Седьмой крест. Рассказы

Однажды он попросил Лору приехать к нему в Марбург. Он нашел там работу на картонажной фабрике, которая была похожа на предприятие, где когда-то работал его дядя. Свое первое решение — расстаться с Лорой, ничего не говоря ей, — он все-таки не смог осуществить. Его любовь еще не угасла совсем, как он ни убеждал себя в этом. Он тосковал по сильной, спокойной, уверенной в себе девушке, и ему нужен был кто-то, кому бы он мог излить душу, измученную невыносимым одиночеством в этом запутанном, ставшем для него непонятным мире.

После многих боев, успехов и неудач в гражданской войне республиканцы Испании потерпели поражение. То, что Чемберлен, вернувшись в хорошем настроении из Мюнхена и выйдя из самолета с зонтиком в руке, назвал «миром», было несчастьем Чехословакии. Что могло все это означать? Что будет завтра? Гитлер захватил Австрию, его встретили там с ликованием. Ликование кипело вокруг Эрвина, а на нем тяжким камнем лежало задание Хеммерлинга, задание, которое он давно уже не выполнял — листовка: «Гитлер — это война».

«Здесь меня никто не знает, Лора может навестить меня», — думал Эрвин. Он был счастлив, когда снова провел с ней ночь. Он обнимал ее, изливал ей свою душу, задавал тысячу вопросов. Лишь об одном он молчал — о том, что у него наклевывается хорошо оплачиваемое место в Луккау. Ему не давало покоя желание уехать куда-нибудь подальше…

Лора рассказала ему, как относятся ко всему происходящему товарищи, с которыми она поддерживает связь. И Эрвин подумал: «Значит, это все-таки была не болтовня, как я часто считал. Хеммерлинг действительно многое знал заранее. Но каким образом? Почему я не верил ему во всем? — Одновременно он думал: — А правильно ли то, что говорит Лора? Я не могу все-таки до конца верить этому».

Лора сказала:

— Феликс арестован. Вместе с ним еще несколько человек. В их группе был предатель.

— А что тебе известно о Хеммерлинге?

— Возможно, он в Испании, в Интернациональной бригаде, а может быть, во Франции.

Изменившимся голосом Эрвин спросил — в темноте Лора не могла увидеть, что и лицо у него изменилось:

— Слышала ли ты что-нибудь о Клаусе?

— Ничего.

— Его, наверно, уже нет в живых.

Лора встрепенулась:

— Клауса? Он жив.

— Откуда ты можешь это знать?

— Я знаю, я чувствую это всеми фибрами. Такой человек, как он, выберется даже из лап гестапо.

— Ах, Лора. А разве Феликс не был таким же? Он ни в чем не уступал Клаусу.

На это Лора ничего не ответила. Она не могла правдоподобно объяснить, на чем основана ее уверенность.

Но она была так убеждена в том, что Клаус жив, как будто речь шла о ее собственной жизни. Было кое-что, о чем она не могла и не хотела говорить с Эрвином в это мрачное время. Однажды, при срочно назначенной встрече, она увиделась с Клаусом Раутенбергом. Направляясь на явку, Лора даже не подозревала, что связным окажется знакомый ей с юности Клаус. Они очень обрадовались друг другу. Но когда Клаус намекнул на то, что они весьма подходящая пара, Лора резко оборвала его. Нет, теперь было не время говорить о подобных вещах и еще больше волновать Эрвина, у которого и так достаточно тяжело на душе. Сначала Лора была ошеломлена, узнав об исчезновении Клауса. Однако полное отсутствие точных сведений порождало в ней не страх, а, наоборот, уверенность, что Клаусу удалось каким-нибудь образом вывернуться.

Она едва слышно, по-видимому, без всякой задней мысли, задала вопрос, который, впрочем, задавала и раньше:

— Ты действительно собственными глазами видел его в этом соборе?

Эрвин, внутренне растерявшись, ответил с внешним возмущением:

— Конечно. Я тебе уже не раз говорил это! И то, что в последний момент я заметил знак, о котором мы договорились, знак, поданный рукой или ногой.

— Разве он был уже в наручниках?

Эрвин ответил так, будто после этого события прошло лишь несколько часов:

— Ах, нет. Как ты это себе представляешь? В таких случаях они не арестовывают на глазах у всех…

Несколько минут они лежали молча. Недоверие, сомнение, опутавшее их, как паутина, отбило у них всякое желание разговаривать, не говоря уже о любви.

