Страница 55 из 65
- Как тут умываться, если в реке одни крокодилы? - проворчал воин. - Ладно, идите, только не задерживайтесь.
Солнце заходило медленно, будто хотело еще посмотреть, чем кончится затея рьен-моолов. Но крокодилов в реке Квилу было больше, намного больше того количества, которое можно перебить за один вечер, даже при условии, что они станут в этом помогать. Наконец последние лучи погасил, а еще через несколько мгновений окончательно стемнело. Тогда Салакуни вышел из зарослей красноягодника - амулет позволял ему неплохо видеть и теперь.
- Карлики в деревне, два рьен-моола на берегу. Может быть, убить их?
- Нам важнее узнать, что они задумали, - напомнил Абу-Салтан.
- Ладно, тогда мы пошли. Возвращайтесь поскорее, да смотри, береги моего лэпхо! Поют у нас многие, но вот сочинить новую песню может не каждый.
- И на том спасибо... - проворчал Чиптомака.
- Мы скоро придем, - имам нащупал руку лэпхо и потянул его за собой. - Тут совсем недалеко.
В кромешной темноте Чиптомака не видел совершенно ничего, но имам вел его очень уверенно. Прошагав по лугу, они вышли на хорошо утоптанную тропинку и быстро пошли к западу.
- Ты вот что ему спой, - начал негромко инструктировать лэпхо Абу-Салтан. - Мол, одинокий изгнанник ушел в чужой край жестоких людей и песчаных чудовищ... Только про огромного червя Джу-Шума не упоминай! Так вот он ушел, одинокий, но не забыл родной дом. Вел себя гордо, стал грозой купцов... Нет, про купцов не нужно, просто спой, что его все боялись.
- Так и петь "его"? - недовольно спросил Чиптомака. - Обычно имя героя упоминают, и почаще, чтобы запомнили.
- Нет, пой просто "изгнанник". Вот, и пусть песня будет такой... Ну, пышной, понимаешь? Глупой, как ты любишь.
- Я глупых песен не пою, - надулся старик. - Длинная, неторопливая песня - это хорошая песня, и объяснено в ней все должно быть подробно. А ты мне говоришь так просто - спой, что он был гордый и его все боялись. Что же это за песня? Расскажи о своих подвигах.
- Нет у меня ни времени, ни желания тебе свою жизнь пересказывать! - прикрикнул имам. - Наври что-нибудь, тебе не привыкать.
- Я никогда... - начал было лэпхо, но тут же получил пинка и обиженно замолчал.
Вот как Абу-Салтан обращается с одолженным ему на один вечер певцом! Надо будет как-нибудь пожаловаться на него Салакуни, только очень осторожно. А то еще выкинет что-нибудь этакое... С имамами шутки плохи. Чиптомака вспомнил, что первым из всех лэпхо с берегов Квилу идет в дом к имамам, петь и играть, и внутренне возликовал. Вот удивятся все эти сопляки, когда узнают, где пел старый Чиптомака!
- А еще приготовься спеть про Зверя, - вспомнил имам. - Тут будь серьезней. Про войну в Озерье много не говори, ты расскажи про Смерть, про то, что шайтан скоро выйдет из моря. Надо, чтобы отцу захотелось в бой. Да, и вот еще: не вздумай в доме вести себя как в джунглях!
- Это как же так?
- Это значит: побудь немного человеком, а не обезьяной. От тебя воняет, и волосы у тебя не чесаны, но это уж ладно, ты все-таки хозулуни. Но сядь там, где тебе укажут, не хватай первым еду, если будет угощение. Смотри только на свой гуоль, или в потолок, а людей не рассматривай. Особенно женщин!
- Уж не знаю, запомню ли все... - опять надулся Чиптомака.
- Попробуй только забыть! Кончатся в Квилу крокодилы - поведу тебя топить на Чамка-Ти.
После такого внушения старик стал относиться к своей задаче серьезнее, даже замурлыкал про себя начало песни. На гуоле опять не хватало одной струны, но это ерунда - имамы и не знают, сколько их должно быть. Пожалуй, можно спеть про Абу-Салтана немного из песен о Салакуни, самые маленькие его подвиги.
Тропинка сделала крутой поворот и из-за деревьев показалось селение имамов. Ошибиться было невозможно - никто другой на Квилу не зажигал вечером огней. Зачем боги придумали темноту? Разве чтобы ее освещать? Но у имамов как всегда был свой, особый взгляд на вещи. Хозулуни поговаривали, что при свете эти люди занимаются ночным колдовством.
