Страница 47 из 58
Но он не располагал ими и, следовательно, в настоящий момент мог не беспокоиться по поводу столь невероятного совпадения. Тем более, что перед ним стояла другая проблема, требующая неотложного решения. Проблема заключалась в Геринге.
Немец знал Бартона и мог выдать его любому агенту этиков.
Бартон быстро осмотрелся. К ним приближалась довольно многочисленная группа мужчин и женщин, настроенных, по-видимому, довольно дружелюбно. Он успеет обменяться с Герингом только несколькими словами.
— Геринг, я могу убить вас — или себя. Но я не хочу делать ни того, ни другого — по крайней мере, сейчас. Вам известно, почему вы так опасны для меня. Мне не стоило бы доверять вам — вы вероломны, как гиена. Но с вами что-то происходит, какая-то перемена, которую я еще не ощутил до конца. Итак...
Геринг, умевший быстро приспосабливаться к любым обстоятельствам и извлекать из них выгоду, уже оправился от шока. Хитро ухмыльнувшись, он произнес:
— Похоже, я нащупал ваше слабое место, не так ли?
Увидев, как напрягся Бартон, он поспешно поднял руку и
сказал:
— Но я клянусь, что никому не открою ваше имя! И не сделаю ничего, что могло бы повредить вам! Вряд ли нас можно назвать друзьями, но, по крайней мере, мы знаем друг друга и мы сейчас — в чужой земле. Здесь было бы неплохо видеть иногда хоть одно знакомое лицо. Я знаю это, я слишком долго страдал от одиночества и духовной опустошенности. Я думал, что сойду с ума. Вот почему я пристрастился к Жвачке... Поверьте, Бартон, я не выдам вас.
Бартон ему не поверил. Но он решил, что в течение некоторого времени Геринг не предпримет никаких действий. Немец нуждался в союзнике и компаньоне — во всяком случае, до тех пор, пока он не получит представление о народе, населяющем эту область, и не выяснит, на что он может тут рассчитывать. Кроме того, существовала вероятность, что Геринг начал меняться к лучшему.
Нет, сказал себе Бартон. Нет. Не нужно повторять старых ошибок. Несмотря на весь свой цинизм, ты не помнил зла, ты был готов простить любую обиду — и неизбежно нарывался на новую. Не окажись снова в дураках, Бартон.
Прошло три дня, но он все еще был полон сомнений относительно Геринга.
Бартон выдал себя за Абдула ибн Гаруна, жителя Каира девятнадцатого века. У него было несколько причин для подобной маскировки. Одна из них заключалась в том, что он превосходно говорил на арабском, хорошо знал каирский диалект этого периода и получил возможность носить на голове тюрбан, свернутый из большого покрывала. Он надеялся, что пышный убор поможет ему изменить внешность. Геринг пока никому не сказал ни слова, чтобы разоблачить этот маскарад. Данный вывод не подлежал сомнению, так как они с Герингом проводили вместе большую часть суток. Они должны были жить в одной хижине, пока не освоятся с местными обычаями и не завершат свой испытательный срок. В этот период довольно много времени уделялось военной подготовке. Бартон относился к числу лучших фехтовальщиков девятнадцатого века, и после того, как он продемонстрировал свои способности, его немедленно зачислили в один из отрядов самообороны. Ему даже обещали, что отряд перейдет под его командование, как только он в достаточной степени освоит язык.
Геринг завоевал авторитет у местных властей почти так же быстро. Несмотря на другие свои недостатки, он не был лишен мужества. Сильный, искусный в обращении с оружием, общительный, он умел нравиться — особенно когда ставил перед собой такую цель.
Эта часть западного побережья была населена людьми, язык которых был совершенно неизвестен Бартону. Когда он изучил их речь и смог задавать вопросы, то пришел к заключению, что это племя обитало где-то в Центральной Европе в период раннего бронзового века, У них было несколько странных обычаев, одним из которых являлось публичное совокупление. Подобные вещи всегда интересовали Бартона, одного из основателей Королевского антропологического общества, повидавшего много удивительного во время своих странствий на Земле. Он научился терпимости к чужим нравам, и этот обычай не ужасал его, хотя сам он не собирался ему следовать.
