Страница 41 из 88
Их разделял стол. Борзенков смотрел на Маслова с улыбкой, и наверняка оба уже ясно чувствовали тяжелую поступь судьбы, потому что за окном начиналась зима пятьдесят пятого года.
Зима пятьдесят пятого года. Десять лет прошло после парада Победы. Но что такое десять лет? Один миг, один вздох, которого погибшим и умершим от ран уже не сделать.
Маргарита Георгиевна родилась в сорок пятом, но все ее детство было пронизано духом оставшейся в прошлом войны. Словно все, кто пережил эту беду, как ни старались, не могли забыть и минуты из прошлого.
После товарищеских застолий захмелевший отец сидел в одиночестве в кабинете. Перед ним лежала пачка армейских фотографий и вырезки из полковых газет, которые он хранил так же бережно, как мать хранит первую фотографию своего ребенка. За три фронтовых года он прожил три жизни. В сорок втором судьба выхватила его повесткой со студенческой скамьи: высокого, худенького парнишку. А в сорок четвертом после ранения он вернулся в город в звании капитана и с желанием прожить еще одну жизнь, но теперь уже свою, мирную, не навязанную ни врагом, ни командирами. В такие минуты мама намерено отправляла дочку к отцу, чтобы та разделила его одиночество. И, наверно, единственным человеком, которого Маргарита Георгиевна любила по-настоящему был ее отец. Потому что он единственный открылся для ее сердца.
Историю армейских фотографий она знала не хуже него. Но Георгий Алексеевич твердил ей одно и то же:
- А эта полевая кухня. Рита, вкусней каши не пробовал. И таких друзей у меня уже не будет. Милая моя,- говорил он.- Только там на развороченной взрывами земле можно почувствовать бескрайнее одиночество человеческой жизни. Дочка, запомни, мы приходим только для того, чтобы осознать свою судьбу и пройти путь до конца. Всем что-то нужно от жизни. Кто-то это понимает, кто-то нет. Но жизнь нужна лишь для того, чтобы встретить последний миг с достоинством. С достоинством, Рита! Но несмотря на это, жизнь корежит и ломает, лишает присутствия духа. И тех, кто может изменить хоть что-то, лишает сил или ослепляет гордыней и ненавистью, или лишает возможности сделать следующий шаг...
Он скоропостижно скончался в возрасте тридцати пяти лет на исходе того же пятьдесят пятого года. Как-то ее мама случайно обмолвилась, что он испепелил свое сердце, и оно стало тоньше бумаги, как у доктора Живаго.
Спустя год вдова Георгия Алексеевича вышла замуж за профессора Борзенкова. Тогда же к девочке Рите приклеилось обидное прозвище – профессорская дочь. Обидное от того, что Маргарита Георгиевна в доме Борзенкова не прожила и недели. Мать с отчимом жили в соседнем доме. А Маргарита Георгиевна так и провела время до замужества в отцовской квартире вместе с престарелой домработницей из бывших дворян... Слова отца, которые он твердил ей когда-то и влияние Адели Каземировны сформировали ее взгляды на жизнь и поведение в обществе.
Незаметно подслеповатая, старая Адель стала ей ближе матери. Она обучила ее нескольким европейским языкам. У них правилом было резко переходить с немецкого на итальянский, с французского на английский. В семнадцать лет Маргарита Георгиевна уже разговаривала на этих языках довольно бегло.
- Маргарита,- говорила Адель на французском,- вчера вы взяли с моего стола "Тэвистокские лекции" доктора Карла Юнга. Сегодня я нашла их на балконе в неряшливом соседстве с "Двумя капитанами" Каверина. Маргарита, я настаиваю, чтобы вы с уважением относились к трудам великих.
- Я не думаю, что этот эпитет относится к Валентину Каверину,- отвечала ей Маргарита.
- Вы хорошо понимаете, что великим я назвала не романиста, а ученого.
