Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 10



Со времени отъезда молодой человек вел переписку с Денизой. От нее он узнал о смерти бывшего трубача при Шамборане и о продаже замка Армуаз. Мишель Готье, верный старый слуга, умер от апоплексического удара; что же касалось замка, то его купил за пачку ассигнаций один трактирщик из Виттеля, которого звали Жак-Батист Арну. Он умер спустя семь лет после приобретения замка, а вдова его и дети — две дочери и три сына — заявили о своем желании перепродать замок тому, кто даст им хотя бы незначительный барыш.

Гастон дез Армуаз был богат; отец его, будучи человеком предусмотрительным, до переезда через Рейн сумел реализовать те обширные имения, которыми владел в Эльзасе. Извещенный Денизой, Гастон вступил в переговоры с наследниками Арну и условился с ними о покупке замка. Читатель поймет смущение и тревогу, охватившие молодого эмигранта при встрече с Филиппом Готье, братом Денизы.

Последуем теперь за ним по дороге на Виттель. Призраки прошлого восстали перед ним со всей ясностью действительности. Всадник подгонял коня, словно в попытке убежать от чего-то, что его пугало. Невольно он прислушивался к окружающему, и тогда сердце его начинало биться еще чаще и тревожнее. Он был храбр, что могли засвидетельствовать все его товарищи по армии, но что может противопоставить самая ловкая шпага целой шайке бандитов?

Порывы сильного ветра клонили деревья к земле. Упали первые капли дождя. Гастон продолжал мчаться вперед. Странное дело: по мере того как он приближался к цели своего путешествия, его настроение все ухудшалось… Дорога пошла на спуск… Блеснувшая молния ярко осветила мрачное небо. В эту минуту Гастон заметил невдалеке высокую колокольню, окруженную другими постройками.

Это был Виттель! Маркиз невольно потянул повод. Лошадь остановилась; Гастон снял шапку, чтобы отереть со лба выступивший пот, и тихо прошептал имя Денизы…

– Уже так близко от нее! — проговорил он.

У него на минуту мелькнула мысль во весь опор проскакать деревню, примчаться прямо в Армуаз и остановиться у дверей знакомого павильона. Но он раздумал, сказав себе: «Теперь слишком поздно. Все уже заперто. Она заснула, думая обо мне, потому что знает, что я приеду завтра. Ожидание — одно из самых приятных чувств. Оставим же ее в этом сладком неведении до утра».

К тому же разве не имел ли он серьезного дела в Виттеле? Не следовало ли ему остановиться в гостинице наследников Арну, чтобы рассчитаться с временными владельцами замка его предков? Не было ли у него необходимости избавиться от той крупной суммы денег в кармане, которая могла послужить причиной его гибели? Поразмыслив, он шагом въехал в темное предместье городка.

Гроза разгулялась, дождь лил как из ведра, и молнии вспыхивали одна за другой. Молодой путник с трудом различал дома по обеим сторонам улицы. Наконец, проехав по мосту, свернув в сторону и миновав небольшую площадь, он очутился перед довольно большим зданием. Это была гостиница. Вывеска над входом с визгом и скрежетом раскачивалась по воле ветра на своих заржавленных петлях. Сквозь щели в ставнях на нескольких окнах нижнего этажа пробивался свет.

Ошибиться Гастон никак не мог: он знал, что здесь имеется всего одна гостиница — под названием «Кок-ан-Пат». Итак, всадник слез с лошади и, привязав ее за повод к ввинченному в стену кольцу, смело взбежал по лестнице.

VI

Семейка Арну



Мы должны вернуться на пару часов назад и познакомить читателя с гостиницей «Кок-ан-Пат» и ее обитателями. Любому человеку, попавшему в гостиницу «Кок-ан-ІІат», казалось, что все находящиеся в ней предметы и, возможно, даже сами ее стены испускали флюиды леденящего душу смертельного страха, несмотря на красивую вывеску у входа с изображенным на ней великолепным петухом.

Опытный глаз хитрого и ловкого сыщика уловил бы что-то настораживающее в поразительной чистоте большой кухни, медные кастрюли в которой блестели, словно золотые. Но как же люди простые, посещавшие это место, могли что-либо предположить или заподозрить? Незапятнанная репутация хозяев гостиницы снимала малейшие сомнения.

