Страница 10 из 30
Взяв у него список с номерами, Мендель пошел в прихожую звонить. Спустя две минуты он вернулся.
– Они перезвонят через час. Пойдемте, я покажу вам мои владения. Вы разбираетесь в пчелах?
– Немного разбираюсь. В свое время в Оксфорде я был помешан на естественных науках.
Он собирался рассказать Менделю, как он штудировал тексты Гете, осмысливая превращения растений и животных в надежде открыть, как Фауст, «то самое тайное, на чем держится мир».
Он хотел ему объяснить, почему было невозможно понять Европу девятнадцатого века, не имея познаний в естественных науках. Он чувствовал себя распухшим от откровений и от важных идей, зная, что в глубине этого состояния чрезмерного нервного возбуждения покоятся события дня, которые его мозг, не переставая, переваривал. У него вспотели ладони.
Мендель провел его через заднюю дверь: три хорошо ухоженных улья возвышались у низенькой кирпичной стены в глубине сада. Они стояли под дождем, и Мендель сказал:
– Мне всегда хотелось их разводить, наблюдать за ними. Я прочел множество вещей об этом. Забавные козявки.
Он несколько раз покачал головой, чтобы придать больше значения этому заявлению, и Смайли снова посмотрел на него с интересом. У него было худое жесткое лицо молчуна; его серо-стальные коротко подстриженные волосы щетинились, как колючки. Он, казалось, так же мало обращал внимания на время, как и время на него. Смайли в точности знал, какую жизнь провел Мендель. Он видел у всех полицейских мира эту обветренную кожу, один и тот же запас терпения, горечи и гнева. Он угадывал долгие бесплодные часы, проведенные в засаде при любой погоде в ожидании того, кто, может быть, никогда и не придет… А если и придет, то уйдет слишком быстро. И он знал, в какой мере Мендель и другие были во власти эгоистичных, странных, угрюмых и беспокойных личностей, редко проявлявших понимание и здравый смысл. Он знал, как умный человек может быть нейтрализован глупостью своего начальства и как недели терпеливой напряженной работы – двадцать четыре часа в сутки – сводятся на нет такого рода людьми.
Мендель провел его по каменистой дорожке к ульям, все такой же безразличный к дождю, и принялся разбирать один, не переставая объяснять. Он говорил отрывистыми, обрубленными фразами с длинными паузами, его тонкие пальцы двигались медленно и точно.
Наконец они вернулись в дом, и Мендель показал гостю две нижние комнаты. Гостиная была похожа на цветок: цветущие коврики и занавески, цветущие накидки на мебели. В маленьком стеклянном шкафу находились пивные бокалы и пара очень неплохих пистолетов рядом с кубком за победу в соревнованиях по стрельбе.
Смайли прошел за инспектором на второй этаж. Печка распространяла запах керосина, а из умывальника исходило глухое урчание. Мендель показал свою комнату.
– Свадебная комната. Кровать я купил за фунт на одном аукционе. Матрац с пружинами. Удивительно, что только можно отыскать. Коврики от самой королевы. Она их меняет каждый год. Я их купил в магазине Уотфорда.
Смайли в замешательстве стоял на пороге. Мендель вернулся и прошел перед ним, чтобы открыть дверь следующей комнаты.
– А вот и ваша комната. Если, конечно же, она вам подходит. На вашем месте я бы не возвращался сегодня домой. Всякое бывает. Впрочем, здесь вам будет лучше спаться. Прекрасный воздух.
Смайли начал возражать.
– Решать вам. Делайте, что хотите. (Казалось, Мендель в плохом настроении.) Откровенно говоря, я не понимаю вашу работу, так же как и вы не понимаете профессию полицейского. Делайте, что хотите. Насколько я вас знаю, вы умеете защищаться.
Они спустились. Мендель зажег в гостиной газовый отопитель.
– Разрешите хотя бы пригласить вас поужинать вместе, – сказал Смайли.
В прихожей зазвонил телефон. Звонил секретарь Менделя по поводу номеров машин. Мендель вернулся с листом в руках и протянул его Смайли. Там было семь имен и адресов.
– Четверо из них не представляют никакого интереса – они живут на Байсуотер-стрит. Остается три: машина, взятая напрокат в фирме «Адам Скарр и сын» в Бэттерси, грузовик, принадлежащий Севернской керамической компании из Ист-Торна; третья принадлежит посольству Панамы. Я поручил своему человеку заняться третьей машиной. Это будет нетрудно: в посольстве только три машины. Бэттерси недалеко, – продолжал Мендель. – Мы можем вместе туда поехать на вашей машине.
