Электрический остров

Прежде всего поражала многолюдность. В степи стояли два вагончика для жилья, десяток легковых машин, и хотя людей возле подстанции не было — как видно, все ушли к тракторам, — было ясно, что в степи десятки наблюдателей. И в самом деле, конст­рукцию трактора создал коллектив института элек­трификации, подстанции для трактора представили ереванцы, сам трактор строили верхнереченцы, ка­бель подготовлял кабельный институт, плуги — инсти­тут механизации сельского хозяйства, приборы упра­вления — филиал. И все члены большого содружества теперь собрались в степи и наблюдали работу своего детища.

Ждали приезда правительственной комиссии, ко­торая должна была принять трактор для передачи на серийный выпуск.

— А Улыбышев тоже здесь? — спросила Марина, осторожно опуская свой ящик на землю.

— Да, — коротко ответил Орленов. Они редко вспоминали бывшего директора фили­ала. Само воспоминание о нем вызывало чувство не­приязни и досады. Но появление Улыбышева здесь, в роли испытателя, было для Марины непонятно. Хотя она и слышала, что Улыбышев проехал в степь, не останавливаясь на острове, но не поверила этому. Она вопросительно посмотрела на Андрея.

— Чему вы удивляетесь? — сказал он, следя краем глаза за вспаханной полосой, не покажется ли из-за горизонта трактор. — Улыбышев представил мотор для трактора новой конструкции. А каким бы он был конструктором, ecли бы не приехал посмо­треть на его работу? Вы-то приехали?

— Я ничего не говорю, — обиженно ответила Ма­рина. Сравнение с Улыбышевым показалось ей оскор­бительным.

— Ну хорошо, не вы, так Пустошка приехал,— засмеялся Орленов, глядя, как инженер, кряхтя и не подпуская шофера, который пытался помочь ему, вы­таскивает из кабины автомобиля тяжелую металли­ческую муфту. — Видите, как старается!

Федор Силыч швырнул муфту под ноги и сказал:

— Такие чудеса только в науке возможны! У нас на производстве этакому Улыбышеву за его про­делки давно бы голову отвертели. А у вас прямо ка­кое-то толстовское сообщество по непротивлению злу. Вот уж воистину житье мошенникам! Он у вас из кармана бумажник тянет, а вы же извиняетесь, что в бумажнике денег мало!

— Федор Силыч! — с упреком сказал Орленов.

— А что? Правда глаза колет? Я бы этого Улы­бышева сначала вернул в его естественное состоя­ние — определил младшим научным сотрудником в лабораторию да посмотрел, на что же он пригоден, а вы, с вашим либерализмом, оставили его в началь­стве: можете, мол, продолжать, любезнейший Борис Михайлович! Калечьте молодежь, показывайте при­мер! Мы, мол, за такое строго не взыскиваем! Вот какие выводы можно извлечь из всего этого дела,— понятно вам?

Марина удивленно смотрела на этот внезапный фейерверк. Никогда еще, даже в самые трудные дни, Пустошка не выказывал себя таким злым, саркасти­ческим, кровожадным. Но в глубине души она не могла не согласиться с инженером. Ее тоже покоро­било, когда выяснилось, что Улыбышев отделался «легким испугом». Друзья-товарищи из руководства академии порадели Борису Михайловичу, и через ме­сяц он вернулся в институт начальником лаборато­рии моторов. Туда же приткнули и Орича, который плыл теперь рядком с Улыбышевым, похожий на ры­бу-лоцмана при акуле. Сам Улыбышев, произойди подобная метаморфоза с кем-нибудь другим, навер­няка сказал бы, что «в датском королевстве не все благополучно!» Всепрощение среди деятелей науки действительно было сродни толстовству… Орленов хмуро молчал. С того самого дня, как Улыбышев был разоблачен, новый директор никогда не говорил о нем, — должно быть, боялся, что всякое слово будет принято за личный выпад. Он промолчал даже тогда, когда выяснилось, что Улыбышев при­едет испытывать новый мотор трактора. Орленов про­сто устранился от участия в испытаниях, назначив председателем комиссии Горностаева. И это тоже было похоже на отступление…

Они не смотрели друг на друга, думая каждый о своем, надутые, недовольные. Любое воспоминание о бывшем директоре действовало, как яд, отравляя душу. А сегодня им ко всему прочему предстояло еще и встретиться с этим человеком.

В это время горизонт прочертила тонкая линия мачты. Она показалась за холмом на краю вспахан­ной полосы и стала быстро приближаться.

— Трактор идет! — обрадованно сказал Орленов.

Пустошка с неожиданной силой взвалил свою муфту на плечо и засеменил навстречу машине.

