Бен Гурион

Пока сенсационные заголовки, один за другим, выплескиваются на страницы газет, журналисты интересуются, в чем именно заключается помощь, которую Франция оказывает Израилю. Некоторые утверждают, что реактор, построенный с помощью Франции, идентичен тому, который служил для изготовления французской атомной бомбы. Париж категорически опровергает эту версию. В совместном коммюнике французского МИДа и Комиссариата по атомной энергетике говорится, что Франция оказывала Израилю содействие в разработке атомной программы, и подчеркивается, что речь идет исключительно о научном сотрудничестве. Но это опровержение не снимает всеобщей тревоги. В Каире Насер высокопарно заявляет, что силами в 4 тысячи человек нападет на Израиль и сотрет с лица земли атомные установки.

Бен-Гурион не может больше молчать: 21 декабря он подтверждает Кнессету, что в пустыне Негев строится исследовательский реактор и утверждает, что вся информация о создании бомбы совершенно беспочвенна. Составленное в соответствии с соглашением Переса и Кува де Мюрвилля, его заявление тоже не смиряет бурю. США не отступают и обращаются к еврейскому государству в самом резком тоне. 3 января 1961 года молодой американский посол Огден Рейд на встрече с израильским министром иностранных дел вручает последнему пять вопросов Госдепартамента и просит ответить на них до полуночи:

«1. Что намерено делать государство Израиль с плутонием, полученным в результате работы реактора?

2. Согласится ли государство Израиль на проверку получаемого плутония?

3. Готово ли государство Израиль разрешить ученым — полномочным представителям Международного агентства по атомной энергетике или другой смежной организации проверить реактор?

4. Строит ли государство Израиль другие реакторы и предусматривает ли строительство таковых?

5. Готово ли государство Израиль безоговорочно заявить, что в его намерения не входит производство атомного оружия?».

Бен-Гурион и Голда Меир отказываются отвечать в указанный срок на предложенный американцами вопросник. Старик в бешенстве от этого запроса, изложенного в ультимативном тоне. Вскоре после полуночи он приглашает посла в Сде Бокер. На первый вопрос он отвечает: «Насколько нам известно, уран продают для того, чтобы иметь получаемый из него плутоний». На второй и третий вопросы по поводу «проверки»: «Мы не допустим никаких международных инспекций. Мы не хотим, чтобы враждебные нам государства совали нос в наши дела». Однако он заявляет, что готов разрешить инспекционные визиты ученым дружественной страны или международной организации, но не сейчас. «В Израиле растет волна гнева против США, которые затеяли это дело», — поясняет он и добавляет, что подобный инспекционный визит мог бы состояться в течение года. На вопрос о строительстве других реакторов он отвечает отрицательно и завершает беседу повторным утверждением, что Израиль не планирует производство атомного оружия. В конце встречи он сделал следующий комментарий:

«Я никогда в жизни не предполагал, что мне придется дважды напоминать представителю иностранной державы о значительности его собеседника, и повторять свои мысли, как я это уже делал, говоря, что мы намерены вести диалог только на равных, даже если мы и представляем маленькую страну… Вам придется говорить с нами на равных или не говорить вообще».

Тем не менее США продолжают оказывать беспрецедентное давление на Израильское государство с тем, чтобы заставить его немедленно разрешить осмотр оборудования американскими учеными. Израиль, со своей стороны, отказывается из-за престижа, и его отношения с США становятся все более и более натянутыми. Тем временем на пост президента был избран Джон Кеннеди, и американский прессинг только усилился. В конце концов в марте 1961 года Старик решает, что настало время встретиться с новым президентом.

Перед отъездом он передает де Голлю разъяснения, которые собирается дать Кеннеди, и генерал их полностью одобряет. Израиль также разрешает двум американским экспертам осмотреть строящийся реактор. Одновременно с этим члены кабинета, возражающие против строительства установки, удваивают свою активность настолько, что весь комплекс израильской атомной программы был бы скомпрометирован в случае, если переговоры премьер-министра с президентом не дали бы ожидаемых результатов. Недоверие американской администрации возрастает еще больше, когда становится известно, что Израиль проявляет интерес к бомбардировщику дальнего действия «Мираж-IV» французских ВВС. Американцы убеждены, что Израиль пытается заиметь реактор для своей будущей атомной бомбы.

