Страница 40 из 91
Однако в надежных руках лучших танских поэтов пыльное клише могло звучно трансформироваться в пацифистскую полемику, как, например, в парной песне Ли Бо «Война к Югу от стены»:
В 880 году некий разбойник, возглавивший мятежников, по имени Хуан Чао въехал в столицу Тан, Чанъань, в золотой повозке, за которой следовала свита из нескольких сотен человек, одетых в парчу. Он стал богат благодаря неистовому разграблению Кантона и Лояна. Незадолго до того бежавший под покровом ночи из своей обреченной столицы, предпредпоследний танский император в тот момент удирал по склонам и ущельям гор Цзиньлин, надеясь укрыться в Сычуани, где ему предстояло фактически стать пленником своего главного евнуха. Несмотря на парадный въезд, мятежники вскоре стали обращаться с Чанъанем так же, как обращались с двумя другими большими китайскими городами: грабежи, убийства, наказание города за его роскошь и особые права.
Весной 882 года на воротах департамента государственных дел в Чанъане появилось стихотворение. Скорее сатирическое, чем лирическое, оно высмеивало новых правителей города, в условиях анархического режима которых приходилось служить поэтам-бюрократам. Мятежники отреагировали быстро, перебив всех чиновников в вызвавшем раздражение департаменте, вырвав у них глаза и вывесив напоказ их трупы. Затем они продолжили казнить всех в столице — веками являвшейся центром притяжения для элиты китайских поэтов-чиновников, — кто мог написать это стихотворение.
907 год принято считать годом конца династии Тан — когда провинциальный военачальник убил последнего танского младенца-императора, — однако, видимо, именно события весны 882 года подвели решающую, страшную черту под династией и золотым веком китайской поэзии, чей приход она возвестила. После того как император бросил столицу в руках разбойников, а государственные военачальники объявили себя независимыми военными диктаторами, инородцы, обитавшие вдоль северных границ, начали просачиваться на юг, создавая собственные государства в Маньчжурии, Шаньси и Хэбэе.
Именно благодаря наиболее успешным из этих государств, киданьскому Ляо и чжурчжэньскому Цзинь, случилось так, что, несмотря на все усилия Тан физически и фигурально разрушить рубежные барьеры, стены снова начали расти — правда, лишь для того, чтобы подвести Китай в самый критический момент: во время вторжения монголов под предводительством Чингисхана.
Глава седьмая
Возвращение варваров
В течение восьми лет, с 1194 по 1202 год, государство Цзинь, в то время контролировавшее большую часть северного Китая, размышляло о том, какой из пяти космических элементов — земля, дерево, металл, огонь или вода — должен олицетворять династию. Придворные, чиновники и ученые разбивались на партии, выстраивали аргументы и — вековое бюрократическое средство — рисовали иллюстрирующие схемы. Поскольку Цзинь на китайском языке означает «золотая», рассуждали некоторые, династия должна выбрать металл. Однако другие противопоставляли им логику игры «ножницы-бумага-камень»: так как династия Сун, соперница Цзинь, правившая южным Китаем, уже была представлена огнем, а огонь превосходит металл, то это был бы неблагоприятный выбор; вода — естественный победитель огня — более предпочтительна. Так все и шло. В конечном счете победила партия земли, утверждавшая: в соответствии с тысячелетними чертами космической очередности земля неизменно заменяет огонь, так и Цзинь неизбежно придет на смену Сун. Даже с наступлением XIII века вопрос все еще не получил разрешения, и в 1214 году споры возобновились. Теперь в наступление перешли сторонники металла, заявив — гаснущий огонь слабой в военном отношении Сун не способен разрушить крепкий, закаленный металл, в то время как в пользу огня выставлялся лишь один ничтожный аргумент: Цзинь в ранние годы выбрала красный цвет как цвет знамени. Так все и шло.
В нормальных китайских условиях в таких спорах не усмотрели бы ничего странного или мелочного. Теория «пяти элементов» в смене династий просто стала ответом Серединного Царства на проблему узаконивания правления в додемократическую эпоху, китайским эквивалентом права помазанника Божия в Европе. С первого тысячелетия до н. э. — веков формирования китайского государства — обеспечение политической легитимности было сведено к набору квазирелигиозных принципов, гармонизировавших политические изменения с миром природы. Через несколько столетий после того, как династия Чжоу установила, что императоры правят, заслужив таинственный Небесный Мандат, Цзоу Янь, мыслитель, живший в III веке до н. э., теоретически совместил передачу Мандата с циклами пяти основных элементов. Их сила последовательно убывает и нарастает — что показывают космологические явления и небесные предзнаменования, — причем каждый господствует над миром в течение фиксированного периода времени. Поскольку каждая династия связывала себя с определенным элементом, ее мощь должна нарастать и убывать по мере развития естественных процессов в космосе.
Идея Цзоу Яня вскоре стала набирать силу, и начиная с императора Цинь правители Китая долго и трудно мучились над тем, к какому элементу подцепить свое правление. Все претендующие на Китай — завоеватели, узурпаторы, мятежники — должны были хорошо усвоить толкование космических тенденций небес. Так, когда Китай распадался в междоусобной войне — к примеру, во времена заката Хань, — мятежные группировки боролись друг с другом средствами космологической пропаганды столь же активно, как и оружием. Каждая из них «прихватывала» какой-нибудь из элементов и бомбардировала соперников небесными проявлениями и предсказаниями, стремясь доказать собственную космическую силу.