Зато другой обычай — раскрашивать лицо — Бартон воспринял почти с радостью. Мужчины племени негодовали из-за того, что Воскрешение лишило их волос на лице и крайней плоти. Они ничего не могли поделать с последним обстоятельством, но предыдущее в какой-то степени поддавалось исправлению с помощью краски. Ее приготавливали из древесного угля, рыбьего клея, танина и ряда других ингредиентов. Краской мазали верхнюю губу и подбородок, хотя некоторые мужчины предпочитали татуировку и терпеливо сносили боль от уколов длинной бамбуковой иглы.
Теперь Бартон был замаскирован вдвойне, однако он продолжал зависеть от милости человека, который мог предать его в любой момент. Ему не хотелось убивать Геринга; сейчас он предпочел бы иной выход.
Он должен превратиться из дичи в охотника. Нужно найти агента этиков — но так, чтобы он сам остался неопознанным. Тогда он сможет убраться отсюда раньше, чем Их сети накроют его. Опасная игра, вроде прогулки по канату над логовом голодных волков — но он никогда не боялся рисковать. Отныне он будет спасаться бегством только при крайней необходимости. В остальное время он станет выслеживать тех, кто охотится за ним.
Однако за горизонтом этого плана продолжал маячить мираж Великой Чаши, Туманного Замка, Темной Башни, Зачем играть в кошки-мышки, когда он может взломать главную цитадель, в которой, по его предположениям, находится таинственный центр этиков, их штаб-квартира, основная база? Или вернее, не взломать, а прокрасться в Замок — тайком, подобно мыши, проникающей в дом. И пока коты ищут ее в долине, мышь может разнюхать кое-что в Замке — и тогда она превратится в тигра.
Бартон вообразил себя в виде тигра и громко расхохотался, вызвав удивленные взгляды своих соседей по хижине — Геринга и Джона Коллопа, англичанина семнадцатого века. Разве можно серьезно думать, что он, один человек, способен противостоять Творцам этого мира, Воскресителям миллиардов умерших, Кормильцам и Покровителям всех тех, кого они призвали обратно к жизни?
Он сложил ладони вместе, переплел пальцы, стиснул их... Он чувствовал, что тут, в его руках и в глубине его мозга таилось нечто, предвещавшее падение этиков. Он не знал, с чем связана эта уверенность. Но Они боятся его... Если он сумеет выяснить, почему... В глубине души Бартон верил, что он —тигр среди людей. «А человек становится таким, каким он себя представляет», — почти беззвучно прошептал он.
— У вас удивительный смех, друг мой, — сказал Геринг. — Слишком женственный для такого бравого мужчины. Он похож... похож на свист камня, скользящего по замерзшему озеру... или на завывание шакала.
— Во мне действительно есть что-то от шакала и гиены, — ответил Бартон. — Так уверяли мои недруги — и они были Правы. В мелочах. В целом же, я — нечто гораздо большее.
Он вскочил с постели и сделал несколько наклонов и приседаний, чтобы прогнать остатки сна. Через несколько минут он, вместе с остальными, двинется к грейлстоуну на речном берегу, чтобы наполнить свою чашу пищей. Затем, после часового патрулирования границ, наступит время для упражнений с копьем, палицей, пращой, мечом с обсидиановым лезвием, луком и кремневым топором; эта тренировка завершится рукопашной схваткой. Следующий час предназначался для ленча, отдыха и беседы. Потом — час занятий языком, двухчасовая работа на строительстве укреплений, что возводились на границах этой маленькой страны. Получасовой отдых и обязательная пробежка в одну милю — для аппетита. Обед и свободный вечер — для всех, кроме назначенных в охранение или занятых другими общественными делами.
Такой же активный темп жизни поддерживался и в остальных крохотных государствах вверх и вниз по Реке на всем ее протяжении. Почти всюду человечество либо воевало, либо готовилось к войне. Гражданам следовало всегда находиться в форме и уметь обращаться с оружием. Тренировки также занимали их свободное время. Несомненно, жизнь в военном лагере довольно однообразна и сурова, однако в речной долине пока не существовало лучшей альтернативы отупляющему безделью. Свобода от забот о хлебе насущном, квартплате и деньгах, свобода от надоедливой домашней работы и других дел, которым люди в их земной жизни были вынуждены уделять так много времени — эта свобода вовсе не являлась благословенной. В долине шла грандиозная борьба со скукой и вожди каждого государства старались придумать новые способы, чтобы занять чем-нибудь свой народ.