Страница 40 из 58
— Затем вы, очевидно, сканируете вновь созданные тела и помещаете записи в какое-то огромное запоминающее устройство. Старые тела уничтожаются, а новые воссоздаются около грейл-стоунов путем передачи соответствующих сигналов по гигантской сети — той сети, что связывает в единую систему все грейлстоуны и три раза в день заряжает наши чаши. Эти устройства, которые я описал, вполне могут быть размещены под поверхностью планеты. Таким образом, в нашем воскрешении нет ничего сверхъестественного, — Монат перевел дыхание и пристально посмотрел на Спрюса. — Вопрос в том, зачем все это нужно?
— Если в вашей власти совершить то, о чем вы сказали, разве вы не сочтете подобное действие своим этическим долгом? — ответил Спрюс.
— Да, но я воскресил бы лишь достойных!
— И какими критериями вы руководствовались бы при этом? — спросил Спрюс с иронией. — Вы действительно полагаете, что достаточно мудры и добродетельны, чтобы судить других? Вы готовы поставить себя на одну ступень с богом? Нет, всем должен быть предоставлен второй шанс — независимо от их качеств, жестокости или эгоизма, ничтожности или глупости... Всегда есть надежда, что они смогут перебороть...
Внезапно он замолчал, словно раскаиваясь в том, что сказал слишком много.
— Кроме того, — подхватил Монат, как будто боялся паузой подчеркнуть значение слов Спрюса, — вы хотите, очевидно, изучить все народы и все эпохи прошлой земной цивилизации. Наверное, вы желаете сохранить все человеческие языки, нравы, обычаи, философию различных народов. Чтобы сделать это, вам нужны агенты, замаскированные под воскрешенных, которые обитают в речной долине и наблюдают, изучают, записывают... Как долго продлится этот процесс? Тысячу лет? Две? Три? Миллион? Что будет с нами потом? Мы останемся здесь навсегда? Навечно?
— Вы будете находиться тут столько времени, сколько необходимо для излечения, — крикнул Спрюс. — И только затем... — он резко остановился, сверкнул глазами и заявил: — Даже самые стойкие из нас деградируют после длительного контакта с вами... Потом нас самих надо лечить... Я чувствую себя покрытым грязью...
— Дайте ему попробовать огня,—сказал Таргоф.— Мы вытянем из него всю правду.
— Нет, нет, не надейтесь! — снова закричал Спрюс. — Мне следовало давно поступить так... Но кто знает, возможно, что...
Он упал на землю; синевато-серый трупный оттенок начал разливаться по его коже. Доктор Штейнберг, один из членов совета, склонился на телом Спрюса, но всем было уже ясно, что он мертв.
— Лучше убрать его отсюда, доктор, — сказал Таргоф. — Сделайте вскрытие. Мы будем ждать вашего заключения.
— Какого заключения можете вы ожидать? — грустно усмехнулся врач. — У меня нет нужных химических препаратов, микроскопа... только кремневые ножи. Но я сделаю все, что смогу.
Тело унесли. Бартон сказал:
— Я рад, что он не смог раскрыть нашу игру. Если бы он держал рот закрытым, победа была бы на его стороне.
— Значит, на самом деле вы не собирались пытать его? — воскликнул Фригейт. — Я надеялся, что вы просто блефуете. Но если бы вы действительно сделали это, я ушел бы от вас... и никогда больше вас не увидел...
— Конечно, применение пыток исключалось, — заметил Руах. — Спрюс был совершенно прав — мы бы тогда ничем не отличались от Геринга. Но мы могли использовать другие методы. Например, гипноз. Бартон, Монат и доктор Штейнберг разбираются в этом.
— Меня беспокоит, что мы не можем быть уверены в правдивости его информации, — сказал задумчиво Таргоф. — В действительности, он мог солгать нам. Монат делал некие предположения, и, если они были неверны, Спрюс предпочитал соглашаться с ними, чтобы ввести нас в заблуждение. Повторяю, мы не можем быть ни в чем уверены.
Бесспорно лишь одно: их шансы выявления другого агента с отсутствующими на лбу символами, по-видимому, близки к нулю. Теперь, когда раса Икс, повелевающая речным миром, знает о странной особенности зрения Казза, она может принять надлежащие меры.
