Горький ветер

Линн подошла и села рядом с Томом. Она видела, что он улыбается.

— Ньюэз всегда мог заставить нас смеяться, — сказал он.

Теперь каждый день, пока стояла летняя погода, Том работал на улице, рядом с насосом, где лежала лоза, погруженная в воду. Он сидел на матрасе, держа на коленях доску, и частенько, выходя в сад, Линн останавливалась посмотреть, как быстро растет корзина в его ловких руках, как он подправляет прутья или обрезает концы лозы. Человеческие руки, работавшие над какой-то вещью, всегда казались ей чудесными.

— Я знаю, что ты здесь, — сказал он однажды. — Я тебя хорошо вижу. Ну, неплохо. На тебе голубое платье и новый передник с большими карманами.

— А что у меня в руке?

— Полагаю, снова лекарство.

— Пей и без глупостей.

— Хорошо, — сказал он. — Ты медсестра. Но это не вернет мне зрение.

— Доктор Дандес говорит, что это поможет снять головные боли.

— Было бы чудом, если бы это помогло вернуть зрение. Я бы тогда выпивал по целой бутылке в день. — Он осушил стакан и отдал ей. Потом посмотрел на нее боковым косящим взглядом. — Но это вряд ли, да? В наше время чудеса не часто встречаются.

— Боюсь, зрение не вернется к тебе.

— Ладно. Я знаю, нечего и ждать. Это просто желания.

Однажды, выйдя в сад, чтобы собрать оставшуюся фасоль, Линн снова увидела Эмери Престона, выходившего из леса Скоут. Он немного постоял, глядя на нее в нерешительности, а потом пошел в сторону Хантлипа. Она решила не говорить Тому, но в следующий раз, когда ее отец приехал проведать их, она отвела его в сторону и все рассказала.

— Не знаю, чего он хочет. Полагаю, чтобы заставить нас почувствовать себя неуютно. И в этом он преуспел, потому что меня это все же беспокоит, бродит тут, знаешь ли.

— Я поговорю с ним, — сказал Джек. — Я скажу, чтобы следил за своими чертовыми делами.

— Не думаю, что стоит ругаться с ним.

— А кто говорит, что я собираюсь ругаться?

— Отец, я тебя знаю.

— Когда имеешь дело с такими, как Эмери Престон, не стоит надевать лайковые перчатки. Им нужно дать понять напрямик.

В следующий вечер Джек пошел в «Розу и корону» после работы. Он разговаривал с Эмери, не обращая внимания на толпу вокруг.

— Чего ты все время ошиваешься возле Пайкхауса?

— Это свободная страна. Делаю, что хочу.

— Тогда слушай сюда! — сказал Джек. — Если у моей дочери или у Тома Маддокса будут из-за тебя неприятности, ты мне за это ответишь. Я не слишком нежный с такими бандитами, как ты, Престон, так что поберегись!

Джек ушел. Эмери повернулся к клиентам:

— Этот парень, Мерсибрайт, думает, что он большая шишка. А он только простой работник на ферме Аутлендз!

— А чем тебе не нравятся работники? — сказал Билли Ратчет, обидевшись. — Джек парень что надо. Мне его жаль, дочь так неожиданно ушла к Тому Маддоксу и теперь родит незаконного ребенка.

— Не надо мне рассказывать! — сказал Эмери. — Я знаю, что они там делают. Я ходил туда и все видел сам. Но вот что они оба сделали, так это избавились от Тилли. И скоро я узнаю, что произошло.

— Зачем? Твоя Тилли сама хороша, — сказал Норман Рай, сидящий за одним из маленьких столиков. — Сбежала с этим коммивояжером, здорово?

— Эту историю выдумали! Но у меня есть свои соображения на этот счет, и я не успокоюсь, пока не узнаю больше.

— О чем это ты, Эмери?

— Придет время, и вы скоро сами узнаете.

Эмери пошел и налил себе пинту пива. Он осушил кружку на три четверти, а от остального у него побелели усы. Трое сыновей наблюдали за ним. Посетители переглядывались в полной тишине.

В теплое сентябрьское воскресенье к «Розе и короне» подъехала машина, и из нее вылез молодой человек, вспотевший и с покрасневшим лицом. Он запер дверцу, скорчил рожу собравшимся вокруг детям и взглянул на часы. До закрытия было пять минут.

Метью, возившийся за стойкой, позвал отца к окну.

— Это он, — сказал он. — Этот коммивояжер. Вон в машине лежат щетки.

