Открыватели дорог

— Я должен высказать несколько соображений о предложенном варианте трассы Второго участка, — начал он ровным, немного глуховатым голосом, который, однако же, был слышен отчетливо. — Изыскатели, проводившие эту работу в очень сжатые сроки, проложили трассу вдоль берега реки. В результате она удлинилась больше чем на сто километров. Выбрав свой вариант заранее, изыскатели, так сказать, подпали под его власть и не произвели никаких разведок по прямой. Проведенная ими аэрофотосъемка не может служить доказательством, так как речь идет о таких местах Урала, которые вообще исследованы мало. А между тем показания аэрофотосъемки о том, что на прямой лежат Колчимские болота и горный хребет Нима, послужили главной опорой при выборе надречного варианта трассы…

Он сознательно строил свою речь так, чтобы не задевать Барышева и Екатерину, которые, собственно говоря, одни ответственны за предложенный вариант. Это они поленились обследовать прямую, они испугались леса, болота и гор, они нагромоздили в своем варианте дамбы по берегу реки, тоннели в тех местах, где река разрезала горы, обводы там, где начинались карстовые земли Ветлана. Они считали, что нашли самый простой вариант, ведь по реке можно доставить строительные материалы! А может быть, в глубине души Барышев до сих пор не верит, что Красногорская трасса на самом деле будет проложена, — написал же он когда-то статью, доказывая нерентабельность новой дороги… Колыванов давал им, Барышеву и Екатерине, возможность исправить прошлую ошибку, — пусть будет мир, все ради дела!

— К сожалению, на прямой действительно горы и болота, — равнодушно сказал Барышев.

— Но горы на прямой перерезаны ущельями, — возразил Колыванов. — Болота, которые так испугали изыскателей, имеют характерную уральскую особенность — это согра, то есть заболоченное плато, воды которого можно сбросить при помощи самых примитивных осушительных работ, а подошва таких болот, как показывает практика геологических изысканий, чаще всего состоит из твердых скальных пород…

Колыванов все еще говорил спокойно, хотя равнодушное презрение Барышева было достаточно обидно. Тулумбасов внимательно посмотрел на главного инженера.

Екатерина быстро передала Барышеву записку. Барышев прочел ее и снова поднял глаза на Колыванова. Борис Петрович вдруг почувствовал себя таким усталым, словно долго-долго убеждал всех в своей правоте и не получил взамен ничего, кроме оскорбительного недоверия. Он кашлянул, чтобы замять неловкую паузу, и глухо сказал:

— Я просил бы разрешить мне произвести разведку прямой. Предложения представлены мной в письменном виде…

Он сел, пряча глаза, чтобы не видеть улыбок, какими, как ему казалось, обмениваются сейчас Екатерина и Барышев, а может быть, и все остальные. Эти остальные, наверно, думают о нем: «Ай да синица, хотела море зажечь, ан и спичкой чиркнуть не умеет!» Он ждал, когда кто-нибудь выскажется, чтобы уловить, как принято его предложение. Ведь здесь есть опытные железнодорожники, которым Барышев и его мнение не указ. Однако все молчали, и молчание это затягивалось непозволительно долго. Наконец Тулумбасов сказал:

— Ну что же, товарищи? Колыванов ждет вашего решения…

Барышев язвительно произнес:

— У товарища Колыванова странная привычка размахивать кулаками после драки! Я бы сказал, что в каждом его слове чувствуется неуважение к коллективу. Красногорский участок разведан тщательно, проверены все варианты, в том числе и тот, о котором говорит Колыванов. Его проверяла Баженова, а всем нам известно, что она отличный инженер и аналитик. Так и кажется, что Колыванов просто в обиде на кого-то и ему ничего не стоит сорвать зло на любом из нас и опорочить каждое наше начинание.

«Молчи! Молчи!» — думал Колыванов, слушая эти мягко обточенные фразы; каждая из них падала, как капля. «Можешь говорить о чем угодно, но не вспоминай того, что следует забыть!» — повторял он, ощущая, как от лица отливает кровь, как озноб трогает щеки, забирается под китель.

