Страница 30 из 30
Глава восемнадцатая
Между двух миров
Скромный клуб, членом которого являлся Смайли, по воскресеньям обычно пустовал. Но миссис Стеджен не закрывала двери на случай, если кто-нибудь из «этих джентльменов» захочет прийти. Она относилась к «этим джентльменам» властно и ревниво, как в те времена, когда была квартирной хозяйкой в Оксфорде и внушала своим жильцам-студентам больше почтения, чем вся армия воспитателей и инспекторов. Она прощала все, но каждый раз давала понять, что проявляет такое снисхождение в последний раз. Однажды она заставила Стид-Эспри пожертвовать десять шиллингов для бедных за то, что он без предупреждения пригласил десятерых друзей на ужин, после чего устроила для них пир, о котором еще долго говорили.
Они сидели за тем же столиком, что и в тот раз. Мендель казался немного более бледным и постаревшим. Он почти не разговаривал во время еды и управлялся с ножом и вилкой с присущей ему педантичностью. Лишь Гиллэм поддерживал беседу, так как Смайли тоже был менее разговорчивым, чем обычно. В компании друг друга они чувствовали себя непринужденно, и не было никакой надобности говорить.
– Почему она это делала? – внезапно спросил Мендель.
Смайли медленно опустил голову.
– Я думаю, что знаю, но это только предположение. Наверное, она мечтала об обществе без конфликтов, защищенном и упорядоченном новой религией. Вы знаете, однажды я привел ее в бешенство, и она мне крикнула: «Я вечный жид, нейтральная полоса, поле сражения для ваших оловянных солдатиков». Когда она увидела, что новая Германия строится по подобию старой и снова возрождаются надменность и спесь, как она говорила, то, я думаю, она не смогла этого перенести. Она, должно быть, думала о бессмысленности своих страданий и о процветании своих преследователей. И она восстала. Пять лет назад она и ее муж встретили Дитера на немецком лыжном курорте. В то время Германия уже становилась могущественной западной державой.
– Она была коммунисткой?
– Я не думаю, что она любила ярлыки. Я полагаю, она хотела помочь построить общество, которое могло бы жить без войны, ведь слово «мир» сейчас не в моде. А она, я думаю, хотела мира.
– А Дитер? – спросил Мендель.
– Черт его знает, чего он хотел. Славы, я думаю, и всеобщего социализма. (Смайли пожал плечами.) Они мечтали о мире и свободе, а сейчас это убийцы и шпионы.
– Боже мой! – воскликнул Мендель.
Смайли вновь умолк, глядя на стакан. Он закончил словами:
– Я не могу требовать, чтобы вы поняли. Вы ведь видели лишь конец Дитера. А я видел начало. Он прошел весь круг. Я думаю, что он не мог себе простить, что был предателем во время войны, и хотел это исправить. Он был одним из этих устроителей мира, которым удается только разрушать, вот и все.
Гиллэм тактично прервал:
– А этот звонок на восемь тридцать?
– Я думаю, что это согласовывается с нашими предположениями. Феннан хотел встретиться со мной в Марлоу, для этого он взял выходной. Он не сказал Эльзе, что возьмет выходной, в противном случае она постаралась бы солгать мне что-нибудь, чтобы объяснить это. Он заказал вызов для того, чтобы иметь повод уехать в Марлоу. Во всяком случае, я так думаю.
В большом камине потрескивали дрова.
В полночь Смайли сел на самолет, вылетающий в Цюрих. Была прекрасная ночь, и в иллюминатор он созерцал серое крыло, неподвижное на фоне звездного неба. Часть вечности между двумя мирами. Эта картина успокоила его, рассеяла опасения, сомнения, наполнила его фатализмом по отношению к непостижимым путям вселенной. Патетические поиски любви, возвращение к одиночеству – все казалось ему в этот миг незначительным.
Вскоре на горизонте показались огни французского берега. Глядя на них, он по-новому ощутил размеренную жизнь, протекающую внизу: терпкий запах французских сигарет, чеснока и хорошей кухни, громкие голоса в кафе. Мастон, с его запутанными бумагами и накрахмаленными «политиками», остался там, за миллион километров.
Пассажиры с любопытством посматривали на Смайли: маленький полный человечек, меланхоличный, заказывающий виски, улыбающийся ни с того, ни с сего… Сидевший рядом с ним молодой человек неодобрительно покосился на него. Он видел таких людей. Мелкий чиновник, едущий за границу развлекаться. «Неприятный тип», подумал он.