Они вышли на широкую улицу, подошли к высоким воротам. Имамы окружали отдельным забором каждый дом, для чего - хозулуни не могли понять. Нащупав специально подвешенный на веревке деревянный молоток, Абу-Салтан пять раз ударил в ворота. В четырехэтажном доме громко вскрикнула какая-то женщина.
- Помни: веди себя прилично, и делай только то, что я тебе разрешу, - прошептал имам.
Потянулись минуты ожидания. Наконец хлопнула какая-то дверь, раздались чьи-то грузные шаги, тут же залаял хунди. Имамы заводили этих полезных животных почти в каждом доме, но хозулуни их не продавали.
- Кто стучится в мой дом, кого принес шайтан в темноте?! - хрипло крикнул кто-то.
- Изгнанник идет по пути, начертанному для него Всевышним! - отозвался Абу-Салтан. - Приюти на ночь путника, хозяин!
- Изгнанник, который знает, сколько раз мой покойный сын должен был стучать в ворота? - тише поинтересовался хозяин. - Что ж, я дам тебе приют на одну ночь, если ты чист.
Ворота заскрипели и приоткрылись. В образовавшуюся щель ударил свет, исходящий от факела в руке полного человека среднего роста с черными волосами и седой бородой.
- Я чист, как заповедовал людям Всевышний, но со мной дикарь. Мой раб не мыт, но оставлять его у ворот опасно.
- Вот с кем ты теперь водишь дружбу? - фыркнул отец Абу-Салтана. - Что ж, пусть твой раб спит во дворе, я укорочу у хунди веревку.
- Мой раб хочет спеть тебе и твоим благословенным женам песню о далеких странах. Не послушаешь ли его?
- Нет, он разбудит мне детей, - решительно отказался хозяин, шире открывая ворота и впуская путников за забор.
- Он готов умолять тебя на коленях, - продолжал Абу-Салтан уговоры. - Мой грязный раб готов умереть, лишь бы его выслушали.
- Твой раб не только грязный, но и наглый тип! - нахмурился отец, всплеснув руками.
- Он смиренно просит...
- Пусть поет. Но клянусь Всевышним, я убью его вот этими руками, если мне не понравится его дикая песня! Идите в дом, я закрою ворота...
Чиптомака едва передвигал ноги после такого разговора. Слово имама свято... Что же будет, если песня не понравится? Абу-Салтан и не подумает защитить старика, а до Салакуни не докричишься. А песни-то и нет никакой, так, одни мысли...
- Иди же, старая обезьяна, не спотыкайся! - пихнул его в бок имам. - Поднимайся в доме на второй этаж, но не выше!
Чиптомака поднялся на высокое крыльцо и вошел в распахнутую дверь. Здесь было темно, но луч света, падающий сверху, освещал лестницу. Робко оглядываясь, старик ступил на очень чистые, ровные ступени и тут же застеснялся своих грязных ног.
- Иди же... - прошипел Абу-Салтан. - Второй этаж, не выше!
Старик, стараясь унять дрожь в коленях, поднялся и застыл, увидев в просторной комнате, ярко освещенной стоящими по углам плошками с горящим маслом, пять женщин. Все они по обычаю имамов закрыли лица, опустив на них полупрозрачные покрывала из легкой материи.
- Стой, не шевелись... - сквозь зубы буркнул имам. - Слава Всевышнему, все ли в вашем доме здоровы?
- Все, - ответила одна из женщин за всех. - Слава Всевышнему.
- Поклонись, раб.
Чиптомака не сразу понял, что последние слова адресованы ему, и заслужил этим крепкий подзатыльник.
- Ну и вонь... - снизу поднялся хозяин. - Жены, хотите ли вы спать?
- Нет, - с легким поклоном ответила та же женщина. - Слава Всевышнему, мы не устали.
- Неужели вы останетесь, чтобы выслушать дикарскую песню, которую споет нам это грязный вонючий раб?
- Мы останемся, - повторила женщина, а ее соседка тихо добавила:
- Нам интересно...- Он может разбудить детей, - предупредил хозяин. - У народа хозулуни грубые, хриплые голоса. Что ж, изгнанник, чей путь начертан Всевышним, пусть твой раб начинает.
- Сядь туда и пой! - Абу-Салтан указал Чиптомаке на угол.