Казнь на Вестминстерском мосту

— Господи! Неужели вы имеете в виду преступление?

— Естественно, нет! Честное слово, ваши мозги… — Леди Мэри осеклась, сообразив, что едва не ляпнула явную грубость. Ей очень не хотелось выглядеть вульгарной перед Зенобией Ганн, которую она слишком сильно не любила. — Вы свыклись с чуждым условностей поведением иностранцев. Естественно, я говорю не о преступлении, это скорее социальная катастрофа. Она вышла замуж за человека ниже себя и уехала в Бельгию.

— Боже праведный! — Крайнее изумление получилось у Зенобии очень естественным. — Исключительный случай! Между прочим, в Бельгии много замечательных городов. Думаю, она там счастлива.

— За сыровара! — добавила леди Мэри.

— За кого?

— За сыровара! — Она произнесла это так, будто это слово пованивало. — За человека, который делает сыры!

Зенобия вспомнила, как в юности между ними случалось множество точно таких же диалогов, и как Питер Холланд смеялся над ними. Она точно знала, что бы он подумал по поводу нынешней ситуации, что сказал бы, когда они оказались наедине.

— Вы полностью уверены? — изогнув бровь, спросила она.

— Естественно, я уверена! — отрезала леди Мэри. — В таких вещах ошибки недопустимы.

— Боже мой! Ее мать, должно быть, обезумела от горя! — Зенобия живо представила мать Беатрис Элленби: и она, и ее муж были в восторге, когда выяснилось, что Беатрис покидает родной дом.

— Само собой, — подтвердила леди Мэри. — А кто не обезумел бы? Только ей некого винить в этом, кроме самой себя. Упустила дочь, плохо следила за ней… С юными девицами всегда надо быть настороже.

Это был тот самый момент, которого Зенобия с таким нетерпением ждала.

— Конечно, ведь ваш сын женился очень удачно, не так ли? Я слышала, он чрезвычайно привлекательный молодой человек. — На самом деле она ничего такого не слышала, но любой матери будет приятно узнать, что ее сына считают привлекательным. А уж в ее собственных глазах он всегда будет красавцем. В комнате было расставлено много фотографий, но Зенобия не успела рассмотреть их и не знала, кто на них запечатлен. — И наделен определенным шармом, — подлила она елея. — Ведь это такая редкость. Привлекательные молодые люди чаще всего ведут себя невежливо, они как будто считают, что окружающие должны довольствоваться возможностью смотреть на них и поэтому церемониться с ними не надо.

— Да, именно так, — довольно произнесла леди Мэри. — Он мог выбирать любую!

Это было чудовищным преувеличением, но Зенобия не стала заострять на этом внимания. Он хорошо помнила Джеральда Карфакса, этого напыщенного зануду, и представляла, в какой скуке Мэри жила все эти годы. Она догадывалась, что той пришлось сразу после свадьбы похоронить все мечты о любви, иначе семейная жизнь стала бы для нее невыносимой.

— Значит, он женился по любви? — уточнила она. — Как похвально! Не сомневаюсь, он очень счастлив.

Леди Мэри уже набрала в грудь воздуха, чтобы подтвердить предположение гостьи, но тут вспомнила об убийстве Этериджа и поняла, что о счастье говорить не пристало.

— Ах, в общем…

Зенобия с вопросительным выражением на лице терпеливо ждала продолжения. — Недавно его тесть умер трагическим образом. Он все еще в трауре.

— О, какой ужас! — Зенобия изобразила внезапное озарение. — Ах, ну да! Вивиан Этеридж, его убили на Вестминстерском мосту. Страшное несчастье! Прошу вас, примите мои соболезнования.

Леди Мэри заметно насторожилась.

— Благодарю вас. Для человека, который только что вернулся из далеких краев в империю, вы очень хорошо осведомлены. Не сомневаюсь, вы скучали по обществу. Должна сказать, что прежде мы все считали себя надежно защищенными от столь грубых попраний наших прав, но, как оказалось, нет! И все же я уверена, что скоро это преступление будет раскрыто и о нем позабудут. И к нам оно не имеет никакого отношения.

— Конечно, — выдавила из себя Зенобия. Сейчас она точно вспомнила, почему так сильно не любила Мэри Карфакс. — Это совсем не то, что выйти замуж за сыровара, тут и сравнивать нечего.

Сарказм, заключавшийся в этой фразе, был выше понимания леди Мэри, поэтому она его не заметила.

— Очень многое зависит от воспитания, — невозмутимо заявила она. — Джеймс никогда бы не поступил так эгоистично и безответственно. Я бы не допустила, чтобы у него в юности появились такие идеи, а сейчас он уже взрослый, сформировавшийся человек и, конечно, уважает мои желания.