В конце мая, после официального визита в Канаду, Бен-Гурион вылетает в Нью-Йорк. Он побаивается дискуссий с Кеннеди, поскольку опасается, как бы непримиримость США в вопросе о реакторе не вылилась в серьезное ухудшение израильско-американских отношений. Многие известные люди не раз слышали, как президент выражал свое беспокойство неблаговидными действиями Израиля. Однако во время встречи Кеннеди заявляет, что после осмотра реактора его эксперты убедились в справедливости израильских заявлений: они констатировали, что реактор разработан для мирных целей. Старик чувствует огромное облегчение. Негевский реактор спасен, по крайней мере сейчас.

На переговорах царит серьезная и в то же время приятная атмосфера. Вот как описывает Бен-Гурион свое впечатление от Кеннеди, которого впервые увидел год назад: «Его можно было принять за 25-летнего парня. Я спросил себя: как такой молодой человек мог быть избран президентом? Сперва я не воспринял его всерьез». Затем они переходят к проблеме Среднего Востока. В то время США сильно сблизились с Египтом, и Кеннеди страстно хочет найти способ разрядить взрывоопасную ситуацию в регионе. Бен-Гурион предлагает, чтобы великие державы, в том числе СССР, опубликовали совместное заявление о неиспользовании силы для изменения статус-кво на Среднем Востоке, но Кеннеди сомневается, что Хрущев согласится в этом участвовать. Израильский премьер-министр вновь напоминает о заказе на поставки американских ракет класса «земля — воздух», но снова получает отказ.

На соратников Бен-Гуриона произвели большое впечатление и беседа, и личные качества молодого президента, хотя это был именно тот случай, когда у самого Старика встреча оставила горький осадок. Он уже был у двери, когда президент, дружески положив ему руку на плечо, просит на минутку вернуться в зал, поскольку он хочет «сказать ему что-то важное». Президент обращается к Старику с неожиданной искренностью: «Я знаю, что выиграл выборы благодаря поддержке американских евреев. Им я обязан своей победой. Скажите, что я должен сделать?». Этот вопрос буквально сразил Бен-Гуриона. Он прибыл в Соединенные Штаты не для того, чтобы извлекать выгоду из еврейских бюллетеней для голосования, и подобный выборный торг ему не нравится. Его ответ предельно лаконичен: «Вам следовало бы сделать то, что пойдет на пользу свободному миру». Через несколько минут он говорит своим соратникам: «По-моему, это настоящий политик».

Этим замечанием он хочет подчеркнуть разницу между политиками, какими бы блестящими они ни были, и настоящими государственными деятелями. Старик, несомненно, относится к числу последних, и все его сотрудники давно в этом убедились. Ицхак Навон, его верный секретарь, однажды сказал о нем: «Если бы вы попросили меня одной фразой определить, что стоит за поступками (Бен-Гуриона, я бы ответил: выживание народа Израиля». В чем оно заключается? На этот вопрос отвечает сам Бен-Гурион: «Судьба Израиля зависит от двух вещей: от его силы и его правоты». Всю свою жизнь он боролся за безопасность Израиля, стараясь сделать из него во всех отношениях сильное государство. Он хочет вдохнуть в него нравственное величие, превратить его в «избранный народ» и «свет наций».

Если судить о Бен-Гурионе по его делам, то следует признать, что он более преуспел в государственной власти, чем в мире мыслей. Он человек крайностей, одержимый, жестокий с противниками, безжалостный в сражении. «Я человек задиристый и злобный», — часто говорит он. И вместе с тем он способен любить, восхищаться, поклоняться, но также не зная меры. Он с большим уважением относится к Неру, почтителен к философам, даже если не согласен с их политическими взглядами. Его комментарии об Эйнштейне, переписка с доктором Швейцером и Бертраном Расселом, его диалоги с философами, писателями и университетскими профессорами доказывают его глубокое уважение к ним и к их деятельности. Но внезапно его восхищение переносится на другой тип людей: первопроходцев, скромных и безвестных, которые превратили пустыню в цветущий сад.