Штейнберг вернулся через три часа.
— Его тело ничем не отличается от любого другого представителя вида Гомо Сапиенс, — заявил доктор. — Кроме вот этого маленького устройства.
Он раскрыл ладонь, на которой лежал черный блестящий шарик размером со спичечную головку.
— Я обнаружил его в поверхностных тканях лобной доли мозга. Прибор был подсоединен к нервным окончаниям такими тонкими проволочками, что я мог разглядеть их только под некоторым углом, когда они отражали свет. Я полагаю, что Спрюс покончил с собой с помощью этого устройства, просто подумав о смерти... Каким-то образом этот маленький шарик выполняет мысленную команду. Возможно, он выделяет мгновенно действующий яд, который я не могу распознать без необходмых для анализа химикалий и инструментов.
С этими словами доктор закончил свой доклад и положил шарик на стол перед советниками.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Тридцатью днями позже Бартон, Фригейт, Руах и Казз возвращались из путешествия вверх по Реке. Наступил рассвет. Холодный густой туман, окутывавший Реку в последние ночные часы и простиравшийся на шесть-семь футов над поверхностью воды, клубился вокруг них. В любом направлении видимость не превышала расстояния доброго прыжка, который может сделать молодой сильный мужчина. Но Бартон, стоявший на носу бамбукового одномачтового суденышка, знал, что они приближаются к западному берегу. Они только свернули, покидая середину Реки; Бартон чувствовал, как замедлилось течение, когда лодка вошла в сравнительно неглубокие воды у побережья.
Если его расчеты верны, они должны быть поблизости от развалин «дворца» Геринга. С минуты на минуту он мог заметить плотную полоску темноты, выплывающую из чуть более светлых вод — берег, который он называл теперь домом. Дом для Бартона был местом, откуда он отправлялся дальше, где он отдыхал, временным укрытием, в котором он писал книгу о своей последней экспедиции, берлогой, где он зализывал раны, наблюдательной башней, с которой он высматривал новые земли, подлежащие изучению.
Поэтому, уже через две недели после смерти Спрюса, Бартон ощутил желание оказаться в любом другом месте, кроме того, где он был в данный момент. До него дошли слухи, что на западном берегу, примерно в сотне миль вверх по течению, нашли медь. Эти земли на протяжении двенадцати миль заселяли сарматы пятого века до новой эры и фризы тринадцатого столетия.
Бартон не слишком полагался на истинность переданного сообщения, но оно давало ему повод для путешествия. Он отправился в путь, оставив Алису на берегу — несмотря на все ее просьбы.
Теперь, месяцем позже, после некоторых приключений не всегда приятного свойства, они были почти дома. Слухи оказались не совсем беспочвенными. Там была медь — но в самом минимальном количестве. Так что четверо путников с легким разочарованием вновь забрались в свою лодку, предвкушая быстрое путешествие вниз по течению, под парусами, постоянно наполненными ветром. Они плыли днем, приставая к берегу там, где обитали дружелюбные народы, не препятствующие странникам раз-другой поставить чаши на их грейлстоуны. Ночью они либо спали на гостеприимном берегу, либо пересекали под покровом ночной тьмы враждебные воды.
Последний этап их путешествия был совершен после захода солнца. Прежде, чем попасть домой, им пришлось миновать опасный участок долины, где на одном берегу Реки обитали всегда жаждущие новых рабов мохауки восемнадцатого столетия, а на другом — не менее алчные карфагеняне третьего века до новой эры. Проскользнув мимо них в тумане, они теперь приближались к дому.
Внезапно Бартон произнес:
— Берег впереди! Пит, опусти мачту! Казз, Лев — на весла! Сейчас пристанем!
Через несколько минут они высадились и вытащили свое легкое суденышко из воды на пологий берег. Теперь, когда они вышли из полосы тумана, перед их глазами появилась светлая небесная полоска, разгоравшаяся над пиками восточного хребта.
— Заблудившие души возвратились обратно! — возгласил Бартон. — Мы находимся в десяти шагах от грейлстоуна вблизи развалин.