Страница 2 из 16
Значит, нужно обогнать отряд, за которым слежу, перейти реку по броду, добраться до
Мичуринска-2, найти Травника, живущего в дворницкой старого парка, и попросить его
сделать для меня «душистую мину», которую он сам называет более умно: феромонный
манок. И поставить ее на мосту прежде, чем бандиты проедут по нему. Тогда этот путь будет
для них закрыт, если только они не конченые психи. А другого, если не хочешь искупаться,
на долгие километры нет, кроме брода, конечно, но по нему – только на своих двоих.
Скатив байк с вершины, я завел его и поехал наискось к прежнему направлению, чтобы
по большой дуге, под прикрытием холмов, обогнуть стоянку и достичь реки в районе брода.
* * *
Как по заказу, байк умер прямо на берегу. Хрипнул на прощание движком и затих.
В этом мест дно было совсем близко, из воды торчали большие плоские камни. На
другом берегу росли деревья, за ними начиналась низина, где стоял Мичуринск-2. Михаил
называл его наукоградом, но, по-моему, это был скорее наукопоселок: несколько десятков
небольших домов стояли ровными рядами вокруг аккуратного квадрата экспериментального
парка, в центре которого располагалось здание института. Мы как-то заглянули туда – ничего
интересного. Пустые гулкие залы, коридоры и лаборатории, откуда вынесли все мало-
мальски ценное. Более интересным был сам парк, где до Пандемии институтские ученые
разводили новые виды растений.
Теперь в Мичуринске жили десятка два бродяг.
Я снял с багажника рюкзак, накинул лямки на плечи. Повесил «вал» за спину, на
поясной ремень сбоку прицепил «махновку». Байк решил не бросать на берегу возле брода.
Если у меня все сложится, то вскоре этой переправой воспользуются бандиты, нечего
оставлять им улику, даже если они вряд ли поймут ее значение.
Откатив байк в сторону, где было поглубже, спихнул его в воду и вернулся. Отсюда до
моста с километр, меня не увидят. Сняв ботинки и закатав штаны, шагнул на камень. Вода
плескалась между голышами, накатывала на них, пенилась и булькала. Когда добрался до
середины реки, рядом громко плеснуло. Темное гибкое тело скользнуло к камням, и я
схватился за «вал». Вроде большой рыбы, но слишком уж активно оно извивается там, да и
тонкое какое-то… может, угорь? Только длинный слишком, больше щупальце напоминает. А
тело, выпустившее его, где тогда – на дне сидит? Воображение живо нарисовало этакий
мясистый клубень размером с человека, присосками удерживающийся на дне, с торчащим из
верхушки пуком щупалец, что хищно извиваются в мутной воде. На душе стало как-то
тревожно. Спокойно, Стас! Смело, решительно и быстро валим отсюда с максимальной
скоростью!
Я зайцем заскакал по камням. Про водных мутантов до сих пор ничего не слышал, не
видел их – и хочу дальше оставаться в неведении. Почти достиг берега, когда сзади
чвиркнуло, и в поясницу мне ударила тугая струя воды, явно выпущенная под приличным
давлением. Нога поехала на скользком камне, я сиганул дальше, на берегу развернулся с
«валом» наизготовку, но успел заметить лишь, как нечто темно-лиловое, склизкое, похожее
на кишку, с хлюпаньем втянулось обратно под воду.
Чертовы твари! Откуда они берутся в таком количестве и разнообразии? Такого ведь не
должно быть: чтобы закрепился новый вид, требуется много времени. И Михаил про это
говорил, да и я читал в учебниках, которые он мне когда-то подсовывал… С другой стороны,
тот же Травник иногда вещает нечто-то заумное про онковирусологические факторы, в разы
ускоряющие мутации, про биологический вектор цивилизации и… Стоп! Вектор. А не
связано ли это с тем вектором, который упоминал Михаил перед смертью? Рука сама собой
потянулась к груди, нащупала висящий под рубахой кулон-ключ. «V», перечеркнутая
зигзагом… Что за «V» – понятно, первая буква слова «вектор», а что значит зигзаг? Или это
буква «Z», стилизованная под молнию? Похоже, вообще-то… Ладно, и что у нас начинается
на «зет»?
