Страница 78 из 91
В целом для китайских коммунистов Великий поход — в результате которого они оказались изгнанными в голодающие северо-западные приграничные районы Китая — стал не большей победой, чем Дюнкерк для британцев пятью годами позже. Однако уцелевших коммунистов символически и стратегически воодушевил их приход в Шэньси.
Как известно, северо-запад был незнаком, беден и неплодороден. Эта территория, где преобладали легкие, переменчивые желто-коричневые лессовые почвы, состояла из невысоких гор, приобретших благодаря ветрам из Центральной Азии и Монголии «бесконечное разнообразие странных, иззубренных форм», как писал американский журналист Эдгар Сноу во время посещения оплота коммунистов. «Горы — как громадные замки, ряды мамонтов, красиво округлые башни, хребты, будто развернутые чьей-то гигантской рукой, оставившей отпечатки злых пальцев. Фантастические, невероятные и порой пугающие формы, мир, созданный сумасшедшим богом». Если бы эту легкую почву обильно поливали дожди, она стала бы плодородна и хороша для обработки. Однако дожди были устойчиво редкими, в то время как дальше на север, отмечал Сноу, «рост сельскохозяйственных культур строго ограничивался крутыми склонами… Там не много настоящих гор — лишь бесконечные разрушенные холмы, столь же бесконечные, как предложение у Джеймса Джойса и еще более скучные». Но коммунисты отыграли себе место для передышки и, благодаря скормленным Сноу пропагандистским легендам о походе, объявили всему миру: несмотря на огромные потери, они способны вести продолжительную партизанскую войну с националистами и выживать.
Для одного из них, опытного и жестокого революционера по имени Мао Цзэдун, уроженца изумрудно-зеленых рисовых полей юга Китая, уже готового захватить абсолютную власть над солдатами, которых он привел на север, один характерный элемент коричнево-желтого пейзажа, затмевая и оценивая его действия, выступал вперед как эмблема прошлой и ожидавшей в будущем борьбы. Он представлялся ему символом нации, ради которой он боролся.
После того как коммунисты в 1949 году захватили власть, когда Мао завершил превращение из революционного вождя в божество, когда его слова приобрели святость проповеди, а Великая стена стала частью туристической индустрии, написанное им в 1935 году стихотворение о Великой стене получило новую жизнь в новом черновом переводе, ставшем популярным среди посетителей, готовых увековечить память о Великой стене. В китайском языке нет надобности конкретизировать местоимения, и в третьей строке у Мао оно опущено, впоследствии дав возможность китайцам и переводчикам свободно понимать его слова в более общеупотребительном смысле: «Ты не настоящий мужчина, если никогда не бывал на Великой стене». Эта фраза сегодня вырезана и напечатана на скалах и вывесках в туристических пунктах на стене, а майки и кепки, украшенные данным афоризмом, предлагают утешение чувствительным к кризисам мужественности посетителям.
В 1935 же году, однако, высоких оценок Сунь Ятсена или Мао Цзэдуна пока еще оказывалось недостаточно, чтобы гарантировать Великой стене бессмертие в качестве национальной эмблемы. Хотя правительство Чана после смерти Суня превратило его в политическую икону, собственное наследие Суня оставалось еще под вопросом. При жизни Суня многие полагали, что его революционные воззрения едва ли более плодовиты, чем просто насилие и разобщенность. После создания в 1928 году старой партией Суня националистического режима, номинально работающего на объединение страны, сомнения не развеялись. Получив власть, Чан Кайши часто выглядел фактически как самовлюбленный сатрап с претензией на управление всем Китаем, а его правительство и крестьяне, в конце 1920-х годов миллионами голодавшие в Шэньси, и интеллектуалы, которых преследовали, а порой и убивали даже за высказанное шепотом левацкое настроение, считали его политическим банкротом. Вне своей группы коммунистических революционеров, которые начинали героизировать и боготворить его, как никакого другого вождя, Мао в 1935 году, вопреки всему, все еще выглядел мелким политиком и посредственным поэтом-любителем, загнанным на северо-западные окраины Китая армией националистов и обреченным там оставаться.