— Ты уверен, что это тот самый?

— Абсолютно.

Когда молодой человек вошел, оглядываясь на посетителей и приглаживая волосы ладонью, Эмери встал за прилавок.

— Ваше имя, случаем, не Тримбл?

— Честное слово! У вас, сельских, такая память!

— Так или нет? — потребовал Эмери.

— Да, разумеется, — ответил он, оказавшись наполовину лежащим на прилавке, потому что громадные ручищи Эмери вцепились ему в отвороты куртки. — Боже правый! В чем дело? Вы что, напились, или с ума сошли, или что еще?

— Куда подевалась моя дочь Тилли? — Не знаю, о чем вы говорите.

— Дело в том, что она уехала с тобой на этой нарядной машинке, которая там стоит. И если это правда, мистер Тримбл, я переломаю все твои вонючие кости!

— Конечно, неправда! Я вообще никогда не был знаком с вашей дочерью Тилли.

— Вы ее хорошо знаете. Вы ей продавали щетки в Пайкхаусе.

— Я продавал? Боже мой, дайте подумать! Пайкхаус, вы сказали? Ну да, точно. Это маленький домик по дороге к Нортону. Женщину звали миссис Маддокс.

— А что еще вы помните?

— Ничего, уверяю вас! Я заезжал туда раза три-четыре, согласен, и продал миссис Маддокс несколько маленьких принадлежностей для дома. Но то, что вы говорите, просто чудовищно, и я требую, чтобы вы отстали от меня!

— Чудовищно, вот как? — вскипел Эмери. — Вы хотите сказать, что это чертовы враки?

— Естественно! И хотел бы я знать, кто это выдумал! Я женатый и счастливый в браке человек. Я могу показать вам фото моей жены и детей. Я могу привести людей, которые поручатся за меня…

— Ничего, — сказал Эмери. — Ответьте только еще на один вопрос. Почему вы уехали отсюда так внезапно, когда вам были должны деньги ваши покупатели?

— Я заболел. Я приехал с гриппом и чуть было не умер. Если бы не моя жена, Господи, благослови ее, которая сидела со мной неделями, меня бы уже не было здесь сейчас.

— Действительно? — сказал Эмери. — А теперь вы вернулись собирать долги? Вы еще надеетесь, после стольких месяцев?

Он немного отпустил Тримбла, но продолжал смотреть на него подозрительно.

— У вас есть карточка, которую вы могли бы мне оставить?

— Нет-нет, — сказал Тримбл. — Мне до сих пор не могут их отпечатать. — Он одернул топорщившуюся одежду и заправил галстук под куртку. Потом окинул взглядом посетителей. — Но я могу написать свой адрес, если хотите, а также подтвердить все, что сказал вам.

— Да, давайте, — согласился Эмери, глядя, как Тримбл пишет дрожащей рукой свой адрес на клочке бумаги. — Я, кажется, обознался. Извините, что примял вас немного, но не моя вина, что вас обвинили в том, чего вы не делали. Можете поблагодарить моего зятя.

— Действительно? Мне бы хотелось поговорить с ним.

— Не трогайте Тома Маддокса. Я сам с ним разберусь.

— Правильно! — сказал Тримбл. — Все хорошо, что хорошо кончается, вот что я скажу, и не буду держать обиду.

— У вас еще нет выпивки, за которой вы пришли?

— Нет-нет. Я уже опаздываю, у меня встреча в два тридцать. — Тримбл пошел к дверям. — Дайте мне знать, — сказал он, — если Я вам еще чем-нибудь могу помочь.

Он уехал из «Розы и короны» и свернул на Стрейт, но, оказавшись в стороне от главной дороги, прибавил газу и помчался, торопясь поскорее оставить деревню Хантлип с ее злобными, жестокими жителями.

Последние посетители ушли из «Розы и короны», и Эмери Престон закрывал свое заведение Он бросил ключи Метью.

— Теперь, слава Богу, мы знаем, что к чему, и именно этого я давно опасался. Я часто предостерегал Тилли не связываться с этим Томом Маддоксом, но она не слушала, ни в какую!

— Ты думаешь, он что-то сделал с ней, отец?

— Он убил ее, вот что он сделал, точно так же, как его отец поступил с его матерью, только эта свинья умнее, и он сделал так, чтобы ее не нашли!

— Что ты собираешься делать?

— Иду в полицию, — сказал Эмери. — Мне давно надо было это сделать, с самого начала.