– Конечно, конечно, – поспешил ответить Смайли. – И мы могли бы поужинать в Кенсингтоне. Я закажу столик в «Антраша».
Четыре часа. Двое все еще бессвязно беседовали о пчелах и о доме. Мендель, в хорошем расположении духа, и Смайли, предупредительный и смущенный, пытающийся подобрать подходящий тон к этому разговору, чтобы не показаться самодовольным. Он представил, что Энн сказала бы о Менделе. Она бы его нашла очаровательным, оригинальным. Она бы в разговоре с ним подстраивалась под его голос и выражение лица; а дома стала бы придумывать о нем разные истории, чтобы развеять окружавшую его тайну и сделать его похожим на них самих.
«Дорогой, кто бы мог подумать, что он такой простой! Вот уж от него я никак не ожидала услышать, где можно недорого купить рыбу. И какой прелестный домик! Такой непритязательный. Он должен знать, что пивные бокалы совершенно уродливы и безвкусны, но ему все равно. Я его нахожу милашкой. Жаба, пригласи же его на ужин. Это будет очень кстати. Совсем не для того, чтобы над ним насмехаться, а чтобы приласкать».
Этого приглашения, конечно же, не последовало бы, но Энн была бы довольна; она бы нашла способ проникнуться к Менделю привязанностью, а после этого сразу же о нем забыть.
Это было то, чего Смайли добивался: найти способ проникнуться к Менделю привязанностью. Он не был наделен, как Энн, нужными для этого качествами. Энн – это была Энн. Она чуть не убила племянника, студента Итона, за то, что тот пил красное бордоское с рыбой, но если бы Мендель курил трубку и одновременно ел блинчики, она бы, конечно, этого не заметила.
Мендель приготовил чай, и они выпили его. В пятнадцать минут шестого они выехали в Бэттерси на машине Смайли.
По дороге Мендель купил вечернюю газету и принялся за чтение, с трудом разбирая написанное при свете фонарей. Но вдруг спустя несколько минут он воскликнул:
– Чертовы сосисочники! Ненавижу!
– Сосисочники?
– Боши, квадратные головы, фрицы… В общем, эти проклятые немцы! Да этот сброд плотоядных овец и ломаного гроша не стоит! Они опять начали донимать евреев, чтобы еще раз нам досадить. Как кегли: сначала сбивают, потом вновь ставят, и так далее. Затем прощают и забывают. Господи, зачем прощать, зачем забывать! Вот что я хотел бы знать! Почему забыли грабежи, насилия и убийства под предлогом, что их совершали миллионы? И вот, черт побери, бедный жалкий служащий банка берет несколько марок в кассе, и теперь его преследует вся полиция страны, тогда как Крупп и вся его банда… О нет, если бы я был евреем, да еще в Германии, Господи, я…
Вдруг Смайли словно проснулся:
– Что бы вы сделали? Что бы вы сделали, Мендель?
– О! Я бы, наверное, молча терпел. Сегодня все это лишь политическая… статистика. Вопрос не стоит, чтобы дать им водородную бомбу. Это политический абсурд. А посмотрите на янки; миллионы проклятых евреев в Америке. А что же они делают, черт возьми? Они им всучивают, этим бошам, еще больше бомб. Все союзники, как свиньи. Каждый старается уничтожить другого.
Мендель дрожал от гнева, а Смайли молчал, думая об Эльзе Феннан.
– Что же нужно делать, по-вашему? – спросил он, чтобы не молчать.
– А черт его знает, – ответил Мендель безнадежно.
Они повернули на Бэттерси Бридж Роуд и остановились напротив полицейского, расхаживавшего по тротуару. Мендель показал ему свое удостоверение.
– Гараж Скарра? Это даже не гараж, сэр, а что-то вроде ангара или депо. Скарр занимается коммерцией в основном в области металлолома и подержанных автомашин. «Если они не подходят одним, то подойдут другим». Так говорит Адам. Спуститесь на проспект Принс де Галлъ и поезжайте до больницы. Это между разборными домами. А вообще-то когда-то во время войны туда попала бомба. Старик Адам засыпал воронки шлаком, и никто его оттуда не прогонял.