- Моя дорогая, Адель,- переходила Маргарита на английский язык.- Мне невыразимо скучно. Мать говорит о том, что мне следует подумать над дальнейшим обучением. Но я чувствую, что ей безразлична моя судьба. Вы можете дать мне совет?
- Я думаю, что пришло время подумать об удачной партии, нежели об учебе. Поверьте мне, умной женщине не нужно заканчивать университет для того, чтобы утвердиться в жизни. Подумайте о замужестве, Маргарита.
- Кого же вы прочите в мужья?
- Я знакома с госпожой Сметаниной. Она следит за порядком в доме Николая Борисовича Подъяловского. Он одинок, состоятелен и воспитан. Лучшей партии вам не найти.
- Вы шутите, Адель? Он годится мне в отцы.
- У вас уже был отец, дорогая моя,- в ответ на это замечание усмехнулась Адель Каземировна.- Маргарита, вы в поисках мужа... Что ж, я поговорю с Александрой Александровной.
- Вы намерены убедить меня в том, что лучшее средство от скуки это замужество?
- Удачное замужество, Маргарита,- поправила ее Адель Каземировна, начиная говорить на итальянском.- Когда-то девушки понимали это очень хорошо. Если бы вы могли представить себе сияние прошлого, Маргарита... То, что окружает нас – безвкусная пародия на Россию.
- Как это грустно, Адель.
- Россия в любом случае была обречена. Не имеет значение, что сожрало душу империи: капитализм, социализм. Это только слова, Маргарита. А мы видим то, что мы видим.
- Мне кажется, папа говорил что-то подобное.
- Маргарита, ваш отец был из тех, кто мог говорить о России без кривляний. Жаль, что вы не верите в Бога. А Россия без этой веры все, что угодно, но только не Россия.
- Адель, мы как осколки той блестящей поры.
- Нет, Маргарита, мы всего лишь осколки разлетевшиеся от чудовищного взрыва, оглушенные, с разодранными душами...
- Я хочу, чтобы ты спела мне, няня,- улыбнулась Маргарита, заговаривая с собеседницей уже по-русски.
Они перешли в гостиную. Адель открыла лакированную крышку старого пианино, и ее пальцы порхнули над клавишами:
Белой акации гроздья душистые
Вновь аромата полны,
Вновь разливается песнь соловьиная
В тихом сиянии чудной луны!..
Маргарита Георгиевна запомнила тот вечер, когда Николай Борисович решился все же и пришел в ее дом на ужин. И вновь Адель пела этот романс:
... Помнишь ли лето: под белой акацией.
Слушали песнь соловья?..
Тихо шептала мне чудная, светлая:
"Милый, поверь мне!.. Навек я твоя".
Годы давно прошли, страсти остыли.
Молодость жизни прошла.
Белой акации запаха нежного,
Не забыть мне уже никогда...***
- Я просто обязан пригласить вас,- Николай Борисович улыбнулся ей и вышел из-за стола. Он был высоким, сильным человеком и больше походил на спортсмена, чем на именитого ученого.- Этот романс, как отголосок былого. Мой отец, царство ему небесное, был офицером. Вы понимаете, Рита, на плацах они обязаны были петь "Сопки Манчжурии", но в своем кругу пели то, что было дорого сердцу. Есть ли у вас то, что дорого сердцу?
- Да,- кивнула Маргарита.- Память об отце, дружба с вами. Ведь мы будем дружить, Николай Борисович?.. Разве этого мало?..
- Рита,- немного смущенно заговорил Подъяловский.- Я вижу вас умную и интересную девушку. Настоящую красавицу...
- У вас есть друзья, Николай Борисович?- Она уже догадалась, что он хочет сказать.
- Скорей товарищи по работе, коллеги. Почему вы спрашиваете об этом, Рита?
- Потому вы до сих пор не женаты, Николай.
- Я не видел в этом смысла,- ответил он.- Был постоянно занят... Не думал об этом... Нет, я просто не встретил вас...
Тем временем Адель запела из Цветаевой:
Мне нравится, что вы больны не мной.
Мне нравится, что я больна не вами,