Жак-Батист Арну, основатель гостиницы, и его дражайшая половина Агнесса Шассар прилежно трудились для ее процветания; после смерти Жака-Батиста вдова его и дети делали все возможное, чтобы сохранить и упрочить свое благосостояние. Они были богаты, но ловко скрывали это от соседей, чтобы не привлекать к себе их внимания и не возбуждать ничьей зависти. Их привычки ничем не отличались от привычек и жизни других людей того же круга. По традиции вдова сетовала на плохо идущие дела и не забывала всякий раз жалобно упомянуть о своих пятерых детях и потере мужа, что якобы очень плохо отражалось на хозяйстве.

Она следовала в этом примеру покойника. Правда, тот купил замок Армуаз, но все знали, что он куплен почти даром. В деревне ходили даже слухи, что Арну лишь подставное лицо и купил это поместье на деньги маркиза; этот слух постарался распространить сам Арну, для укрепления молвы оставивший все в замке без малейших изменений, — что еще больше убедило всех в безупречной честности хозяина трактира.

Никто из семейства Арну не отличался ни горделивостью, ни тщеславием, к тому же они не обманывали своих клиентов и ни у кого не занимали денег. В народе нередко ходили пересуды, что братья Арну, а их было трое, освободились от воинской повинности, заплатив кому следует приличную сумму; но об этом говорили очень тихо, чтобы Франциск, Жозеф или Себастьян этого не услышали, иначе они, сильные, храбрые парни с крепкими кулаками, могли бока намять. Их боялись, и если даже замечали что-нибудь подозрительное, то не осмеливались озвучить свои догадки. Но сдержанность крестьян — больших эгоистов и трусов — всем известна. Если бы на глазах селянина было совершено преступление, он предпочел бы отвернуться, чем пойти и донести кому следует.

Это старание оградить себя от всего, что может скомпрометировать, поглощает крестьянина без остатка. Не существуют ли тысячи примеров того, что селяне, призванные в суд для дачи показаний на процессах, боясь мщения преступника или его родных и друзей, отказывались отвечать на вопросы, даже в том случае, если их за это подвергали законному наказанию…

Теперь, когда мы закончили необходимые объяснения, вернемся в кухню гостиницы. Днем свет врывался в нее через два широких окна и отражался на блестящих полированных дверцах старого дубового буфета. Но в настоящую минуту эта просторная комната слабо освещалась маленькой лампой, стоявшей на столе в центре комнаты, и несколькими догоравшими головнями в очаге.

Все семейство Арну было в сборе, за исключением старшего сына — Жозефа. У самой печи, так что ее деревянные сабо почти касались огня, сидела на табурете Агнесса Шассар. Почтенной вдове было шестьдесят лет. Копна седых волос выбивалась из-под ее крепового чепчика и двумя правильными волнами разделялась надо лбом, покрытым бесчисленными морщинами. Ее черные глаза постоянно бегали и хранили злое выражение. Нос напоминал орлиный клюв, тогда как морщинистые губы сохранили, несмотря на солидный возраст хозяйки, выражение необыкновенной энергичности.

По словам старожилов, трактирщица была когда-то дивно хороша и имела много поклонников. Но все — и богатые, и бедные — потерпели неудачу. Дочь бедных поденщиков, вышедшая замуж за такого же бедняка, жена Шассара, по-видимому, очень строго относилась к супружеским обязанностям. По ее мнению, это было единственное верное средство приобрести то, чего им не хватало, — деньги. Может быть, посредством честности в браке она хотела скрыть что-то другое. Во всяком случае хозяйку трактира «Кок-ан-Пат» нельзя было заподозрить в супружеской неверности. Ее репутация стояла выше любой клеветы. А одному богу известно, сколько было злых языков в Виттеле!

Одетая в юбку и блузу темного цвета — она не снимала траура со дня смерти мужа, — вдова Арну сидела молча и вязала. Лицо ее хранило выражение суровости и озабоченности. Старшая дочь Марианна шила что-то, сидя у стола, за которым двое ее братьев играли в карты. Высокая ростом и очень похожая на мать, Марианна напоминала те двуполые существа, с их достоинствами и недостатками, с их мускулистыми руками и ногами, которым скульпторы отдают предпочтение перед всеми другими для создания своих шедевров.