Бен Гурион

Таково истинное положение внутри Рабочей партии Израиля после величайшего триумфа, одержанного партией на выборах, и в момент, когда авторитет Бен-Гуриона достигает апогея. Партия превратилась в настоящую пороховую бочку — от малейшей искры может произойти разрушительный взрыв. Этой искрой станет дело Лавона.

Заглянем в 1957 год, когда агенты израильских спецслужб вступают в контакт с гражданином Германии, о котором им известно, что он занимается шпионажем, и просят его выполнить их поручения в Египте. Немец отказывается, но советует обратиться к человеку, который в 1954 году завязал дружеские отношения с одним высокопоставленным чиновником египетской разведки. Узнав его имя — Пауль Франк, — израильтяне приходят в ужас. Дело в том, что «Пауль Франк» — псевдоним Аври Элада, офицера израильской разведки, возглавлявшего подпольную разведывательную сеть, которая была раскрыта египтянами в 1954 году после покушений в Каире и Александрии. Единственным, кому чудом удалось избежать ареста, был Аври Элад. Действительно, Элад по-прежнему живет в Германии и сохранил ту же «крышу» и то же имя, которое взял себе перед отъездом в Египет.

Израильтяне сразу же берут его под наблюдение и вскоре делают чудовищное открытие: Элад в превосходных отношениях с египетским военным атташе в Бонне, адмиралом Сулейманом. Это тот самый Сулейман, который руководил допросами арестованных в Египте членов подпольной израильской группы. Изумленные руководители израильской спецслужбы задаются вопросом, какую роль сыграл в этом Элад: не является ли он двойным агентом, работающим на египтян; не был ли он перевербован в 1954 году; не он ли выдал группу? Или, может быть, был арестован вместе с другими и купил свою свободу, согласившись работать на Египет?

Все эти вопросы объясняют наличие загадочных моментов, которые не могли быть раскрыты в 1954 году: почему все операции в Египте полностью провалились? Как египтянам удалось за несколько дней арестовать всех членов группы? Как смог Элад в момент, когда все вокруг рушилось, спокойно уничтожить документы, продать машину и беспрепятственно выехать из Египта, увозя в чемодане передатчик? Тогда руководители службы безопасности решают заставить Элада вернуться в Израиль, чтобы допросить его на месте. Под надуманным предлогом его вызывают в Израиль и арестовывают.

Быстро проведенное расследование не позволяет неопровержимо доказать, что он агент-двойник, зато выявляет другие совершенные им преступления против государства. Процесс по делу Элада начинается в 1–959 году. Обвиненный в «хранении секретных документов», он признан виновным и в августе 1960 года осужден к десяти годам тюремного заключения. Во время процесса Элад показал, что некий доверенный человек приезжал к нему в Европу и передал приказ дать ложные показания в комиссии Ольшана — Дори и исказить донесения и рапорты. Теперь становится ясным, что руководители военной разведки прибегли к лжесвидетельству и фальсификации документов, чтобы скомпрометировать тогдашнего министра обороны, то есть Лавона, доказав, что именно он приказал Биньямину Джибли осуществить террористические акты в Египте.

Оглядываясь назад, кажется очевидным, что доказанность этих преступлений была явно недостаточной для снятия с Лавона доли ответственности за теракты в Египте и доказательства того, что он сам не давал ложных показаний в комиссии Ольшана — Дори. Однако в то время разоблачения Элада кажутся достаточными для того, чтобы Лавон был полностью оправдан. В момент, когда одна из сторон несомненно солгала, логично предположить, что другая сказала правду. Именно такую позицию занимает Лавон с требованием окончательно признать его невиновным.

По распоряжению Бен-Гуриона 12 сентября создается военная комиссия по расследованию, целью которой является установить, действительно ли по приказу Биньямина Джибли или других офицеров комиссия Ольшана — Дори была введена в заблуждение многочисленными лжесвидетельствами и фальшивыми документами. В это время Лавон проводит отпуск в Женеве.

Вернувшись 21 сентября, он распускает слух, что вскоре собирается сделать несколько публичных заявлений — «приятных и не очень». Очевидно, что он не желает повторного расследования, но хочет смыть с себя все подозрения. Позже его сторонники станут говорить, что он хотел закрыть дело, поскольку уже достаточно пострадал, но противники останутся убеждены, что он просто боится углубленного расследования, которое, даже доказав преступления, совершенные руководителем спецслужб, не сняло бы с него ответственности за покушения в Египте.