Ор­денов крикнул:

— Федор Силыч, подождите, трактор подойдет сюда! Но инженер только взмахнул свободной рукой:

«Отстаньте!» — и продолжал шагать по полю.

— Он своего добьется! — с невольной завистью сказал Орленов.

Марина, иронически взглянув на директора, тоже подхватила свой ящик и пустилась вдогонку за Пу­стошкой. Орленов засмеялся и пошел следом, сохра­няя необходимую для администратора солидность в движениях.

Впрочем, и он все ускорял шаги по мере того, как трактор приближался.

Эта машина ничем не отличалась от обычного ди­зельного трактора. Только мачта вверху, поворачи­вающаяся в разных направлениях, да кабель, что сматывался через ролик мачты на барабан, могли удивить постороннего зрителя. Далеко в поле стояла кабелевозка — дополнительный барабан на колесах, позволяющий новой машине уходить от подстанции на полтора километра. Это гениальное по простоте предложение позволило увеличить обрабатываемую одним трактором площадь с пятнадцати до двухсот пятидесяти гектаров, то есть до той нормы, которую трактор и может обработать в течение сезона.

Трактор приближался почти бесшумно. Слыша­лось только легкое жужжание, почти такое же, какое издают провода в тихий день. В закрытой кабине си­дела девушка-трактористка в белом платье, как будто она нарядилась нарочно для контраста с теми трактористами, что работали неподалеку на тепло­вых машинах; те трактористы были в темных, изма­занных маслом и керосином комбинезонах. Рядом с девушкой сидел начальник приемочной комиссии Кон­стантин Дмитриевич Горностаев.

За трактористом шла толпа испытателей. Было такое ощущение, что они бродят за машиной по полю, весь день, как пахари за плугом: лица запылены, обувь побелела, облачка пыли вспыхивали при каж­дом шаге, но глаза сияли. Да и не только испытате­лей привлекала машина. Все прохожие и проезжие сворачивали с дороги и торопились к удивительной машине, которая бесшумно и быстро отваливала в пять лемехов пласт жирной земли.

Орленов увидел, как колхозник на подводе, свер­нув с дороги, погонял лошадь, торопясь поравняться с трактором. Он понукал и размахивал кнутом, подъезжая по жнивью. Оказавшись рядом с маши­ной, он спрыгнул с телеги и пошел пешком, оставив лошадь, заглядывая на трактор и спереди и сзади, даже наклоняясь к земле, будто пыталол выведать секрет работы чудной машины. Он был уже рядом с Орленовым, когда, не вытерпев больше, спросил у трактористки:

— Эй, хозяюшка, на чем же твой трактор рабо­тает?

И Орленов подивился озорному, но необыкно­венно точному ответу трактористки, которая открыла на мгновение окно кабины, подмигнула колхознику и выпалила:

— На воде, отец, на воде!

Услышавшие ответ засмеялись. Да, впервые в истории земледелия тракторы работали на энергии, получаемой от воды. И это был шаг в будущее.

В это мгновение Орленов увидел свое прошлое.

В конце колонны пропыленных пахарей — так вы­глядели испытатели — шла Нина. Орленов посмо­трел на нее с удивлением и горьким любопытством. Она пока еще не видела его, и он мог разглядывать ее милое лицо, не боясь встретить презрительную ус­мешку. Он не видел Нину год, и ему казалось, что он забыл ее, разве только по ночам вдруг вспыхивала тоска. Но то была скорее тоска тела, нежели души. Теперь он понимал, что кажущееся забвение было не чем иным, как хитростью ума. Он ничего не забыл, он тосковал о ней по-прежнему, только загонял эту тоску, как иной лекарь загоняет болезнь внутрь, от­чего больному ничуть не легче, хотя внешних при­знаков хвори и нет.

Но эта Нина была иной, чем та, которую он знал. Он знал насмешливую, красивую, блестящую жен­щину, а перед ним шла по жнивью труженица, и не та труженица, какую изображает умелая актриса,— а Нина была хорошей актрисой и могла изобразить что угодно, даже любовь к труду, — а подлинная ра­ботница, целиком занятая своим, пусть и небольшим, но для нее крайне важным делом. Она и одета была соответственно. Куда девалась любовь к цветным платьям, к яркому шелку, к замысловатому покрою, таким одеждам, чтобы каждый, кто увидел, сказал бы: «У нее бездна вкуса!» На Нине были кирзовые сапоги, черная суконная юбка, плащ, из-под которого виднелась темная блузка, на голове простой берет. В руках она держала блокнот, счетную линейку и ка­рандаш, через плечо висела полевая сумка.