Однако Барышев не хотел понять ни взгляда Колыванова, ни беспомощно-отрицательного жеста Екатерины, ни даже твердого слова Тулумбасова, который вдруг сказал:

— Евгений Александрович, к делу!

Все тем же немного ленивым голосом, как говорят избалованные всеобщим почтением люди, Барышев продолжал:

— Я предложил бы Колыванову ограничиться тем, то ему положено по уставу как начальнику участка, — восстановлением трассы, то есть проверкой ее по заданному направлению. Мы знаем, к чему ведет иной раз излишняя самоуверенность исполнителей… И здесь строительство дороги будет задержано, расходы увеличатся, а отвечать в общей сложности придется вам, — он легко склонил голову в сторону Тулумбасова, — и мне, как главному инженеру…

Колыванов поднялся с места, тяжелый, непреклонный, словно и не он только что говорил тихим, почти приглушенным голосом. Он был так взволнован, что не мог больше сдерживаться.

— А вы не помните, товарищ Барышев, что произошло на Казахстанской трассе? — гневно спросил он. — Такие же исполнители, как я, ваш покорный слуга, нашли, что трасса проведена с отклонениями от реально возможного направления, и сократили и сроки строительства, и стоимость работ! И еще я хотел бы спросить вас, всегда ли вы расцениваете деловые предложения как попытку оскорбить вас лично или это относится только к данному случаю? Если это только данный случай, то я попрошу вас немедленно извиниться перед Екатериной Андреевной Баженовой, потому что мужчина…

— Борис! — тихим шепотом сказала Баженова, приподнимаясь с места.

Колыванов медленно сел. Тулумбасов, словно не заметив ничего, спокойно обратился к Екатерине:

— Вы хотели что-то сказать, товарищ Баженова?

Екатерина стояла перед столом, медленно отводя взгляд от Колыванова. Тулумбасов постучал карандашом по стакану. Она взглянула на него, провела рукой по лбу, тихо сказала:

— Да, да… Я хотела уточнить… Барышев напрасно ссылался на мою работу по прямой. Я этих разведок не вела, положившись на заключение аэрофотосъемки о том, что прямая не может служить основанием для трассы…

Она замолчала, нерешительно оглядывая Колыванова, Барышева, всех других, потому что все взгляды были устремлены на нее, и она стояла словно под дождем. Показалось, что ей даже холодно под этим дождем, так как она вдруг зябко повела плечами.

— Это все, что вы хотели сказать? — спросил Тулумбасов.

— Да… Все… — Она помолчала, но не садилась. И вдруг резко сказала: — Я думаю, что надо разрешить Колыванову дополнительную разведку.

Эти ее слова прорвали долго сдерживаемое волнение.

Все заговорили, перебивая друг друга. Барышев снисходительно и высокомерно поглядывал на говорящих, всеобщее возбуждение казалось ему смешным. Баженова резко встала и вышла, простучав каблуками туфель по паркету, не обращая внимания на неодобрительные взгляды. Лицо ее было бледно, но спокойно.

Колыванов невольно пожалел ее. Трудно ей будет сегодня разговаривать с новым мужем. И неужели она никогда не думала о том, что, в сущности, Барышев если не злой, то совершенно равнодушный человек, себялюбивый, ничтожный, которого только удача подняла на высокий пост? Или она решила, что эти мысли Колыванова, с которыми она когда-то соглашалась, и есть следствие завистливой его неудачливости? Как она могла согласиться стать женою Барышева?

Он не обвинял ее. Ну что же, она разочаровалась в Колыванове. Согласилась с общим мнением, что он человек неудачливый и, наверно, недалекий… Но как она ошиблась в новом выборе!

Больше он не слушал прений. Барышев, несомненно, будет мешать ему, но все равно разрешение на дополнительные изыскания дадут. И когда Тулумбасов сказал об этом, он не был даже рад. Он все еще думал о том, что надо бы поговорить с Екатериной. Надо предостеречь ее.

Выходя из кабинета, он увидел помощницу начальника, которая шепнула ему:

— Екатерина Андреевна просила вас зайти к ней… Она только что пошла домой…

— Я не знаю, где они живут, — хмуро сказал он.