Страница 27 из 91
Вынужденное отступить, после того как заняло не ту сторону (китайскую) в 311 году во время борьбы за Лоян, занимавшееся охотой, сбором трав и обитавшее в юртах племя тоба под предводительством своего вождя, Тоба Гуя, пробилось от обнесенной частоколом временной ставки в западной Маньчжурии к управлению империей, раскинувшейся в северной половине Китая. С 396 года, когда Тоба Гуй объявил себя императором династии Северная Вэй, и до 410 года тоба подчинили весь северо-восточный Китай. К 439 году они сделали своим и северо-запад.
Чем большие территории покоряли тоба, тем больше они нуждались в оседлом, бюрократическом образе жизни китайцев, чтобы руководить своими новыми приобретениями. Невероятно богатый благодаря доходам от войны (по крайней мере поголовью скота — только одна кампания до 396 года принесла ему четыре миллиона голов скота, овец и коз), Тоба Гуй своим поведением все более походил на почтенного китайского правителя: писал законы, запретил кочевать и отправил соплеменников в государственные гарнизоны с определенной дислокацией. Но самым символичным поворотом тоба в сторону китайского постоянства было то, что они строили: сначала столицы — с дворцами, дорогами и храмами, а потом и рубежные стены для защиты своих новых владений от алчных кочевников, обитавших еще севернее.
Первые одиннадцать лет управления Тоба Гуй создавал столицы кочевого стиля. Другими словами, у него были только временные столицы, и он перевозил свой двор из города в город, куда его приводили боевые действия, преимущественно в районе Иныпань центральной части Внутренней Монголии. Однако захват в 398 году столицы соперника заставил Гуя задуматься о собственном городе, и он быстро выбрал Пинчэн на севере Шаньси — недалеко от вероятной линии границы Цинь и ранней Хань. Историческое место, где проходили многочисленные приграничные сражения, набеги и оборонительные бои (включая унижение Гаоцзу от рук Маодуня в 200 году до н. э.), Пинчэн стал хорошим стратегическим выбором для империи, включавшей и степь, и земледельческие районы. Он был зажат между старым оплотом тоба, горным хребтом Иныпань на севере, Ордосом на западе и Шаньси и Хэбэем на юге. С резким климатом (зимние температуры здесь опускаются до минус 15 градусов по Цельсию) и неприветливым рельефом (Шаньси в среднем поднимается над уровнем моря на тысячу метров), этот район и сегодня сохраняет пограничную унылость. Дальше на юг усердная ирригация превратила мягкие желтые террасы лессовых почв Шаньси в плодородную землю для выращивания таких культур, как пшеница и просо. На более холодном и сухом севере провинции земля растрескивается пустыми бесплодными оврагами, сменяющимися только деревнями с земляными стенами неприятно коричневого цвета. В некоторых из них еще стоят сторожевые пункты от их прежней границы. Однако если поселение в Пинчэне насчитывало много лет, то саму по себе столицу Тоба отстроили заново. Столица Гуя строилась руками иммигрантов: после кампаний в Хэбэе на север пригнали более трехсот шестидесяти тысяч чиновников, простолюдинов, людей из племен и других «пригодных варваров». Тысяча квадратных километров территории северной Шаньси превратилась в императорский домен, часть которого Гуй выделил иммигрантам поневоле для сельскохозяйственных работ, чтобы снабжать новый город.
По кочевым стандартам Пинчэн Гуя являлся внушительным городом — с пригородами, каналами, несколькими дворцами, построенными военнопленными, и огромным парком, где водились олени. Однако китайцев он не впечатлил: они презрительно сравнивали город не с устоявшейся столицей, а с кочевым лагерем, «передвигавшимся в поисках воды и пастбищ и не имеющим городских стен». Еще Пинчэн создавал проблемы со снабжением; находясь далеко на севере, он был подвержен голоду — то из-за морозов, то из-за засухи. Перенос же столицы дальше на юг оставил бы северные степные районы беззащитными перед нападением кочевых племен, менее изнеженных китайскими земными благами. Опаснее то, предостерегал один из китайских чиновников, что близкое знакомство может взрастить презрение. Если тоба переедут на юг и станут жить среди массы китайцев, они утратят пугающую таинственность, нужную, чтобы внушать благоговейный страх новым подданным. Вопрос отложили на несколько десятилетий.
