Страница 80 из 90
— Начинайте с наших жалоб, пусть и наше лыко станет в строку! — с усмешкой сказал он.
— Что это? — спросил Далматов.
— Акты. Где сколько было простоев, куда вызывали дизельные тракторы для запашки огрехов, сколько стоили силовые линии, во что обошлась перетаска новых машин с участка на участок, какие земли пахали, а какие взять не могли. Я их для комиссии приготовил, да Улыбышев отказался взять. Может, теперь пригодятся?
Марина огорчилась, что Далматов взял сначала эти затрепанные бумажки со следами масленых пальцев, исписанные карандашом, в иных местах расплывшимся от дождя. Но Орленов молчал. Он понимал, что эти бумаги не менее важны, чем те, что собрали они.
Ветер шевелил листы, которые просматривал Далматов. Трактор медленно уползал дальше, к трансформатору, там он пошел по краю поля с поднятыми плугами и начал пахать по противоположной стороне. Все было тихо, ярко светило осеннее солнце. А секретарь обкома морщился, хмурился, будто слышал досадливые голоса бригадиров и трактористов, их забористые слова, которые нечаянно срывались со страниц замусоленных бумажек. Просмотрев акты, он сунул их в карман, принужденно пошутив:
— Одно достоинство у этого трактора есть во всяком случае. Час сидел рядом с трактористом в кабине, а пальто и руки чистые. Не понимаю, кто же акты измазал?
— Не электрики составляли, дизельники, — серьезно ответил Мерефйн.
— Дальше!— сказал Далматов.
Тут же, на поле, он просмотрел всю папку обвинительных документов, собранных Орленовым. И лицо его все больше и больше хмурилось. Ни слова не сказав по поводу этих бумаг, он вернул папку Орленову и пошел к трактору. Орленов последовал за ним, Марина и Михаил Матвеевич невольно отстали.
— Почему он молчит? — тревожно спросила Марина.
— Думает…
Возле трактора Далматов сухо спросил:
— Какой порядок испытаний предлагаете?
— На скорость вспашки, на глубину, на маневренность,— ответил Орленов. — Кроме того, я бы выяснил, почему остановились другие тракторы.
— Ясно — почему, — вмешался тракторист,— запасных частей нет, на соплях ездим…
— Приступайте! — все так же сухо сказал Далматов.
— Но испытание по нашей программе — долгое дело, — попытался возразить Орленов. Теперь он чувствовал себя неловко, как будто крал чужое время.— Может быть, мы одни все сделаем?
— Ну да, конечно, — совсем уже сварливо ответил Далматов. — А потом придет ко мне Улыбышев и скажет, что вы все подтасовали. Вы же о нем так сказали? Предлагаю начинать. Назначаю себя председателем новой комиссии… Чтобы вы не очень гордились,— иронически добавил он.
И они начали.
3
— Боюсь, Андрей Игнатьевич, что кота за хвост ловить уже поздно!— сказал Горностаев, останавливаясь на пороге лаборатории.
Орленов только что позвонил ему о своем возвращении, и секретарь парторганизации поторопился прийти. Он внимательно вглядывался в лицо Орленова, улавливал в нем изменения, но не мог сообразить сразу, в чем они заключаются.
Повеселел немного, кажется, но это не все. А, понятно: темный загар, который делал Орленова похожим на ходячие мощи, посветлел, человек постепенно оживал.
— Жулика поймать никогда не поздно! — убежденно ответил Орленов и повторил: — Да, именно так! — не желая замечать, как поморщился Горностаев.
— Говорить придется с Башкировым, а он не любит лирических излияний, — напомнил Горностаев.— Его можно убедить только фактами!
— Марина! — крикнул Орленов.— Бочку сюда!
— Какую еще бочку? — удивился Горностаев.
Марина тем временем, покорно подчиняясь причудам начальника, подкатила ногой на середину комнаты бачок из-под бензина.
— Факты на бочку! — скомандовал Орленов.
Его веселое настроение передалось и Горностаеву, так что Константин Дмитриевич уже без удивления смотрел, как Марина, будто заранее отрепетировав свою роль, стала выкладывать на бачок папки с документами, подобранными в строгом порядке: «Маневренность трактора», «Глубина вспашки», «Тяговое усилие», «Претензии завода», «Кабель»…
— Да, фактов тут предостаточно! — вздохнув, сказал Горностаев.