Эрвин думал: «Конечно, Лора сильная, конечно, она замечательная женщина. Она многое мне объяснила. Она облегчила мне душу, успокоила меня. Но права ли она? Как бы там ни было, сердце мое все еще словно налито свинцом. Зачем она так мучает меня прошлым?»

Точно так же, как бывают недосказанные слова, бывают и недодуманные мысли… Он только было подумал: «В Луккау никто меня не станет искать, даже Лора не знает, где это». Но вдруг, тут же, эту мысль будто ветром сдуло.

Он открыл ей дверь. Лора сама попросила не провожать ее. И потому это не выглядело последним прощаньем и осталось в его памяти как бы лишь одним из многих расставаний, словно им предстояло прожить несколько жизней.

О пакте между Гитлером и Сталиным Эрвин узнал в Луккау. Его как громом поразило. Вот когда ему ужасно нужна была Лора, ее разъяснения, ее сила, ее свежее здоровое лицо. А он совершенно один, сбитый с толку в этом глухом маленьком городишке! Он довольно хорошо устроился у господина Шульце, у которого была картонажная мастерская.

Его гневная растерянность из-за непонятного договора постепенно улеглась… Он даже порой испытывал своего рода удовлетворение: в такие времена все возможно.

Гитлер напал на Польшу. Франция и Англия объявили войну Германии, и Эрвин снова подумал: как мог Хеммерлинг все это предвидеть заранее? Как могла Лора так твердо верить ему?

У Шульце был родственник, владевший небольшой, но единственной в их городишке типографией, где теперь в первую очередь печатали официальные призывы и воззвания. Так как этот родственник, ощутив воинственный зуд, отправился в Польшу, заботы о типографии взяло на себя государство и доверило Шульце управлять ею. Эрвин охотно и умело заменил там своего хозяина, а когда вскоре обнаружилось его знакомство с печатным делом, он объяснил, что в свое время обучался этому, но не закончил ученья, потому что его отец остался без работы и ему, Эрвину, пришлось помогать матери.

Хотел этого Эрвин или не хотел, но по стране разлетались сотни тысяч свастик, вышедших из их типографии.

У Шульце была уже немолодая, очень костлявая, но хитрая и проворная дочь. Ее звали Эльфрида. По вечерам, разговаривая с отцом, она убеждала его, что Эрвин — он был теперь по документам уже не Вагнер, а Шустер — мог бы стать подходящим компаньоном в деле. Отец и дочь не говорили напрямик того, о чем думали, но Эрвин расценивался ими прежде всего как будущий зять. До сих пор у Эльфриды не было женихов, но теперь она, казалось, приглянулась Эрвину. Практичный парень, думал Шульце. Впрочем, Эрвин умел и поухаживать.

Он давно привык во всех случаях жизни думать: Лора права, Лора неправа. И когда он женился на Эльфриде, то нашел себе странное оправдание: а что же мне, преследуемому, оставалось делать?.. Даже договор между гитлеровской Германией и Советским Союзом, казалось ему, косвенно оправдывал этот шаг.

Эльфрида Шульце благодаря своей хитрости и изворотливости стала полезным членом женской организации национал-социалистской партии. Новая форма скрывала ее худобу. Она умела приказывать, а когда надо — спеть и посмеяться… Ее вызвали на несколько дней в Берлин. И Шульце, оставшись наедине с зятем, тут же принес с чердака несколько связок каких-то газет и велел Эрвину быстренько сжечь их. Бросив беглый взгляд, Эрвин понял, что они уничтожают социал-демократическую литературу.

Внезапно их собственная мастерская была превращена в экспедиционную контору для рассылки газеты «Луккауэр беобахтер», предназначавшейся для окрестных крестьян. На упаковке и рассылке газет Эрвин без всякого неудовольствия заменил тестя. Иногда на невозмутимо хитрое лицо старика набегала тень какой-то грусти. И Эрвин испытывал даже угрызения совести, когда обычно лукавые глаза Шульце смотрели на него, пусть всего несколько мгновений, без всякой хитрости, задумчиво-серьезно. «Что же он может подозревать? — думал Эрвин. — Даже Лора не подозревает, где я». Он часто неподвижно смотрел перед собой невидящими глазами.