Но вмешалось обстоятельство, спасшее стену от исторического забвения и преобразившее ее в символ, в настоящий театр неукротимой воли китайцев к сопротивлению, — вторжение японцев. Начиная с 1890-х годов, японцы все в большем количестве размещали войска к северу от Великой стены, в Маньчжурии. В 1931 году, после нескольких десятилетий всеобъемлющего военного и экономического контроля над этим регионом и его богатыми природными ресурсами, самоуверенная японская военщина вознамерилась формализовать японскую власть, для чего спровоцировала полномасштабный конфликт с китайскими солдатами близ Мукдена, старой столицы Нурхаци. И без того растянувший свои силы в конфликтах с собственным правительством, Чан Кайши приказал пристрастившемуся к наркотикам местному диктатору, контролировавшему китайские войска на северо-востоке, просто отойти к югу от стены. В том же году японцы соблазнили свергнутого императора династии Цин, Пуи, вернуться в Маньчжурию и возглавить новое независимое государство к северу от Великой стены.
Между тем, как практически все энергичные маньчжурские власти на протяжении последних двух тысячелетий, японцы вскоре начали проявлять интерес к остальной территории Китая — не в последней мере потому, что хотели создать буферную зону к западу и югу от своего нового приобретения. Как и в 1644 году, Шаньхайгуань являлся воротами Серединного Царства. В день нового, 1933 года неподалеку от штаба японской военной полиции в городе услышали таинственный взрыв. Позднее японские и китайские объяснения тревоги отличались друг от друга: первые заявляли, будто это была бомба, нацеленная на японцев, вторые говорили всего лишь о нескольких новогодних петардах. Как бы там ни было, японские милитаристы бросили на Шаньхайгуань войска и авиацию. К 3 января 1933 года были убиты две тысячи китайских солдат и неизвестное число гражданских лиц, а «Первый проход в Поднебесной» оказался в руках японцев.
Меньше чем через два месяца двадцать тысяч японских войск продвинулись к Джехолу, северо-восточной провинции, которую посетил Макартни со свитой в 1793 году во время своего торгового паломничества к императору Цин. Сопротивление с китайской стороны, руководимое спустя рукава скупыми местными диктаторами, не желавшими жертвовать своими личными армиями, практически отсутствовало. В первую неделю марта столица провинции, место, где располагался бывший летний дворец и охотничьи угодья цинского императора, пала, а вся провинция площадью сто девяносто две тысячи сто восемьдесят квадратных километров распалась.
Спустя два дня японцы подошли к Великой стене, выставив самолеты, артиллерию и танки против китайских войск, укрывшихся в театральных проходах — за стенами, в башнях и у бойниц — к северо-востоку от Пекина, в горах, украшавших район Великой стены севернее столицы. Китайцы, остатки армий бывших милитаристов, сильно проигрывали в вооружении: одна фронтовая дивизия в пятнадцать тысяч штыков располагала всего десятью полевыми и горными орудиями, сотней тяжелых пулеметов и лишь двумя легкими пулеметами в каждой роте. В некоторых из наиболее горячих схваток китайцы бились врукопашную, используя холодное оружие, а в одном случае им даже удалось отбросить японцев, наступавших при поддержке бомбардировок с воздуха. Тем не менее к концу мая 1933 года, после двух месяцев интенсивных боев, японцы заняли все ключевые проходы в северо-восточной стене и готовились обрушиться на Пекин.
31 мая китайская и японская делегации подписали Тангуский договор, устанавливающий демилитаризованную линию протяженностью в двести пятьдесят миль к югу от Великой стены, заканчивавшуюся всего в десяти милях севернее Пекина, обеспечивая тем самым японский контроль над северо-востоком. Японская армия подождет еще четыре года, а затем спровоцирует столкновение, которое приведет к падению самого Пекина. В 1937 году под предлогом того, что китайцы захватили японского солдата, японцы предприняли атаку и через три недели овладели мостом Марко Поло, местом, дававшим доступ в северный Китай от Шаньдуна на востоке до Шаньси на западе. До конца июля Пекин и его окрестности окажутся в руках японцев.