«И твой кошелек», — подумала Зенобия, но ничего не сказала.

— При этом он обладает чрезвычайно решительным характером! — поспешила заверить гостью леди Мэри. — У него множество друзей среди светских модников, у него честолюбивые устремления, и он, конечно же, не позволяет своей жене вмешиваться в его… его удовольствия. Женщина должна знать свое место; в этом ее сила, ее могущество. Вы, Зенобия, и сами это поняли бы, если бы не носились бесцельно по варварским странам и не общались бы с дикарями! Призвание английской женщины не в том, чтобы в одиночестве слоняться по миру, носить неподобающие наряды и мешаться у всех под ногами. Приключения — это для мужчин, как и побочные связи.

— Иначе все закончилось бы женитьбой на даме-сыроваре, а не на наследнице большого состояния, — заявила Зенобия. — Как я понимаю, теперь жена Джеймса унаследует состояние?

— Не имею представления. Я не влезаю в финансовые дела своего сына. — Голос леди Мэри аж звенел — настолько он был ледяным, — однако на ее лице блуждала удовлетворенная улыбка.

— В финансовые дела своей невестки, — поправила Зенобия. — Парламент издал закон, между прочим: теперь все имущество женщины принадлежит ей, а не ее мужу.

Леди Мэри фыркнула, но ее улыбка не исчезла.

— Если женщина любит своего мужа и доверяет ему, она отдаст все в его управление, — сказала она. — Пока он жив. Вы бы и сами это поняли, если бы вам повезло вступить в счастливый брак. Это противоестественно для женщины — заниматься подобными вещами. Один раз, Зенобия, влезешь в это, и мужчины перестанут заботиться о нас! Неужели у вас не хватает соображения?

Зенобия от души рассмеялась. Она терпеть не могла Мэри Карфакс и все, что с ней было связано, но сейчас впервые за тридцать восемь лет, с того момента, как они расстались, у нее в душе пробудилось теплое чувство к ней, и она, кажется, приблизилась к пониманию ее сути.

— Не вижу тут ничего забавного, — сухо произнесла леди Мэри.

— Уверена в этом, — продолжая смеяться, кивнула Зенобия. — И никогда не видели.

Леди Мэри потянулась к звонку.

— Полагаю, вам предстоит нанести и другие визиты — прошу вас, не заставляйте меня надолго задерживать вас.

Зенобии ничего не оставалось, как начать собираться. Визит оказался безрезультатным, ей не удалось ничего разузнать, зато она не уронила собственного достоинства.

— Благодарю вас за сведения о Беатрис Элленби. Я не сомневалась, что вы единственная, кто может что-то о ней знать и кто расскажет мне о ней. Была рада повидаться с вами. Доброго вам дня.

Когда горничная в ответ на звонок открыла дверь, Зенобия с гордо поднятой головой прошла мимо нее, пересекла холл и вышла на крыльцо через услужливо распахнутую парадную дверь. Там она от души чертыхнулась на диалекте, которому научилась у каноиста в Конго. Будущее Флоренс Айвори и Африки Дауэлл оставалось туманным.

Хотя у Веспасии была самая легкая задача, она единственная выполнила ее в совершенстве. Леди Камминг-Гульд знала политический мир лучше, чем Шарлотта и Зенобия, у нее были статус и репутация, позволявшие ей обращаться практически к кому угодно; кроме того, она так поднаторела в битвах за социальные реформы, что теперь без труда определяла, когда лгут или выдают облегченную версию правды, адаптированную для дам и дилетантов.

Ей повезло: Сомерсет Карлайл оказался дома. Но если бы его там не было, она бы его дождалась. Дело было слишком срочным, чтобы откладывать встречу. Зенобии она, естественно, не высказала своего мнения, но чем больше подробностей она узнавала, тем сильнее становились ее опасения, что как минимум полиции удастся собрать доказательства вины Флоренс Айвори, а как максимум — она действительно виновна. Если бы Зенобия была другой — не такой эксцентричной, отважной, одинокой и дорогой ее сердцу, — Веспасия отказалась бы участвовать в этой затее. Но так как она уже согласилась, ей оставалось только приложить все силы к тому, чтобы поскорее узнать правду. Сохранялся шанс, пусть и слабый, что им все же удастся найти какое-то другое решение; если же не удастся, то они хотя бы поддержат Зенобию в ее метаниях между загорающейся надеждой и безграничным отчаянием по мере поступления новых фактов. И как ни страшны могут быть открывшиеся обстоятельства, гораздо тяжелее жить в молчаливом ожидании, полном неведении того, что будет дальше, бурной работе воображения и мысленном споре с полицией.