Когда тоба осели на севере, в степи появилось пространство для появления новой волны хищников: жоужань, племя, чье название иногда на китайском языке оскорбительно писалось «жужу» (буквально — «извивающиеся черви»). Однако если жоужань наивно полагали, будто тоба так быстро пришли к упадку, то они сильно ошибались. Большую часть V века армия Тоба оставалась лучшей в китайском и кочевом мире и строила стены по всей длине северной границы, откуда устраивались карательные экспедиции против жоужань. В 423 году раздраженный пограничными набегами на основные сельскохозяйственные колонии, созданные к северу от Пинчэна, принц тоба «построил Длинную стену… Начинаясь в Чичэне и доходя на западе до самого Уюаня, она имела протяженность более двух тысяч ли, и по всей ее длине размещались оборонительные гарнизоны». Чичэн находится в современной провинции Хэбэй, немногим дальше ста километров на север от Пекина, а Уюань был пограничным городом-крепостью, основанным генералом ранней Хань, Хо Цюйбином, примерно на полпути вдоль северной оконечности петли Желтой реки. Новая стена опоясывала старый оплот тобской Вэй, район, который они заняли, прежде чем двинуться на юг, к Пинчэну, грубо повторяя линию, уходящую в пустыни Внутренней Монголии, вдоль которой проходила старая стена государства Чжао эпохи Воюющих Царств.
В 424 году примерно шестьдесят тысяч жоужань прорвались через стену и атаковали Шэнлэ, бывшую столицу тоба, к северо-востоку от восточного угла петли Желтой реки, примерно в сорока километрах от Хух-Хото во Внутренней Монголии. Вэй два года вела военные операции, в результате чего жоужань были отброшены далеко в пустыню. В 429 году армии Вэй снова пошли на север, нанесли жоужань поражение и переселили их на травянистые равнины южнее монгольской пустыни, но севернее стены. Одновременно вэйские императоры для поддержания порядка среди кочевников в степи начали создавать цепочку основных гарнизонов от петли Желтой реки на западе до Чичэна, восточной оконечности вэйской стены. Более предназначенная для наступления, чем для обороны, Длинная стена ранней Северной Вэй явно преуспела в выполнении отведенной ей задачи: охране и даже приращении северных богатств империи. В 429 году торжествующий вэйский император Шицзу начал заключительные кампании по захвату бассейна Желтой реки, чувствуя себя неуязвимым для врагов с юга и с севера:
«Китайцы — пехотинцы, а мы конники. Что может стадо жеребят или телок сделать против тигров или стаи волков? А что касается жоужань, то летом они на подножном корме на севере, осенью же кочуют на юг, а зимой устраивают набеги на наши границы. Нам нужно атаковать их только летом на их пастбищах. В это время их лошади бесполезны: жеребцы охраняют свои табуны, а кобылы присматривают за жеребятами. Если они в течение нескольких дней не найдут траву или воду, то падут».
В отличие от китайских династий, многие из которых были обуяны риторическим утверждением культурного превосходства над кочевниками, имеющими «человеческие лица, но звериные сердца», некитайская Северная Вэй прагматически занималась анализом и использованием сильных и слабых сторон своих степных противников.
Большую часть своего правления Шицзу сопротивлялся мыслям о большей роскоши и меньшей функциональности зданий. Стены можно было допустить, если они служили дальнейшему расширению с таким трудом завоеванной военной империи. Если же отвлекаться на столицы и дворцы, то, по контрасту, они станут символом бессмысленного разложения, легкомысленным занятием для исторических неудачников (первым делом Шицзу имел в виду поражение от Вэй и гибель в 431 году северо-западного государства Ся, всего через тринадцать лет после того, как построили великолепную, обнесенную тройной стеной столицу). Однако в конце концов, начиная с 450 года, Шицзу — в последние два года своего правления — и те, кто его сменил на троне, поддались стремлению к великолепию и принялись украшать Пинчэн. Столица в скором времени превратилась в огромный военный дворцовый комплекс, в скопление императорских зданий — три только для одного императора, одно для наследника, с отдельными зданиями для дворцовых дам — и военных казарм. Город, в сущности, представлял собой причудливый и, предположительно, гармоничный брак между военной культурой, позволившей Тоба заполучить Китай, и степенным и чопорным китайским образом жизни, к которому Вэй начинала склоняться. Хотя тобской Вэй Пинчэн, вероятно, казался высокоцивилизованным городом, китайские наблюдатели не приходили от него в восторг, с особым презрением выделяя приверженность сяньби религиозным культам: «Каждый год в четвертый день четвертого месяца они приносят в жертву быков и лошадей, а певцы при этом носятся вокруг алтарей верхом».