Век Зверева

— Одевайтесь, дорогой. К сожалению, отдыхать вам придется несколько позже.

— В чем дело, господа?

— Дело в матросе. Привозили сегодня матроса в сороковую?

— Да? А что? Что случилось?

— Ничего.

У нас всякие удостоверения для того, чтобы убедить Рената Имангуловича немедленно поехать с нами. Вот она, скамейка во дворе четырехэтажного дома. Именно здесь и лежал матрос. Вначале он, видимо, сидел, а потом упал на скамью и как бы спал.

— Вы-то как узнали про матроса?

— Мы случайно встретились с «жигуленком» милицейским, недалеко от этого места. Кто-то позвонил по ноль два и сказал, что с парнем неладно.

— А почему по ноль два, а не ноль три?

— Знать, догадались, что тот уже не жилец.

— Но «скорую»-то вызвать? Реанимобиль какой-нибудь?

— Для матроса? Вы что, смеетесь?

— То есть вы факт смерти констатировали?

— Нет. Не констатировал.

— И повезли как бы живого? При смерти?

— Мне что, приключений, по-вашему, хочется? Ну, накумарился он. Сердце не выдержало…

— Так. И привезли вы его туда, куда следовало. И что записали в книге?

— Что в состоянии сильного алкогольного или наркотического опьянения.

— То есть нет трупа — нет проблем.

— Именно так. Но ведь я мог вам этого и не говорить. В чем дело-то?

— А хотя бы осмотр внешний производили?

— Пульс. Внешние признаки.

— И что?

— Что «что»?

— Признаки какие?

— Да вы-то что в этом понимаете?

— Побольше вашего. Ладно. Кто-нибудь был рядом с ним тогда?

— Никого.

— А ничего не находили? Карманы не осматривали?

— Ну, знаете ли…

— Не находили ли рядом такого карандашика металлического, стального, блестящего.

— Сантиметров десять длиной, — подает реплику Олег Сергеевич.

— А что за карандашик?

— Не находили?

— Серебряный, может?

— Золотой!

— Вы меня подозреваете, что ли?

— Считайте, что так.

— Тогда я прошу ордер и что там еще?

Я бью этого терапевта снизу вверх, несильно, но правильно. Он перегибается пополам, задыхается, сипит.

На нас уже оборачиваются любопытные.

— Так находил или нет?

— Не-аа-ат…

— Теперь верю. Номер машины милицейской не запомнил?

— Я их знаю.

— Откуда?

— Работал с ними на опознаниях. Город-то маленький…

— Кто был в машине?

— Лейтенант Бахмуцкий.

— Какое отделение?

— Первое.

— Хорошо. Свободен. Домой отвезти или дойдешь?

— Дойду.

И терапевт быстро покидает нас. Тем временем старик закончил осмотр окрестностей.

— Нет ничего.

— Значит, с собой унес.

— Шток?

— Может, Шток. А может, другой какой кронштейн. Поехали к Бахмуцкому.

Лейтенанта мы отыскиваем часа через три. Соваться в РОВД — страшновато. Мы аккуратно выясняем его домашний адрес, естественно, не у его прямых начальников и коллег.

Бахмуцкий Стасис Иванович выгуливает свою собачку, юного боксера, на Лесопосадской. С ним легче говорить, как с коллегой. Я показываю ему совершенно нормальное, кстати, прошедшее через компьютер удостоверение сотрудника МУ Ра.

— Братан. Помогай.

— Что случилось?

— Мы были у Каковкина.

Каковкин, начальник РОВД, в котором работает Стасис. Полчаса назад я получил необходимую шпаргалку. Когда Каковкин и лейтенант Бахмуцкий встретятся завтра, изумлению их не будет предела.

— Чем могу помочь?

— Сегодня вы морячка отыскали.

— Было дело. Что с ним?

— Покойник. Он, братан, покойник.

— Ну, я вызвал «скорую».

— Да я знаю. Матрос этот проходил по делу одному московскому. Как, вообще, служба в Кенигсберге, городе?

— Звезд с неба не ловим. Но руку на пульсе держим. Наркота одолела. В таможню зовут работать.

— И что?

— Думаю.

— Ты не думай. Соглашайся. В Москве-то был когда?

— Приходилось. Там что сейчас происходит? До нас всякое доносится.