26 сентября Лавон входит в кабинет Бен-Гуриона. Несмотря на взаимные заверения в дружбе, оба чувствуют скрытую напряженность. Позже Старик напишет: «Лавон сказал мне: «Заканчивай расследование, объявляй меня невиновным, и вся вина падет на Гибли». Бен-Гурион «не верит своим ушам» и отвечает:

«Я не осуждал тебя тогда, не осуждаю и сейчас. Но у меня нет ни власти, ни полномочий снять с тебя обвинения, поскольку я не судья и не следователь. Я тем более не имею права назвать кого-либо виновным до того, как его вина будет доказана. Я не проводил расследования египетского дела, я просто посчитал своим долгом узнать правду о подделке даты на документе военной разведки».

В ответ Лавон заявляет, что намерен представить свое дело в Кнессет для рассмотрения комиссией по иностранным делам и обороне. «Я посоветовал ему ничего не предпринимать, — пишет Бен-Гурион, — но это его личное дело. Я просто сказал ему, что как только получу заключения комиссии по расследованию, сразу же представлю их кабинету».

Этот разговор дает ключ ко всему «делу» 1960 года. Во время встречи собеседники столкнулись по принципиальным вопросам и в чисто личном плане. Бен-Гурион, который свято верит в правосудие и справедливость, поражен, услышав от Лавона предложение обелить его и, таким образом, закрыть дело. Возможно, после того как вскрылись многочисленные лжесвидетельства и подделки, Лавон почувствовал себя настолько уверенно, что и не предполагал, что его просьба может быть отвергнута. Но такой честный и порядочный человек, как Бен-Гурион, не мог обелить его, даже если бы захотел. Эта позиция вполне справедлива с моральной, но не с общечеловеческой точки зрения. Перед ним стоял сломленный человек, который пять лет переживал горечь несправедливости, жертвой которой себя считал. Бен-Гурион не знал, действительно ли Лавон отдал роковой приказ, но разве не было его товарищеским долгом помочь другу оправдаться?

После беседы с Бен-Гурионом у Лавона складывается впечатление, что ждать от него спасения не стоит. Даже если его просьба неправомерна, он не ошибается. Но подход Старика к рассмотрению дела с самого начала значительно более важен, чем реакция Лавона. Этот подход раскрывает совершенно неожиданную черту его характера, которую можно счесть слабостью или пассивностью. Он должен был предвидеть, что выступление Лавона перед комиссией по иностранным делам и обороне может вызвать публичный скандал. Почему он не предпринимает ничего, что могло бы этому помешать? Со странным безразличием он продолжает свою деятельность, словно ничего не случилось: в тот же вечер он уезжает в отпуск в Сде Бокер. Похоже, единственное, что его волнует, это статья, которую он должен написать в ежегодный правительственный журнал. Может быть, содержание беседы с Лавоном спровоцировало у Бен-Гуриона проявление возрастной усталости. Его дневник того года свидетельствует о смешении мыслей: из его необычайно цепкой памяти выпадают события и подробности чрезвычайной важности. Внутрипартийная борьба за своих подопечных и изнурительная предвыборная кампания подорвали его силы. Он уже не тот человек, каким был раньше. Напротив, Лавон настроен воинственно и полон решимости. Подталкиваемый не столько надеждой, сколько неудовлетворенностью, он очертя голову бросается в бой за скорейшее признание своей невиновности. Теперь инициатива в его руках.

Назавтра события нарастают, как снежный ком. Объединившись, печатные издания создают беспрецедентную для Израиля кампанию. В утренних номерах газет появляется неполная версия встречи Бен-Гуриона с Лавоном, раскрывающая аргументы только одной из сторон. Разоблачения следуют одно за другим, заголовки становятся все крупнее, а передовые статьи язвительнее. Почти в каждой поддерживается высказанное Лавоном требование «скорейшего установления справедливости». Критические статьи против Бен-Гуриона и высших чинов министерства обороны становятся все более и более резкими. Лавон дает понять, что «молодчики Бен-Гуриона» — а именно Перес и, в меньшей мере, Даян — являются его главными противниками. Старик делает вид, что не знает, как подступиться к этому бунту. Он пребывает в Сде Бокер и получает газеты с опозданием на несколько часов, а то и на целый день. Он совсем один. Его ближайшие соратники далеко: Шимон Перес во Франции занят ведением осторожных переговоров по поводу атомного реактора в Димоне; Навон только что вылетел в Иран; Даян в Африке.