Лес с ним, решил я, не до того сейчас, но позже на эти темы обязательно еще
поразмышляю. Решив не стрелять по щупастой речной твари, чтоб не подымать шума, снова
повесил «вал» на плечо и быстро зашагал прочь от реки.
Город начинался в долине сразу за плоской прибрежной возвышенностью. На краю ее я
остановился, разглядывая открывшийся внизу пейзаж.
Мичуринск проектировали люди без воображения: квадрат парка, вокруг ровными
рядами дома. Но сейчас эту правильную геометрическую картину нарушала протянувшаяся с
севера полоса Леса. Конец ее приходился на ближний ко мне край парка, примерно на то
место, где стояла дворницкая – жилище Травника.
Сверху захваченный Лесом участок казался немного темнее окружающего, словно был
присыпан пеплом. Мне показалось, что вижу дворницкую – маленький светлый коробок… не
понять, дотянулся до нее Лес или нет. Чем дальше от меня, тем щупальце становилось шире
и, в конце концов, превращалось в большую, захваченную Лесом область. Своеобразный
лесной оазис посреди «чистой» территории. Такие пятна иногда возникали на свободных от
Леса территориях. Местные туда никогда не ходили, кроме Травника, который в поисках
артефактов и редкой флоры посещал всевозможные, в том числе и опасные, места. Но
почему именно сейчас Лес потянулся к Мичуринску?
Я оглянулся на реку. Отсюда мост не виден. Нельзя мне упустить Зверобоя с его
людьми! Ведь они, наверное, направляются к этому полигону смерти, чем бы тот ни был.
Слежка за ними может привести к разгадке многих, а то и всех тайн. Я узнаю, кто на самом
деле был мой отец, откуда они Михаилом знали друг друга. Ну и месть, конечно. Острое,
жгучее желание завалить распявших Мишу уродов не отпускало меня ни на секунду. Не
прощу себе никогда, если не убью этих сволочей, которые пытали моего друга и прибили его
к борту грузовика!
Но если Лес добрался до дворницкой, Травник мог погибнуть. Или ушел оттуда. Или…
ладно, чего гадать. Чтобы понять, что происходит в Мичуринске, надо войти в него. Я
зашагал по склону.
Вскоре вокруг потянулись дома. Разбитые окна, дырявые крыши… Я прошел мимо
пары зданий, выглядевших получше других, в них жили местные. Возле одного, где обитал
старый забулдыга дед Егор, остановился, позвал хозяина, даже сунулся внутрь – тихо, никого
нет. Пошел дальше. В Мичуринске осело десятка два людей, некоторые держали огороды,
другие охотились. Небольшая мирная община – слишком бедная, чтобы привлечь внимание
кочевников Черного Рынка или вольной банды, и слишком слабая, чтобы грабить других.
Травник в Мичуринске был кем-то вроде знахаря и шамана. Такой себе с научным уклоном
шаман… Мы иногда заносили ему попавшие нам в руки арты, с которыми не знали, что
делать. Бывают иногда редкие, странные артефакты, возникающие, как правило, в аномалиях
у границы Леса. Либо гибриды знакомых артефактов, либо вообще нечто новое. Если мы не
могли разобраться с их свойствами – тащили добычу Травнику, когда оказывались рядом с
Мичуринском. В дворницкой у него была своя лаборатория, где он как какой-то алхимик
орудовал колбами, ретортами, тигелями и прочими штуковинами в этом роде.
Впереди открылась небольшая площадь, а дальше железная ограда парка. Я огляделся –
по-прежнему никого, тихо. Сдвинув «вал» так, чтобы ствол смотрел вперед, зашагал к
пролому в ограде, подволакивая разболевшуюся ногу. Пересек площадь, пробравшись через
дыру, вломился в заросли, миновал акации и остановился на краю большой проплешины,
посреди которой стояла дворницкая.
Вот он, Лес. Странно изогнутые стволы, от одного вида которых становится тревожно