— Наше дело сыскное. Ты вот что скажи. Парень один был? Никого не видели?

— Один.

— А место осматривали? С собой у него ничего не было?

— Нет… — мотает головой лейтенант, но как-то неуверенно.

— Ты вспомни. Вы документы у него проверяли?

— Были у него корочки в робе. Мы и ФИО зафиксировали. А что с ним?

— Недоразумение. Так ничего?

— Вроде бы.

— А вот такого не находил? — И старик достает из кошелька какого-то зачуханного карандашик стальной. Я бы побоялся таскать с собой эту вещь. Столько лет прошло. А он — ничего. Нужно у него ее изъять, и дело с концом.

Но лейтенант вдруг меняется в лице.

— Был патрончик.

— И где он?

— Колька поигрался и забрал.

— Какой Колька?

— Самсонов.

— С твоего экипажа?

— Ага.

— А как он с ним игрался?

— А что это?

— Вещдок.

— Ну, колпачок валялся на земле отдельно, а карандашик отдельно. Он его поднял, покрутил в руках, потом колпачок надел и забрал. Сказал, в хозяйстве пригодится. Мы сначала решили, что это — авторучка стреляющая.

— И что?

— Там пружинка внутри. Середина корпуса ходит.

— Теперь это не опасно.

— Что не опасно?

— Нажимать. Только разбирать нельзя. Да это и затруднительно.

— А что это?

— Ну, парализатор такой. Спецсредство.

— Совсем может парализовать?

— Вот как того матроса.

— Вы подождите, я собаку домой отведу.

— И что?

— К Кольке надо ехать!

— А что это ты раскомандовался?

— У него вторая такая вещь.

— Как вторая?

— Второй он у него в кармане нашел.

— Так. И забрал.

— И забрал.

— Ну зачем?

— Он человек хозяйственный.

— А позвонить?

— Ему еще телефона не установили. Он у нас только второй месяц работает. На днях ставят.

Через четыре минуты мы едем к Кольке. Это в трех кварталах отсюда.

…А Колька-то уже мертв. На кухне своей лежит ничком, руку вперед протянул. На лице — пятна чумные. Стасис садится на табуретку, и глаза его расширяются, потом затвердевают. Квартира у Кольки однокомнатная. Он в ней один. Дверь — не закрыта. Видно, только пришел или собирался куда. С карандашиком занятным решил поиграть. Никак понять не мог, для чего тот предназначен. Зачем пружинка внутри.

Прежде всего, я звоню Анне Игоревне, кратко объясняю ситуацию, потом жду, пока прибудет машина из сороковой. Санитары в спецхалатах и респираторах запаковывают Кольку в герметичный мешок и увозят.

— Что происходит? — уже не спрашивает, а вопрошает Анна Игоревна. — Мы только что обследовали мальчика, совершенно неожиданные результаты…

— Вы помните о подписке? Ведь за разглашение — срок!

— Я все помню, но…

— Буквально через час-другой вам все объяснят, — прерываю я разговор.

Мне тоже хочется верить, что так и будет.

Стасису приходится втюхивать какие-то небылицы, теперь уже можно достать более серьезное удостоверение, пригласить его в машину.

— Рассказывай, парень. Что видел, что помнишь, что было, что будет.

— Подъехали мы по сигналу с пульта. Кто-то звонил, что труп на скамеечке. Мы были недалеко. Подъехали. Парень молодой, лицо какое-то страшное, на руках пятна. Обыскали его аккуратно.

— Что при нем было?

— Денег тысяч двадцать. Так и остались при нем. Книжка его военная. Часы на руке электронные и трубочки эти. Одна — под ногами, другая — в кармане.

— Нехорошо ведь у покойника вещи брать?

— Так ведь не деньги, не часы. Дребедень какая-то. Он и не брал, вертел в руках, а потом автоматически в планшет положил.

— Дичь какая-то. У вас зарегистрирован где-то этот случай?

— Конечно.

— И что? Вот так и поехали?

— Зачем так? Мы вызвали «скорую». По нашему сигналу они быстро приезжают, и мы недалеко от лавочки этой встретили их. Я врача того знаю.

— Хорошо. Во дворе кто был там?

— А никого.

— Вообще никого?

— Ну, никого.

— Хорошо. Больше не брал никто трубочек этих? Ни Васька, ни Шурка?