Веселое настроение, овладевшее было Орленовым, внезапно исчезло. Он собрал папки в кучу и сунул их в шкаф. Затем, отойдя к окну, принялся выводить на запотевшем стекле пальцем какие-то вензеля. За окном надоедливо стучал и шаркал мокрыми подошвами по глине затяжной дождь.
— О чем задумался, Андрей Игнатьевич? — осторожно спросил Горностаев.
— О пустяках! — сердито ответил Орленов.
Он не мог бы сказать, откуда взялось вдруг у него тяжелое настроение. Скорее всего оно возникло вместе с воспоминанием о Нине. Но, черт возьми, как трудно было бы в науке, если бы Улыбышевы составляли в ней большинство! А Горностаев почти спокойно говорит: «Поздно!» Нет, его надо догнать, хотя бы гнаться пришлось годы…
— О своих личных делах можно и не думать,— сказал Горностаев. — Теперь ты не один. И застить свет пустяками мы никому не позволим!
Орленов удивленно посмотрел на Константина Дмитриевича. Неужели выдержка пропала совсем, если секретарь читает по лицу, о чем он думает? Но и Марина глядела сочувственно. Орленов пересилил смущение, громко сказал:
— Ничего, мы еще повоюем!
— Не забудь свежего пороху подсыпать! — посоветовал Горностаев.
Горностаев тоже удивил Орленова. Он, право, стал совсем другим. Орленов уже не раз думал — полно, да тот ли это человек, который совсем еще недавно упрекал Андрея в попытках подорвать научный авторитет Улыбыщева? Но о чем, собственно, думает Андрей? Горностаев — коммунист. Как только до него дошла правда об Улыбышеве, он не смог молчать. И в этом тоже победа Орленова. Ни один человек не сможет молчать, если донести до него правду!
Оттолкнувшись от окна, за которым все шумел дождь, он спросил:
— А как же быть с Оричем и Велигиной? Они в курсе дела?
Они сговаривались о том, кого взять с собой в обком партии. Далматов предложил им собраться еще раз для последнего разговора. Горностаев безнадежно махнул рукой.
— Оставь их! Для Орича самое главное — его диссертация! А в остальном он думает только о том, как бы отсидеться в стороне…
Надо было подумать не только об Улыбышеве, но и о Райчилине, и об Ориче, и о себе.
Марина, небрежно помахав Орленову, вошла в левую калитку, к той половине дома, где жили Орич и Велигина. Нельзя ей больше нянчиться с Андреем. Перед последним боем он должен побыть один, собраться с силами.
Велигина сидела на веранде, закутавшись в теплый халат и головной платок, и читала какую-то рукопись. Капли дождя, разбиваясь на деревянном парапете, мелкими брызгами падали на страницы, но Вера как будто и не замечала их. Марина заглянула в страницу, исчерканную красным карандашом.
— Что ты делаешь?
— Да вот взяла цветущую кудрявую сосну и пытаюсь превратить ее в телеграфный столб.
— То есть?
— Редактирую. Диссертацию Орича. Ты знаешь, мы решили бежать с острова, боимся, что его скоро затопит…
— Да, в этом есть логика…
— Неопровержимая. Крысиная, — поежилась Вера. Она сделала это так, будто впервые заметила, что рядом шумит дождь и что очень холодно.
— Кто же додумался до… до такой логики? — спросила Марина.
— Кто же еще, он, конечно, — Вера кивнула головой в сторону столовой. — Вчера закончил свой опыт, сделал наспех кой-какие записи и потребовал, чтобы мы немедленно уезжали. Он уверен, что когда паны дерутся, то у холопов чубы трещат. Боится, что его диссертация опять лопнет…
— Но ты-то, ты! — с неожиданной страстью вскрикнула Марина.
— А что я? — Вера смерила подругу насмешливым взглядом. — Как твоя астма? Прошла? Я же говорила, что она у тебя от нервов. Такие болезни, голубушка, вылечиваются самым странным способом. Например, любовным увлечением, неудачным браком, рождением первенца, успехом…